Самолет из Москвы прилетел в понедельник утром, без пяти девять. Женя в смешении чувств ступила на английскую землю. Это странное существо без багажа несколько не вписывалось в общую картину. Ее шокировала необычайная чистота воздуха: об этом почему-то не говорится, но так оно и есть – лондонский смог с середины века благополучно превращен в миф. Пройдя паспортный контроль, Женя очень легко заблудилась в отточенной работе терминала, не говоря уж о многочисленных переходах и эскалаторах, различных надписях и вывесках, приводящих в отчаяние. При этом эталонный ноль внимания на TAX amp; DUTY FREE SHOPS [14] .

Женя периодически вспоминала о путеводителе по Лондону и разговорнике, покоящихся в сумочке, но оттого-то они и покоились, что надоели ей до тошноты в самолете: неведомо почему – все новое воспринималось с раздражением. В уравновешенное состояние русскую путешественницу вернула начерченная на стене красная окружность, перечеркнутая по горизонтали синей полосой с волшебным словом UNDERGROUND [15] . Но на метро она все же не поехала, обнаружив спустя минуту другой указатель: TAXI-RANK [16] .

Стоянку она отыскала без труда. Людей здесь было немного, черных жукообразных машинок гораздо больше. Кэбмэн лично открыл дверь «жука», когда интересная девушка прямиком вышла на него, но тут же расстроился, признав глупую иностранку: она сказала одно слово: «Centre» [17] .

Сказано – сделано (жалко, что ли?), правда, центр – понятие растяжимое. Ничего, начнем с классики: «Stop here, please» [18] . Описание того, что было увидено через стекло авто, можно составить тремя словами: много, ярко, не запомнилось. Но Букингемский дворец она узнала сразу, поэтому и просила остановиться.

Обитель британских королей (королев?) выглядела традиционно, как на черно-белой фотографии детских лет: серый камень, совершенно не помпезное здание – ничего лишнего – любая станция метрополитена имени В.И.Ленина куда залихватистее. Что ж, так и надо. Первый дом и должен быть первым. Только два ярких пятна: золотая линия пик на высоченной решетчатой ограде и солдат в караульной будке. На страже большая, словно черный мохнатый кокон, шапка, нахально-красный мундир, через плечо – оштыкованная миниатюрная винтовка. Он стоял, стоял, видимо устал и начал картинно разминать ноги, прохаживаясь вдоль дворцовой стены, отмахивая свободной рукой и гулко притопывая подошвами на местах разворотов.

Женя устала за ним наблюдать и прошла мимо белокаменного, окрыленного бронзовым ангелом памятника королеве Виктории в Сент-Джеймс-парк. Здесь она могла окончательно прийти в себя и сообразить, что же делать дальше.

Прекрасная страна детских грез не радовала и не удивляла. Женя так мечтала попасть сюда. Желание исполнилось спустя много лет разрушающей жизни – сокровенное смеркло. Лично ей умереть удалось. Но есть такая штука – память, которая не умерщвляется и, стало быть, не дает родиться заново. Может быть, и надо-то всего чуть-чуть – понять, куда сделать первый шаг и зачем – но, Бог ты мой, насколько это нереально. Пошлый пример: вас размазало катком по асфальту, сознание не отключилось, но вы даже заорать не можете, не то, чтобы звать на помощь…

Так думала Женя, сидя на аккуратненькой скамеечке, поглядывая на барахтающихся в озере толстых уток и поглаживая босыми ногами пушистую ковровую травку… Нет! Надела туфли. Первый шаг! Все образуется, все будет, только стоять нельзя. А куда идти? Дальше, по тем местам, что ей знакомы. У нее очень много времени! Потом – отель. Завтра – звонок в Женеву, ей перешлют деньги… Все начнется!..

Она была у Парламента, сизого, остроочерченного, готически грозного. Была у памятника Уинстону Черчиллю, очень странного памятника, реалистичного до неприличия: лысого, тучного, кривого на правый бок, опирающегося на трость (вот вам и «хитрая лиса» – премьер-министр Великобритании!). Женя была на экскурсии в гигантском Лондонском аквариуме, и чего там только не плавало! Гуляя по набережной Виктории и Нортумберленд-авеню, вышла на Трафалгар-сквер, украшенную колонной с монументом адмиралу Нельсону, пестрым столпотворением народа и ордами голубей. При всем при том, площадь была абсолютно чистой, нисколько не загаженной (кто и когда там успевает убирать?). И понесло Женю по площадям: Сент-Джеймс-сквер, Пикадили-сёркус, Лестер-сквер. Все они разные. Одна – строгая, тихая и зеленая. Другая – больше не площадь, а небольшой проезд с огромной рекламной вывеской, бедный крылатый лучник в центре этой сёркус того и гляди навернется с пьедестала. Третья – ярмарка всевозможных талантов. Еще на Пикадили Женя встретила памятник «невеселому гражданину Самому Себе»: напротив «Рок Сёркус» – это кафе такое с восковыми рок-идолами – взяв за постамент пивной ящик и разукрасив себя с макушки до пят серебрянкой (если быть точнее – «чугункой»), красовался часами без единого движения некий молодой человек. Впрочем, кесарю – кесарево. Чуть поодаль от «памятника» журчала волынка; шотландец, набивающий бурдюк воздухом, выглядел сомнительно, лишь наполовину по-шотландски: клетчатый килт и грязная длинная футболка с пацифистской эмблемой.

Нет, истинные чудеса на Лестер-сквер! Формула «кто во что горазд» отсюда: на каждый метр – индивидуум, зараженный своими философией или искусством, окруженный толпой благодарных слушателей или зрителей. Здесь и музыканты, и жонглеры огненными факелами, и танцоры, и немыслимые ораторы. Здесь довольно много людей и не очень чисто – нет урн и мусорных бачков – здесь нескучно и просто во всех отношениях. Кто-нибудь из виртуозов Лестер-сквер может выхватить вас из толпы, заставить играть по его правилам, выставить безобидным посмешищем и – как результат – утопить в краске смущения и аплодисментах публики. Нечто подобное случилось с Женей. Она имела смелость стоять в первых рядах кучки народа, собравшегося вокруг негра-танцора. Этот весельчак вытворял разные умопомрачительные, на первый взгляд, несложные штуки, усматривал себе жертву и вовсю потешался. Его быстрой речи Женя не понимала, но увлеченно наблюдала и смеялась со всеми, когда он трех мальцов учил ползать гусеницей, лежа на спине. У самого у него ловко получалось, эффектно. Она еще подумала: «Потом обязательно так попробую». А негр заметил раскосую синеглазую красотку и, не обращая внимание на ее шифоновую нежно-бежевую троечку, вытащил за руку к расстеленному на асфальте большому квадрату клеенки. Под хохот толпы она легла на спину, безнадежно и глупо уставилась в голубое небо. Музыкальным сопровождением служил стандартный шестнадцатиметровый бит с полным отсутствием мелодии и гармонии. Негр улегся рядом: «Come on!» [19] . И она представила себя этой самой гусеницей – мелькнуло в голове: «Мастерство не пропьешь!» – может быть неумело, но у нее получилось. Негр выглядел довольным и удивленным. Он выкинул мудреный антраша. «Э, нет, голубчик, такое уж совсем просто!» – коварно улыбнулась девушка… В последующие пять минут она сделала из него безвольную куклу: парень был пластичен, оригинален, но не до такой степени вынослив, как русская балерина. Однако, мучения негра окупились. Он получил несказанное удовольствие, а публика щедро одарила его мотоциклетную каску звонкой монетой. Танцор раскланялся во все стороны, замахал руками, что-то выкрикивая с явным отрицанием. Толпа, смеясь, стала рассеиваться. Женя наклонилась, чтобы поднять свою сумочку, но негр опередил ее.

– Thanks [20] , – кивнула Женя.

Он приложил руку к сердцу:

– Frank.

– Eugenia, – улыбнулась она.

– I’d ask you to make me a company for my early lunch, – он указал на мотоциклетную каску. – That’s your money [21] .

– I’m sorry, I don’t understand [22] , – попробовала отгрешиться девушка заученной фразой непонимания, но он деликатно взял ее под руку:

– I dare not insist, but entreat [23] .

И отвел ее, что называется, «to the nearest public house» [24] . Женя заказала овощной салат и «Мартини Драй», негр предпочел хищную пищу и две пинты «Спринг Бока». Он много говорил, чего она не понимала, похоже – шутил, после – смеялся. Постепенно что-то прояснилось. Слово ballet [25] уже было знакомо. Потом он, видимо, сообразил, с кем связался, усмехнулся, начертал на бумажке: friend Frank [26] и номер телефона, бросил веселое: «Bye!» [27] . – и помахал рукой.

Девушка купила пачку «Уинстона». Сигареты были странными, завернутыми в какую-то блестючую целлофанину. Закурила. Ничего не почувствовала. Вкус был другим, ни крепче, ни легче, а как-то непонятнее, возможно, приятнее. Не почувствовала… Столкновение с Фрэнком заставило ее снова задуматься. Как все невероятно просто может быть: незагруженные улицы, видимые издалека красные телефонные будки и двухэтажные автобусы, незыблемые стражи порядка – бобби [28] , свобода в поиске себя и своего места. Почему же ей так пусто и тоскливо? Она ушла от страха жизни и смерти. Что осталось? Одна она. Не это ли причина беспокойства? Нет. Да и беспокойства-то нет! Есть тоска. Пустота!.. Больше ничего не хочется. А говорят: счастье человека в отсутствии его желаний.