Наталья Баженова - Цыплёнок

Шаг… Два…

— Тварь! — на запястье резко железно сомкнулись холодные пальцы, шипение эхом отдалось в пустой голове. Мужчина грубо дёрнул оцепеневшую девушку обратно за руку, да так, что Мишель почти что упала на асфальт. Второй так же крепко схватил её за левый локоть.

«Синяки останутся» — заторможено отметила девушка, и, словно очнувшись, попыталась выдернуть руку… хоть одну.

Как её дотащили до переулка, девушка не помнила, не помнила, и как запихнули в машину, а вот боль от в конец раскалившегося кулона, чужих рук и лихорадочный ужас очень даже припоминала. Хотя именно это воришка предпочла бы и забыть.

В себя пришла Мишель только в салоне, по бокам сидят «жертвы», стекла затонированные, на плечах неподъёмным грузом расположилась мужская рука. Щеки горят, уши горят, зубы клацают, тело трясётся, в голове бардак, состояние предобморочное, лунный камень остывает.

Благодать.

Единственной доставшейся Мишель от родителей вещью, нет, даже не родителей — бабушки, был кулон. С матерью девушка почти не контактировала, ибо та страшно пила (начала сразу после того, как отец бросил её с двухлетней дочерью ради какой-то «облезлой казённой мочалки», но сначала по чуть-чуть, вечерком, а потом появился хахаль и бухать стало веселей, в компании-то). Когда незадачливую родительницу уволили с работы (а это произошло уже спустя пару недель постоянного запоя), девочку забрала в деревню бабушка.

Святослава Борисовна при этом заслуживала отдельного слова. Старушка, на тот момент семидесяти трёх лет отроду, в селе была очень уважаемым человеком, за спиной которого, шёпотом, почтительно, что бы не дай Бог не оскорбить, уже давно прозвали «ведьмой», конечно, в самом хорошем смысле этого слова. Народ со всей округи съезжался к ней за травами, настойками… самогоном, ибо гнала его Святослава Борисовна бесподобно. И ведь помогало и то, и другое, хотя последнее, скорее, пробирало.

С десяти лет на заводе матери помогала, когда война началась, человек старой закалки. В помощи не отказывала, денег почти не брала, золото — про таких говорят. Ворожила по-мелкому.

Она и внучку этому обучала, фактически с пелёнок. А вот когда той исполнилось пять, слегла, а через полгода и умерла. Врачи так и не установили причину. Мишель вернулась домой, а через месяц явилась служба опеки, вызванная неизвестно кем из соседей. На память о бабушке и доме остался лишь кулон — большой голубоватый лунный камень в серебряной оправе с вырезанными на ней рунами. Девушка считала его своим оберегом, оправданно, кстати — при опасности он всегда нагревался. Нагрелся, к слову, и в тот день, что она сделала ноги из детского дома.

Сейчас же воровка горько жалела о неосмотрительном пренебрежении к чудному камню. Ибо привело это под ручку с собой последствия, да ни какие, а, похоже, роковые.

Минут через сорок трястись от страха Мишель надоело, краснеть и молчать, впрочем, тоже. Но как ни странно, похитители обуявшую девушку жажду деятельности не разделяли и на вполне закономерный и банальный вопрос: «А че вам, собственно, надо?» ответили довольно грубо.

На что Мишель на самом что ни на есть законном основании обиделась, но промолчала — больно перед самым носом здоровенный, в положенных природой местах волосатый кулак впечатлил, она даже свой для сравнения сжала, с огорчением констатировав, что не быть ей боксёром. Мишель вздохнула, уныло покосилась в окно и, внимательно, будто утром в очередной раз проснувшись, обнаружила лишний палец, начала осматривать свою ладонь, не обращая особого внимания на несколько озадаченных мужчин. Но, нет, ничего лишнего не было, маленькие аккуратные пальчики, тонкие и не особо длинные, не аристократичные, как любят говорить о мало-мальски аккуратных руках, а миниатюрные, ладонь такая же мелкая, узкая, тонкие запястья с начинающимися проявляться синяками и голубыми линиями вен, на левом болтается замысловатый серебряный браслет. Осмотром Мишель осталась довольна — ничего лишнего обнаружено не было.

Вновь воцарилось мучительное безделье, но, впрочем, долго воровка не продержалась и, чтобы хоть как-то скрасить разрастающуюся скуку, принялась пристально, нервируя своим вниманием, разглядывать мужчин, не особо, кстати, беспокоясь мнением разглядываемых. Даже на сиденье покрутилась для удобства.

Страх затаился, выдвинув вперёд какую-то бесшабашную возбуждённость или даже обречённость. И Мишель безвозмездно, с готовностью отдалась этому нехорошему состоянию… Хотя нет, не безвозмездно, очень даже возмездно, щедро хлебнув пофигизма медленно подступающей истерики.

Итак, особи мужского пола, две штуки. Мишель наклонилась вперёд и вправо, но успела лишь мельком мазнуть взглядом по профилю водителя, прежде чем её весьма и весьма неласково дёрнули за воротник обратно, Мишель раздражённо зашипела на невежливого типа, но промолчала — инстинкт самосохранения ей ещё таки не отказал. Шофер — женщина… одна штука.

И рыжая, кажется.

Мужчина, левый, её «кошелёк», блондин. Годков около тридцати, в определённой степени смазливый, высокий лоб, выразительные голубые глаза, орлиный, но, что удивительно для такого типажа, небольшой нос и бледные тонкие губы. Красивый, только колючий какой-то, смотрит холодно, брезгливо, как на ползущего по потолку таракана — вроде вставать и тянуться за тапком лень, но менее противно от этого не становится. Мишель зябко повела плечами, повернула голову в противоположную сторону.

Мужчина, правый, «браток», блондин (а их с недавнего времени девушка очень недолюбливала, а в частности после «нежных» объятий выпускников — те тоже оба светлыми были). Пожалуй, шевелюра единственная и была в нём примечательна. Красивый цвет, позавидовала про себя девушка, редкий. Пепельный, словно белое золото. Черты же лица ничего приметного из себя не представляли: надень он шапку, и взгляду зацепиться не за что. Пройдёшь мимо и не заметишь. Только вот…

Поймал бледно зелёными глазами взгляд, пошло улыбнулся, провёл ладонью по бедру девушки. Мишель поморщилась, скинула наглую конечность и отодвинулась. Бр-р, ещё хуже того. Места, к огромному сожалению Мишель, особо не было, так что девушка только сильнее вжалась в бок первого белобрысого, на что тот только сдержанно, но очень недовольно дёрнул уголком сухих губ и, к счастью, промолчал. Воровка, насторожено хмурясь, уставилась на второго, второй уставился в ответ.

Оставшуюся часть дороги Мишель скучно не было, но, как относиться к этому факту, девушка так и не определилась. Зато «кошелёк» определился сразу, и к концу «путешествия» девушка возносила хвалы всем богам и богиням за то, что дар замораживать взглядом миновал высокомерного блондина. Ибо лежать бы ей мороженной селёдкой.

Машина остановилась. Девушка нервно облизнула вдруг внезапно пересохшие губы. Хотя почему внезапно? Мишель, не будучи никогда клинической деби… дурочкой безусловно знала, что если есть начало, то рано или поздно настанет и конец, но последнее, будь её воля, она отодвинула бы лет на пять минимум. Что делать пять лет в машине, Мишель додумывать не хотелось.

Девушка с тревогой крутила головой по сторонам, старательно запоминая местность и искренне надеясь, что шанс проверить знания всё-таки выпадет. Запоминала количество охраны у ворот, высоту забора (Мишель порадовалась, что никогда не боялась высоты, ибо оказалась она приличная), здоровенных образин, теоретически относящихся к овчаркам, ну и какой-то слишком ласковый взгляд «кошелька», заметившего интерес девушки, она тоже прекрасно запомнила.

Удивительно, какой эффект дают прямо противоположные действия в некоторых ситуациях! Потому как Мишель проняло, да так, что исчезло всякое желание вообще глаза открывать. «Врагу не здадится[1] наш гордый Варяг!» — подбодрила себя воровка и продолжила шпионаж из полуопущенных ресниц.

Пожалуй, она на годовых контрольных так глаза не косила, стоит ли удивляться, что к тому времени, когда машина остановилась перед железными воротами гаража, у девушки уже жутко болела голова. Это, конечно, настроения ей не добавило, зато страха значительно поубавилось — в конце концов, очень трудно сильно бояться, когда тебя всё время отвлекают.

Скрипнула настежь распахнутая дверца, освежающе потянуло холодом, с левого бока на пару секунд кольнуло прохладой, и Мишель, не особо бережно схватив за руку, выволокли из автомобиля. Девушка поморщилась — колючий блондин как на зло вцепился именно в больное запястье.