– В Лондон… – туманно произнесла Перчик и уставилась на бритую голову Майка.
– В Лондон, в Лондон! Скорее! – не выдержал бандит. – Одевай ее, и в ванную, живо!
Лесков кинул себе на плечо Женину одежку, подхватил девушку на руки. В душном холле витал терпкий запах пороха и чего-то сырого, сладкого. Своим нетрезвым размытым взором Женя увидела на полу нелепые коряги тел в преступной багровизне, и поняла все она правильно.
Пока Лесков возвращал ее к обнадеживающим реалиям жизни, Майк разъединил сиамский союз стола и Владика. Рот неудавшегося супермена уже характерно глянцево блестел скотчем. Майк сковал Владику руки за спиной и вытолкнул его в коридор. Подлетел Лесков:
– Нужен ее паспорт! Он в кабинете, на втором этаже.
– Черт! – занервничал Майк. – Идем, козел! – и погнал Владика впереди себя.
Женя, в одежде, забрызганной водой, и с мокрой, как у русалки, головой, была уже рядом с массивной дверью и дула на ссаженную ладонь: видимо, пыталась что-либо сделать собственными силами. Майк оттолкнул ее и достал отмычки. Девушка увидела Владика, глаза ее вспыхнули. Лесков преградил дорогу.
– Ничего. Я спокойна, – улыбнулась она и со всей силы ударила в пах беспомощного и лишенного слова мальчика.
Тот заскулил и согнулся на полу буквой «зю». Майк снова выругался, отошел от двери и всыпал по замку несколькими зарядами из «ТТ». Гром и молния. Еще не развеялся дым и не упали на пол щепки – он вышиб дверь ногой.
– Эффектный ключик, – присвистнул Лесков.
– Не заедает. Идите, только побыстрее. Я жду внизу. Вставай, бекон с яичницей! – крикнул он несчастному Владику.
Лесков и Женя вбежали в кабинет. Девушка кинулась к дубовому бюро и попыталась повторить то, что делал Ян. Евгений взобрался на стол и снял со стены роковой портрет. Перчик оглянулась:
– Правильно. Ей здесь не место.
– Как твои дела?
– Ничего не выходит, – опустилась на пол Женя и стукнула по бюро ладонью. – Здесь какая-то хитрость.
– Пусти-ка.
Он осмотрел мощные стенки, множество выдвижных ящичков, попробовал выдвинуть хоть один – не получилось. Заперты. По периметру верхней панели, бюро было украшено рельефным бордюром – эдакими маленькими полушариками желудей в оправе из дубовых веточек. Евгений провел по ним пальцем, понажимал на каждый в отдельности – глухо. Над толстыми ножками красовались искусно вырезанные трилистники. Лесков занялся ими.
– Женька, – услышал он за спиной ее тихий голос и обернулся.
Девушка снова чуть не плакала:
– Живой.
Он поцеловал ее:
– Живой, живой, родная… Прости, нам надо поспешить.
– Мне все не верится.
– Знаешь, я тоже до конца еще это не осмыслил.
– Как же тебе удалось?..
– Давай, я потом расскажу, – промычал он, ощупывая пальцами каждый из листков у подножия.
– Ты перекупил Майка?
– Что? Э-э, нет, детонька! Майк – это, пожалуй, самый таинственный момент в нашей истории. Более того: он настрелял у Яна еще денег и отдал их нам с тобой.
– Не может быть!..
– Может.
Один из трилистников, что ближе к стене, утонул в плоти шкафа, но ничего не произошло. Придерживая его носком ботинка в утопленном состоянии, художник снова попробовал нажимать на желуди у крышки бюро. Седьмой от стены провалился. Дубовая масса легко отъехала в сторону, открывая доступ к сейфу. Евгений опешил и не смог вымолвить ни слова перед здоровенным стальным ящиком – реликвией мировой скупости и осторожности, существующим, но неживым преданием старины.
– Женька, ты – гений! – ахнула девушка.
– Но…
– С этим антиквариатом я разберусь. Буква «е» в алфавите какая по счету?
Лесков взял с конторки лист бумаги и написал на нем всю азбуку, проставив против каждой буквы порядковый номер:
– Шестая.
– Теперь «вэ» – третья, потом – четыре, снова – шесть… – Женя выставляла в каждом окошке сейфа известное число шифра. – Что дальше?
Сообразив, что она делает, Лесков подсказал:
– Пятнадцать, десять, тридцать три.
Но дверца сейфа не открывалась.
– Черт! Он поменял шифр, – Женя закрыла лицо руками.
– Успокойся. Вряд ли он это сделал. Он же любил тебя?..
