Кэт Мартин - Цыганский барон

Дядя Кэтрин и этому был рад.

— Время выдавать тебя замуж, Кэтрин, — объявил он. — Кто-то должен принять на себя заботу о твоем состоянии. Твой отец сделал тебя наследницей, и он рассчитывал на то, что ты выйдешь замуж и родишь ему внука.

Кэтрин вспыхнула. Ей были неприятны столь недвусмысленные заявления, однако она понимала, что дядя прав.

— Я последую вашему совету, дядя, — сказала она, стыдливо потупившись, надеясь, что в своем выборе дядя учтет ее личные пожелания.

— Конечно, моя девочка.

— Мы с Амелией постараемся помочь тебе выбрать подходящую партию, — добавил Эдмунд.

Скоро наступит тот день, когда всем его честолюбивым мечтам придет конец. Еще немного, и надежда получить наследство и титул умрет навсегда.

И Эдмунд решил действовать. Пока еще не поздно.

Итак, первый лондонский сезон Кэтрин Баррингтон закончился. О ней говорили как о «настоящей душечке». Успех был невероятный. А сама королева бала начала уставать от бесконечного праздника. Балы, приемы, маскарады ужасно ей надоели. С каждым днем она все больше скучала по спокойной жизни дома, в поместье.

Она получала предложения от мужчин из лучших английских семейств. И все же ни один из претендентов не тронул ее сердца, никого она не могла представить своим мужем. Кэтрин долго уговаривала дядю позволить ей вернуться в Арундейл с Эдмундом и Амелией, Наконец Гил согласился, но с условием, что она весной вернется в Лондон. И тогда уж точно выйдет замуж.

Сейчас, сидя на громадной кровати с четырьмя стойками и прозрачным пологом — украшением спальни ее лондонского дома, Кэтрин думала о будущем. Выйти замуж, всегда жить в Лондоне… Какая скука. Эдмунд, конечно же, любит светские развлечения. Но как все это надоело ей — каждый день одни и те же безвкусные комплименты, дежурные улыбки, разговоры ни о чем, а выбор супруга все больше сводился к бесконечным отказам. С каждым днем таяла надежда на то, что среди претендентов на ее руку и сердце отыщется тот, с кем бы хотелось прожить бок о бок до старости.

«Так, может быть, влюбиться?» — думала Кэтрин, глядя прямо перед собой невидящим взглядом. Ей с трудом верилось, что такое может произойти с ней. То, что ее мать и отец любили друг друга, совсем не значит, что такое счастье уготовано ей. Супружество… Это значит стать самостоятельной, стать взрослой… Это значит родить наследника… А любовь? Любовь потом… Кэтрин вздохнула. Самое главное — наследник. И придется выходить замуж. Амелия и Эдмунд и так уже проявили достаточно терпения, предоставляя ей возможность выбирать самой. Кто виноват в том, что она так разборчива! Придется оставить мечты о любви.

В спальне было прохладно. Кэтрин зябко куталась в одеяло. Если в сердце не хватает жара, разве может помочь согреться даже теплая ночная рубашка? Звать горничную, чтобы та принесла еще одно одеяло, Кэтрин не хотелось.

Часы мирно тикали, усталость постепенно брала свое. Девушка закрыла глаза. Постепенно дыхание ее стало ровнее, и по мере того, как она засыпала, печали отступили.

Тихо скрипнула дверь. «Сквозняк, наверное», — подумала Кэтрин и провалилась в сон.

Кэтрин проснулась, когда чья-то мясистая ладонь зажала ей рот и грубые сильные руки, подхватив ее под мышки, поволокли куда-то.

Господи, что происходит?!

— Эдмунд! — попыталась крикнуть Кэтрин, но у нее ничего не получилось. — Помогите!

От страха сердце готово было выскочить из груди. Кэтрин вырывалась изо всех сил, лягалась, царапалась. Она не дастся ему живой.

— Тихо! — прошептал ей в ухо мужской голос. Ночной гость, человек ли, порождение ли дьявола, несомненно, был могуч и раза в два крупнее своей жертвы. Кэтрин не сдавалась, но ее усилия были бесполезны. Наконец похитителю надоело с ней возиться. Впервые в жизни Кэтрин ударили по лицу. Челюсть ее заныла, комната начала вращаться, очертания предметов расплылись и подернулись дымкой. Потом навалилась чернота.

Франция, пригород Систерона 20 апреля 1806 года

Кэтрин поплотнее закуталась в рваную шерстяную шаль, стараясь укрыться от пронизывающего ветра. В белой крестьянской рубахе с глубоким вырезом да драной юбке Кэтрин дрожала от холода. Шерстяная шаль помогала мало. Медные пряди волос били по щекам; повозку нещадно трясло, и девушка то и дело валилась на бок, ударяясь плечом о плечо мужчины, сидящего рядом с ней.

— Скоро потеплеет, — ободряюще сказал Вацлав. — Ветер меняется.

Кэтрин покосилась на небо, затянутое серыми тучами.

— С чего ты взял? — раздраженно спросила она.

Кэтрин устала терпеть холод и сырость, но еще больше — противного, грязного, грубого Вацлава.

Ее спутник, плотный, склонный к полноте мужчина, пожал плечами.

— Я говорю, что потеплеет, значит, потеплеет. Я это чувствую. Мы умеем определять такие вещи.

Кэтрин хотелось съязвить, спросить: «А лупу с неба вы доставать не умеете?» — но она промолчала. Этот толстобрюхий Вацлав и ударить может. Тем более за последние восемь недель она поняла, что цыгане знают нечто такое, что для всех остальных — тайна за семью печатями. Странный народ, эти цыгане.

Кэтрин расправила на коленях красную юбку, попыталась натянуть ее на озябшие голые ноги. Она мечтала о настоящих туфлях. Но увы, приходилось носить сандалии на тонкой кожаной подошве. Ладно, хоть не босиком.

— Мы скоро приедем в табор, — сообщил ей Вацлав, почесывая волосатую грудь через глубокий вырез голубой шелковой рубахи. Поверх рубахи был надет изъеденный молью жилет, подобранный на дороге.

— Мы уже близко?

У Кэтрин сильнее забилось сердце. Следовало кое над чем подумать, приготовиться. Быть может, именно сейчас представится случай бежать.

— Они должны стоять где-то возле реки. Большего от него не добиться. Цыгане никогда не задумываются о том, в каком точно месте находятся, который сейчас час. Они не всегда даже знают, какой наступил месяц, а уж о числах и говорить нечего. Они живут одним днем.

Кэтрин много узнала о них за восемь недель с того момента, как ее выкрали из лондонского дома.

Кэтрин откинулась на жестком деревянном сиденье вардо — ярко раскрашенного, похожего на бочонок дома на колесах, в котором жил Вацлав. Он так гордился своим домом, что едва не сиял, глядя на это подобие жилья. И он еще считается богачом! Потому, видите ли, что больше не живет в шатре. Ну да, конечно, на самом деле эта старая недоделанная телега не телега вовсе, а дворец!

Вацлав рассказывал, что все большее число людей из их племени перебирается в вагончики — строят их сами или покупают. Зимой в них теплее, да и от дождя укрытие понадежнее, чем палатка из козьей шерсти. Он как-то сказал, что Кэтрин должна быть ему благодарна. И за что? За то, что когда они поженятся, в вардо хватит места для них двоих. Спасибо! Обрадовал!

У Кэтрин все внутри сжималось при мысли о том, что ее ждет. Рано или поздно он узнает правду. Сколько времени у нее осталось? Она не собиралась выходить за него замуж. Ни сейчас, ни потом. Да, она пообещала выйти за него, но это была всего лишь маленькая хитрость. С врагом надо бороться его методами. И кое-чему Кэтрин уже научилась.

Кэтрин вспоминала побои, бесконечные дороги, по которым ей пришлось пройти босиком. Вспоминала, как кровоточили ноги, израненные острыми камнями. Она думала о жестокости женщин, обращавшихся с ней как с последней шлюхой, хуже, чем со служанкой, почти как с рабыней.

Много раз она ловила себя на том, что почти не помнит ту прежнюю жизнь, жизнь юной леди, не может четко вспомнить лица людей, которые окружали ее раньше, были ее семьей, ее друзьями. Все они принадлежали другому миру.

Живи настоящим. Не думай о прошлом. Что было, то было.

И снова Кэтрин глотала слезы. Никогда, никто не увидит, как она плачет. Пора безутешных рыданий прошла. Она быстро поняла, что самое страшное, что они могут с ней сделать, — это побить или оставить голодной. А теперь на нее вообще перестали обращать внимание.

Она должна выжить, только об этом она молила судьбу, уезжая с табором вес дальше и дальше от дома, от семьи, от тех, кого так любила. Она должна выстоять, преодолеть все, что еще предстоит, и вернуться в Англию. Она должна выяснить, кто продал ее цыганам. И тогда негодяй заплатит за все ее страдания.