Наталья Баженова - Цыплёнок

— Брейк, всё, хватит меня дубасить, — медленно поднялся, слегка морщась от покалывания в затёкших ногах, поднял и поставил и подопечную, — продолжим через час, после ромашкового чая и мёда.

Мишель только опустила голову, виновато ухмыльнулась, робко приобнимая колдуна за талию, устало упёрлась лбом ему в грудь. В теле бродила противная слабость, в душе — раздрай.

Через час девушке полегчало. Полегчало настолько, что она начала вновь бросать на колдуна задумчивые взгляды. Ошибки Мишель проанализировала, учла и просто таки жаждала их исправить. Чёрный только чуть улыбался, мелкими глотками осушая чашку с ромашковым настоем, из-под густых ресниц хитро поглядывая на заёрзавшую подопечную и нарочно придерживаясь отвлечённых, далёких от интересующих её тем.

Воровка не выдержала первой, просто в какой-то момент, под дерзким порывом, передёрнула плечами, раздражённо фыркнула, отставила чашку и резко поднялась на ноги.

— Долго ещё будешь играть?

— Моя ж ты нетерпеливая, — Себастиан насмешливо улыбнулся, поднёс чашку к губам, — здесь или в спальне?

— Здесь? — несколько растерянно переспросила девушка, оглянувшись.

— А почему нет? — чёрный пожал плечами, поставил чашку на столик, встал, медленно, с явным наслаждением потянулся.

— Ну… — потянула Мишель, оглядывая библиотеку, светлую из-за ярко горящих под потолком люстр, просторную, шумную из-за включённого телевизора, — а, может… в спальне? — и быстро добавила, словно оправдываясь: — там камин!

— Так даже лучше, — колдун довольно улыбнулся, протянул девушке раскрытую ладонь.

На что та нахмурилась, тревожно облизнувшись и пристально глядя в тёплые золотые глаза, нерешительно коснулась её центра внезапно похолодевшими и едва заметно дрожащими пальцами.

А уже через минуту, вновь уцепившись пальцами за его плечи и маково краснея, ёрзала в попытке поудобнее устроится у него на коленях. Себастиан только хитро улыбался, то и дело как бы случайно скользя ладонями по бёдрам и талии подопечной. Мишель манёвры замечала, но одёрнуть так и не решилась, глядя в кристально честные глазищи. Наконец, устроившись в почти идентичной недавней позе, раздражённо фыркнула:

— Знаешь, у кого самые честные глаза?

— Ага, — колдун нагло ухмыльнулся, сняв мелкую ладошку со своего плеча, положил её себе на лоб, прямо ловя взволнованных взгляд синих глаз, — начинай.

В этот раз дела пошли лучше, гораздо лучше, настолько, что на пятый раз девушка даже мимолётно почувствовала лёгкий холодок чужого снисхождения. НАСТОЯЩЕГО снисхождения. И хотя чувство ей не понравилось, девушка наконец обрела то, что искала — тот якорь, указатель, который не даст вновь пролететь мимо.

Дальше было легче: медленно погрузиться, зацепиться за уже знакомый холодок и, не обращая внимание на лёгкий, предупреждающий хлопок по бедру, целеустремлённо ринуться вперёд, сминая слабые преграды, на ходу выстраиваемые задохнувшимся от боли колдуном. Где-то глубоко заворочалась, но тут же смолкла под лавиной чужих чувств совесть.

Перед глазами замелькали яркие полосы, периодически девушка влетала в них, обжигаясь то холодом трезвого расчёта, то вязким жаром желания, сбиваясь от фейерверком взрывавшихся перед глазами образов.

«Продолговатые листья перед глазами, уже свернувшиеся осенними трубочками, пожелтевшие, редкие на толстых, изломанных ветвях. Лёгкое злорадство, тёмная радость и зудящее нетерпение, заставляющее слегка провести ногтями по толстой коре старой яблони».

Мишель едва выпуталась из навязчивых образов, тёмным, вязким сиропом потянувшихся следом за ней. И тут же влетела в следующий пласт воспоминаний-чувств.

Тонкое, напряжённое тело в руках, приятное тепло под руками, взволнованное, сбитое дыхание борющейся с агрессивным блоком девчонки. Едва заметный, пробивавшийся сквозь морозную свежесть сладковатый, молочно-йогуртный запах.

Размытые картинки на экране, сопровождающиеся уверенным ожиданием, сменившимся лёгкой досадой и насмешкой, стоило его маленькому хранителю чуть дёрнутся, легко пиная пластиковую панель. Лёгкий импульс, так, чисто в качестве профилактики. «Ишь ты, верная… и смелая».

