— Невероятно, — согласилась другая. — Такое можно ожидать от итальянцев, но не от американцев. И уж, конечно, не от этой американки.
— Может быть, пойти за ней? — взволнованно спросила Чарльза Джорджиана.
Он ответил не задумываясь:
— Оставь ее. Я не знаю, что происходит, и не хочу знать. Санфорд находится на грани помешательства, а Нэнси… — Чарльз не нашел слов. Он взял уже третий за последние пять минут бокал виски с подноса у стоящего поблизости официанта. Для начала это было уже чересчур. Пожалуй, на войне было спокойней, чем в «Санфорде».
Глубокая неистовая злость позволила Нэнси пережить следующие две недели. Она больше не выступала в роли хозяйки отеля. Ни одна сила на земле не могла заставить ее сделать это. Нэнси не появлялась на обедах, коктейлях и балах. Она занималась живописью и время от времени, когда в бассейне и поблизости никого не было, купалась. Ей было неизвестно, что с террасы Зии за ней непрерывно наблюдал Рамон. Он стоял, стиснув руки за спиной. Единственным его компаньоном была бутылка виски. Неделю назад Вильерс сообщил ему о привычке Нэнси плавать между семью и восемью часами вечера. С тех пор он располагался в затемненной бильярдной и наблюдал в подзорную трубу, как она до полного изнеможения плавала от одного борта бассейна до другого, после чего, дрожа, вылезала из темной воды.
Рамон продолжал встречаться с Тессой, и его нежность к ней все возрастала, но это была не любовь. Любовь — это то, что он чувствовал к Нэнси.
Других мужчин у нее не было. За ее номером велось не менее строгое наблюдение, чем за Белым домом. Рамон не понимал ее поведения. Всю жизнь женщины упрашивали его остаться с ними. Ночь за ночью он боролся с искушением пойти в бассейн и взять Нэнси силой или утопить. Иногда он чувствовал, что сможет успокоиться только тогда, когда сделает и то, и другое.
Тошнота у Нэнси продолжалась. Теперь на завтрак ей подавали только тосты, черный кофе без сахара и минеральную воду.
Мария молилась, чтобы консультации Нэнси с доктором остались незамеченными. Обмороки и кровотечения из носа у нее прекратились, так же как и месячные. Вероятно, доктор Лорример забыл упомянуть о возможной тошноте по утрам. Нэнси переносила ее стоически. К десяти-одиннадцати часам она чувствовала себя вполне сносно, чтобы заняться живописью. Несколько приступов тошноты — небольшая плата, когда страдаешь неизлечимой болезнью. Ребенком Нэнси видела, как умирала от язвы ее двоюродная бабушка. По сравнению с ней ее страдания — пустяки.
Джованни уехал в Рим с ее картинами, и за вторым полотном последовало третье. Чета Запари тоже покинула отель: Алексия на борту яхты «Рослин», а граф, очень довольный, — на лайнере, направляющемся в Дурбан.
Седьмого апреля сыновья последнего германского кайзера Фридрих и Губерт появились на публике в униформе нацистских штурмовиков. Шестнадцатого апреля на Мадейру наконец прибыли Верити и Дитер — граф и графиня Мезрицкие. На графе была та же самая униформа, что и на сыновьях бывшего кайзера.
Подавленное настроение Нэнси сменилось радостью при встрече с дочерью. Она обняла ее, но от хрупкой фигурки Верити веяло ледяным холодом. Нэнси вспомнила, что Верити не любила публичного проявления чувств. Ирландская кровь Чипса передалась его внучке.
— Дорогая, ты выглядишь просто изумительно! — сказала Нэнси, отступая назад и оглядывая свое единственное чадо.
Нэнси не кривила душой. Верити никогда не была хорошеньким ребенком. У нее были прямые волосы, а черты казались слишком крупными для маленького, заостренного личика. В компании она обычно чувствовала себя неуверенно и неловко. Нэнси старалась, чтобы в их доме в Хайяннисе всегда было много сверстников дочери, с которыми она могла играть. Верити принимала их без особой радости. Дети чаще играли друг с другом, а она наблюдала за ними со стороны. Когда Верити подросла, Нэнси не жалела сил, чтобы преодолеть ее застенчивость. Она считала, что девочка должна много плавать, кататься на лошади, играть в теннис и танцевать. В средней школе Дорчестера Верити держалась обособленно и считалась очень замкнутой. Она наотрез отказалась перейти в центральную городскую школу Бостона. Шофер ежедневно отвозил ее за город, и она возвращалась, как всегда, молчаливой. Нэнси страдала из-за нее. Сама она никогда не была такой застенчивой и ранимой.
Но сейчас прямые волосы совсем не портили ее. Она давно уже пыталась завивать их и делала старомодную короткую прическу. Как ни странно, но это ей шло. С годами она выработала свой стиль и резко отличалась от сверстниц — пустых хихикающих девиц. В ней также проявилось врожденное высокомерие — результат усилий по преодолению застенчивости. Она по-прежнему держалась в стороне, во многом благодаря своим необычным взглядам. Юноши были заинтригованы и даже немного побаивались ее. В день семнадцатилетия Верити Нэнси наконец облегченно вздохнула. Отвергнув всевозможные оборки и жабо, дочь надела простое платье, выбранное с безошибочным вкусом. Она выглядела гораздо старше своих одноклассников и большую часть времени беседовала со знакомыми родителей, друзьями семьи и знакомыми, жившими на Кейпе и пришедшими ее поздравить. У Верити не было недостатка в партнерах по танцам, и она не проявляла никакой застенчивости. Более того, для девушки своих лет она казалась слишком самоуверенной.
Графа Дитера Мезрицкого привели с собой Холлоуэйсы. Девушки чуть не свернули себе шеи, заглядываясь на него, и местные юноши рядом с ним выглядели весьма бледно. Графу было чуть больше двадцати. Он выделялся из окружающих светлыми волосами и голубыми глазами. Дитер вел себя так же, как Верити, замкнуто и обособленно, что вызывало к нему повышенный интерес. Каждая из присутствующих девушек пыталась привлечь к себе взгляд его светлых скучающих глаз. Но он не пил и, к их глубокому разочарованию, отказывался танцевать.
Когда Нэнси заглянула в комнату, где был уже накрыт стол, а затем вышла в освещенный лампами сад, она была крайне удивлена, увидев дочь и графа, приблизивших друг к другу головы и о чем-то оживленно беседующих в стороне от других гостей.
Первой ее реакцией было удовлетворение. Ее дочь, которая в течение многих лет, казалось, была обречена на мужское невнимание, очевидно, не собиралась мириться с такой судьбой. Она быстро приобрела уверенность в себе и смелость и заинтересовала самого привлекательного гостя. Когда месяц спустя Верити объявила, что не хочет продолжать образование и собирается выйти замуж за Дитера, удовлетворенность Нэнси сменилась ужасом. Услышав о случившемся, Джек даже приехал из Вашингтона.
Верити, тихая, молчаливая девчушка, которая так остро страдала от застенчивости и неуверенности в себе, полностью преобразилась, хотя по-прежнему была очень спокойной. Нэнси не помнила, чтобы она когда-нибудь повысила голос в те длинные вечера, когда она умоляла и убеждала ее изменить свое решение. Верити оставалась непреклонной. Она не хочет учиться дальше. Она выйдет замуж за Дитера. Впервые Нэнси столкнулась с таким упрямством дочери.
В конце концов Джек сдался. Надо было готовиться к совершеннолетию дочери и ее обручению в девятнадцать лет. Нэнси чуть не задохнулась от возмущения. Верити еще совсем ребенок. Дитер был ее первым романтическим увлечением. Дать разрешение на их помолвку — безумие.
— Я не буду ждать два года, — спокойно сказала Верити, когда отец собирался выйти из-за стола. — Я выйду за него в следующем месяце.
Впервые Джек Камерон лишился дара речи.
— Ты не можешь это сделать, — сказала Нэнси твердо и властно. — Ты не можешь выйти замуж без нашего разрешения, а мы не дадим его. Мы очень любим тебя и не хотим, чтобы ты погубила свою жизнь, выйдя замуж за первого попавшегося мальчика, в которого влюбилась.
— Дитер не мальчик, а мужчина. — Верити тоже встала из-за стола. — Если вы не разрешите, я уеду с Дитером.
Джек вышел из себя. Нэнси, собрав остатки воли, попыталась переубедить дочь, но Верити была непреклонна. Она не сказала ни слова в ответ на уговоры родителей, не впала в обычную девичью истерику.
Обручение состоялось в церкви святого Стефана. Если отбросить слухи и сплетни по поводу неприличной спешки, Джек считал, что это была свадьба года.
В то время как подруги Верити веселыми стайками шли в бостонскую воскресную католическую школу, играли в теннис или плавали, потрясенная Нэнси стояла на заполненном людьми нью-йоркском пирсе и прощалась с дочерью. Верити была абсолютно спокойна, и Нэнси завидовала ее выдержке. Она не увидела на любимом лице ни слезинки. Дитер, как всегда, был педантично вежлив. Их ждал радушный прием в Германии.