– Он испачкал мне душу! – вспыхнула Перчик. – Он превратил меня в станок! В автомат с газировкой!.. Он мне деликатно напомнил, кто я такая!..
– Подожди, милая… – художник обнял ее. – Этот парень – скотина, ничтожество, ну и черт с ним. Для нас он – мертв. Но подумай: он действительно испытывал какие-то чувства?
– Да, – всхлипнув, согласилась Женя.
– Значит, пока искал тебя – был невменяем, а с тех пор, как нашел – прошло не так много времени…
– Немного?! – не успокаивалась Перчик. – Я успела состариться!..
– Тихо, тихо, девочка! Прошу тебя!
– Извини, – Женя уткнулась лицом в его грудь.
– Он собирался в Москву – малая вероятность, что вспомнил о шифре.
– Может, он иначе крутил мое имя? «Женя», например, а остальное забил нулями… или… «Перчик»?..
– Не думаю, – Лесков вернулся к конторке и теперь напротив цифр проставил буквы латинского алфавита. – Давай-ка.
Он сам принялся крутить колесики, выставляя в окошках: пять, двадцать один, семь, пять, четырнадцать, девять, один. Дверца подалась и без скрипа отворилась.
– Вот так-то, Юджиния!
– Мама моя!
Внутри сейфа было два отсека. Верхний – маленький – там лежало несколько папок с бумагами, страшно элегантный, в отличном состоянии «Парабеллум» и Женин паспорт. Нижний – тут был снят весь ряд полок и поставлен на попа, а освобожденное пространство занимали два рубенсовских габаритов передвижных чемодана. Девушка схватила паспорт.
– Мой! – счастливо воскликнула она. – Смотри-ка – вторая фотография уже есть. Но без прописки. Черт с ним! – девушка покрутила документом в воздухе. – Сколько за него отвалили Гумбольдту?.. А вот Грек меня не выкупил. Тоже мне: «бензиновый король»!..
– «Бензиновый король»?
– Так Хеллер его называет.
– Точно… Помню: он со старикашкой каким-то разговаривал и обронил… Нет, старикашка обронил. Забавный такой. Как-то его звали… Леонидом Степанычем, кажется…
– На лягушонка похожий?
– Или на Берию.
– И что? – спросила Женя.
– Да нет, – пожал плечами Лесков. – Просто вспомнил. Я вздремнул тогда, они вошли, меня не заметили и трепались о драгоценных камнях…
– О камнях?
– Да, об опалах. Они, я так понял, хотели их откуда-то выкачать, то ли из банка… Ян спрашивал старикашку о человеке из банка… А потом говорили о деньгах какого-то Тушкана… Ташана! Или до этого говорили?.. В общем, что-то такое.
– Про опалы?.. – задумчиво переспросила Женя, – или опалу?
– Не понял…
– Угу. Идем. Хватай картину.
Лесков сдернул с окна занавеску и завернул в нее портрет, а когда обернулся – увидел, что Женя выкатила один чемодан из сейфа.
– Тяжелый, гад!
– С ума сошла? – вскричал Евгений. – Что там?
– Кощеева смерть…
– Что там?
– Послушай, родной, мне задолжали за десять лет. Проценты неимоверно выросли… Если ты не поможешь мне спустить чемодан, я не тронусь с места.
– Женя… – попросил Лесков, но увидел в ее лице полную отрешенность и ничего хищного.
Он подал девушке портрет, выхватил из ее рук чемодан и потащил из кабинета вниз по лестнице:
– Господи!.. У нас и так полно денег!
– Это не деньги, Женя, – сказала она вдогонку, – это страховой полис!
– Страховой?!. Да нас искать теперь вдесятеро упорней будут!
– Будут, – согласилась Женя, – но не нас.
– Черт!
– Я потом объясню…
У выхода ждал Майк:
– Где вы шляетесь? А это что? – он со злостью ткнул пальцем в черный пластмассовый корпус. – Грязное белье?
– Да, – бросила Женя.
– Килограмм на пятьдесят?
– Не меньше, – раздраженно кивнул Лесков.
Майк совсем помрачнел и перекинул взгляд на бархатистый коричневый сверток в руках девушки:
– А там?
– Это тоже мое…
– Дай сюда! – он выхватил у нее картину и размотал тряпку, но, увидев, что там внутри, замер, с минуту простоял немым столбом, потом бережно завернул полотно и возвратил Жене.
– Кажется, теперь я понял тебя, художник.
Искоса взглянул на девушку, и она почувствовала, что этот холодный, страшный человек впервые смотрит на нее не враждебно.