На это раз выбралась девушка куда увереннее, чувствуя, что времени у неё остаётся в обрез. Преграды на пути стали попадаться чаще, порой неприятно ударяя в грудь, на мгновение вышибая дыхание и лишая ориентации. Левитировала на этот раз воровка старательнее, не желая попросту терять драгоценные секунды и в следующий пласт влетела уже намеренно.

«Мягкий полумрак, лёгкое сожаление, слегка горькое, кислое, оседающее уксусом на кончике языка. Ожидание, тёмной, тяжёлой сладостью скопившееся внизу живота. Тихая нежность, лёгкое отвращение к предстоящему, желание защитить и укрыть. Ледяной кубок в руках».

Досматривать Мишель не стала, усилием воли вырвавшись, понеслась дальше, про себя отмечая, что общая цветовая гамма эмоций колдуна с её появлением изменилась и уплотнилась. Дальше, чувствуя, что передвигаться стало сложнее, воровка заскользила поверхностнее, избегая вязких образов и воспоминаний, считывая лишь чувства и далёкий отзвук особо ярких мыслей.

«Красивая…»

Жаркое желание, жажда обладания, лёгкая, мутная, ещё неясная ревность и злость на «коллег», жадно обгладывающих его маленького хранителя глазами. Спрятать, укрыть и никогда никому не показывать.

«Жалко, не замкнулась бы».

«Бестолочь!»

Раздражение, страх, желание выхватить опасную игрушку из глупых ручонок, перегнуть через колено и выпороть, чтобы не лезла туда, куда не надо. Лёгкая насмешка, приятное тепло с едва заметной ноткой вожделения, чёткое намерение успокоить и укрыть. Щекоткой разлившееся по телу уже подзабытое смущение, приправленное удовольствием от похвалы. Покой.

Умиление, вновь пронизанное нитью желания, раздражение, острое нежелание делится, нежность, вновь раздражение, страх потерять, сильный, холодным комом застывший над сердцем.

«Моя!»

Вновь нежность, лёгкая насмешка, покровительственная опека, опять раздражение, короткий всплеск ярости и восхищение, смешанное с досадой и злым весельем, вылившиеся в вожделение, яркое, как никогда острое и сладкое…

«Хочу!»

На этом месте девушку жёстко выбило из чужой ауры, на пару мгновений оглушив. Очнулась она уже лёжа спиной на ковре, грубо, но аккуратно сброшенная чёрным с колен. Раздался, заставив Мишель вздрогнуть, окончательно проясняя её сознание, громкий грохот зло, со всей силы захлопнутой двери.

Воровка устало выдохнула, прижав правую ладонь к холодному лбу. Прикрыла глаза. Вины она за собою не ощущала, но с колдуном придётся мириться. Чувства смешались непонятным клубком, но ярче всего сияло облегчение — не игрушка. Внутри чуть подрагивало слабостью и отхлынувшим адреналином, обухом по голове свалилось осознание произошедшего и вновь облегчение, уже иного рода. Получилось.

Девушка тихо вздохнула, глупо, счастливо улыбаясь. Не игрушка.

Выйти Мишель решилась только через полчаса, здраво дав Себастиану подостыть. С лёгкой дрожью, ёжась, вышла в тёмный коридор, быстро взбежала по лестнице, толкнула дверь, с облегчением отметив, что та не заперта.

Себастиан обнаруживаться не хотел. Совсем. Девушка дважды оббежала дом, поздоровалась с Яной на кухне, с Александром в тренажёрной, полюбовалась на меланхолично гребущего листья Алексея из окна коридора и… так и не нашла чёрного. Огорчённо вздохнула и пошла на второй круг, на этот раз на всякий случай спустившись в спальню и коротко, мимолётно выглянув на улицу.

А вернувшись обратно в холл, передёрнула плечами, обхватив себя руками, потерянно оглянулась. Настроение у воровки упало ниже плинтуса, подоспела совесть, затирая только распробованное ею спокойствие и радость. Мишель тихо вздохнула, посмотрела в сторону кухни, с которой доносился тихий звон посуды.

Заходить в комнату девушка не стала, лишь прислонилась плечом к косяку арки, дожидаясь, когда её заметят. Заметили быстро: Яна вздрогнув, оглянулась, расплылась в облегчённой улыбке.

— Ты прям как хозяин, — фыркнула, сполоснула тарелку, поставила на сушилку, — тоже подкрадываешься, как мышка.

Мишель криво усмехнулась, несколько неловко начала: