Кэт Мартин - Цыганский барон

Амелия встретила Кэтрин с радостью. Сказала, что скучала невероятно. Сейчас, заверив подругу в самых лучших чувствах, тепло улыбнувшись на прощание, Амелия закрыла дверь.

Кэтрин лежала без сна, слушая, как тикают часы, вспоминая долгую и утомительную дорогу в Лондон. Как поступил Доминик, когда узнал, что она уехала? Блатбери Кэтрин сообщила, что кузина просила ее срочно приехать повидаться — и все.

Поедет ли Доминик за ней? Кэтрин сомневалась. Скорее, он даже обрадуется — может наконец побыть один.

Кэтрин повернулась на другой бок. Но сон не шел. Она положила ладонь па живот. Ей было и приятно, и странно, что в ней зреет новая жизнь. Что могло произойти, скажи она Доминику правду? Сейчас, оказавшись далеко от него, Кэтрин невольно задавалась вопросом, правильно ли сделала, что убежала. Не может быть, чтобы Доминик не полюбил ребенка, которого она носит под сердцем. И все же полной уверенности не было.

Слезы закапали из глаз Кэтрин. Столько всего было между ними. Так много… и мало.

Завтра она напишет дяде, попросит его подыскать подходящий предлог для расторжения брачного договора. Если Доминик не захочет признать ребенка своим, она не станет принуждать его. Пусть остается свободным.

Нет, надо успокоиться. В ней живет теперь крохотное существо. Сейчас она должна была думать в первую очередь о нем, она должна защищать его, как только может. Никакие цыганские клятвы не испортят ей жизнь. Этим средневековым глупостям не будет места в ее жизни.

И все же Кэтрин продолжала любить его. Ни время, ни слова, никакая боль не могли изгнать из сердца любовь. Не стоит сообщать ему о ребенке, пока она не поговорит с дядей, пока не будет чувствовать себя в безопасности. А потом — лети, птица, на свободу.

— Милый мой цыган, — нежно прошептала Кэтрин, — Я так сильно тебя люблю.

Любовь и ненависть, страсть и боль — такие разные и в то же время настолько близкие, что иногда между ними трудно провести границу. С самой первой встречи с Домиником все эти чувства возникли разом, и чем дальше, тем сильнее запутывались. Кэтрин подозревала, что и к отцу Доминик испытывал нечто похожее.

Радость, печаль, одиночество, сердечная тоска… Любил ли он ее или ненавидел? И что он будет чувствовать к ребенку?

Если бы все могло быть иначе.

Но Кэтрин не верила в «иначе».

Как долго она спала? Кэтрин проснулась от еле слышного скрипа. Звук повторился. Наверное, ей показалось. Нет. Под дверью желтоватая полоска света. Кто-то шел в ее спальню.

Сначала она хотела спросить, кто это, но что-то подсказало ей: надо молчать. Подсознание хранило память о подобных обстоятельствах. Тогда, ранней весной тоже была ночь, Кэтрин спала в той же спальне… Стараясь не шуметь, Кэтрин пошарила рукой на тумбочке: надо чем-нибудь вооружиться. В доме и так было мало слуг, и всех Амелия отправила отдыхать пораньше, чтобы можно было поговорить, не опасаясь подслушивания. Комнаты для прислуги располагались над каретным сараем — оттуда никто не услышит ее криков.

Как сейчас не хватало здесь этих людей, чьих сплетен они опасались! Кэтрин нащупала тяжелый бронзовый подсвечник. Она тихонько засунула его под одеяло.

Дверь приоткрылась, в комнату на мгновение проник свет из холла, затем дверь захлопнулась. Кэтрин успела увидеть, что незнакомец был в плаще и шляпе. Значит, это не женщина, а мужчина, притом мужчина высокий и широкоплечий, он закрывал собой почти весь дверной проем. Но кто это? Кэтрин не поняла. Только поэтому она не стала кричать.

— Доминик? — спросила она шепотом, не зная, на что надеяться: на то, что это он или, наоборот, не он.

Зачем он пришел? Почему? Потому что любит? Потому что узнал правду?

А если ему стало известно о ребенке, как он поступит с ней?

— Доминик? — с бьющимся сердцем переспросила Кэтрин.

Незваный гость медленно приближался. В лунном свете на виске мужчины блеснул черный завиток. Он поднял руку и Кэтрин увидела занесенную над головой тяжелую железную кочергу. Кэтрин завизжала. Успела откатиться. Кочерга обрушилась на резное деревянное изголовье.

— Господи! — что есть мочи закричала Кэтрин, откатываясь в сторону, спасаясь от следующего удара. — Я люблю тебя, Доминик! Прошу тебя, не делай этого!

Трясущимися руками она подняла подсвечник и запустила им в нападавшего. Ударившись о плечо мужчины, подсвечник с грохотом упал на пол.

— Амелия! Кто-нибудь, помогите!

Мгновенно незнакомец оказался рядом, схватил ее за плечи. И тогда Кэтрин увидела его руки: мясистые руки простолюдина с толстыми узловатыми пальцами. Это не Доминик!

Облегчение и страх утроили силы Кэтрин, с неожиданной яростью принялась она бороться с пришельцем, кусалась, царапалась. Если ей и суждено умереть сейчас, то она не умрет от отчаяния. «Доминик никогда не обидел бы меня», — стучало у нее в голове.

— Кто ты? — закричала она ему в лицо. Она становилась сильна, как тигрица. Это — враг, не Доминик, не Доминик!

И вот, словно по волшебству, он оказался здесь, он услышал ее. На мгновение задержавшись на пороге, он с яростью бросился на негодяя.

— Кэтрин! — воскликнул он, и его кулак обрушился на голову мужчины. Тот упал. Противник был больше Доминика, но цыгану придавал силы гнев. Удар сыпался за ударом, шляпа слетела с незнакомца, открыв круглую голову с черными, заплетенными в косичку волосами, из разбитой губы текла кровь. Доминик разбил противнику нос, и белая рубаха мужчины пропиталась кровью.

Прибежала Амелия.

— Боже, что происходит? — спросила она. Из-за ее спины выглядывала сонная физиономия Гэбби.

Доминик достал из кармана небольшой пистолет и, наставив на человека в углу, сказал Гэбби:

— Пусть кто-нибудь вызовет констебля.

— Да, милорд, — тихо сказала служанка и исчезла.

— Кто вы? — спросил Доминик у поверженного врага.

— Его зовут Натан Кейв, — вмешалась Амелия. — Он… он работал на Эдмунда.

— Да, — подтвердила Кэтрин, — мне знакомо это лицо.

— Эдмунд мертв, — резонно заметил Доминик, хватая Натана за грудки. — На кого ты сейчас работаешь?

Не дождавшись ответа, Доминик еще раз тряхнул Кейва.

— Так на кого, Натан?

И вновь в ответ тишина.

— Он… он, должно быть, сделал это в память о данном Эдмунду обещании, — робко заметила Амелия. — Видимо, он как-то причастен к похищению Кэтрин.

Доминик, прищурившись, посмотрел на черноусого.

— Ты и впрямь такой дурак или прикидываешься? Ты хоть понимаешь, что остаток жизни тебе придется провести в Ньюгейте, если посчастливится избежать виселицы? Ты хочешь отправиться в это веселенькое место в одиночестве?

Натан сник.

— Не пойду я в тюрьму один, — пробубнил он, уныло глядя в пол. — Не хочу я гнить в этом проклятом месте один, тем более что я только выполнял приказ. Мне эта затея с самого начала не нравилась. — Указан мозолистым пальнем в сторону двери, Кейв сказал: — Если меня туда посадят, то только вместе с ней.

— Амелия? — выдохнула Кэтрин.

— Он лжет, — срывающимся голосом сказала Амелия. — Вы ведь не станете верить ему!

Не спуская пистолета с Натана, Доминик обернулся к смертельно побледневшей Амелии.

— Выходит, вот кто стоял за всем этим! Эдмунд пошел на это ради вас, но идея была не его, а ваша, не так ли?

— Он… он старался ради меня и Эдди, но я… я тут ни при чем. — Амелия умоляюще посмотрела на Кэтрин. — Ты ведь веришь мне? Мы же подруги. Мы всегда дружили с тобой.

— Разве, Амелия? — спросила Кэтрин. — А может, ты слишком беспокоилась о наследстве твоего сына, может, желание иметь побольше, занимать положение повыше настолько заслонило для тебя все остальное, что ты готова была отправить в могилу лучшую подругу?

— Нет, я…

— Пришло время, мадам, признать правду, — проговорил Доминик, не сводя с Амелии мрачного взгляда. — Если вы этого не сделаете, поверьте, вам будет только хуже.

В голубых глазах блондинки появились слезы. Одна покатилась по бледной щеке. За ней другая.

— У меня не было выбора, разве вы не понимаете? Если бы по условию брачного контракта вы не оставили за Кэтрин ее титула и права наследования, все бы кончилось. Но раз мой сын по-прежнему мог бы стать наследником, стать следующим герцогом. Я… я должна была сделать это.

Амелия обернулась к Кэтрин и заговорила без прежнего страха, словно самое трудное было позади: