Этот неожиданный крик, видимо, вызвал некоторое замешательство в стане нападавших, и Никита, воспользовавшись передышкой, собрав оставшиеся силы, в два приема уложил кожаные куртки на землю. Слышны были их стоны и проклятия. Старший, в полупальто, стоя в трех шагах от Никиты, готовился к прыжку. Он полез в карман, и Никита увидел, что в темноте что-то забелело в его руке. «Нож! — мелькнуло у Никиты. — Вот черт, как назло, «пушки» с собой нет».
Вдруг послышался истошный вой милицейской сирены, и человек в полупальто бросился расталкивать корчившихся на земле приятелей. Видимо, завывания сирены придали им сил, в считанные секунды они поднялись и бросились врассыпную. Никита кинулся за одним из них, который бежал как-то согнувшись, наверное, не вполне оправившись от удара. Неожиданно Никита споткнулся о какую-то корягу, растянулся во весь рост, а когда встал, потирая ушибленную ногу, убегавший уже исчез в темноте. Никита вернулся в сквер, но никакой милиции там не было, и тогда он, прихрамывая, направился в сторону детского сада.
Домой Никита явился в грязном пальто, с синяком под глазом.
— Мам, папа поскользнулся и упал, — с порога заявил Антон. — Ты не ругай его, знаешь, как на улице темно и скользко?
У Антона уже был горький опыт по части синяков и грязной одежды. Мама всегда ругала его и утверждала, что это — результат его плохого поведения. Но вот папа же хорошо себя ведет, рассуждал Антон, по лужам не скачет и под ноги себе смотрит, а все равно ведь упал, и пальто испачкал, и синяк у него под глазом. Все это опровергало мамину теорию, и Антон, жалея отца, тем не менее был доволен, пусть даже опровержение далось такой ценой.
Но мама и не думала ругаться, она была, напротив, очень испугана, и даже слезы выступили у нее на глазах.
— Никита, что случилось? — дрожащим голосом спросила она.
— Потом, потом... — отмахнулся тот и пошел в ванную.
— Я же говорю тебе: он упал, — повторил Антон, удивляясь такой реакции матери. Когда он сам приходил в грязной куртке, мама никогда не плакала. «Наверное, ей просто очень тяжело будет стирать папино пальто», — решил он про себя и успокоился.
Антону включили в комнате телевизор и разрешили там поужинать, что случалось крайне редко, в тех случаях, когда взрослым надо было срочно обсудить что-либо наедине.
Держа под глазом примочку, Никита рассказал Ирине о нападении в сквере,
— Жалко, этих сволочей рассмотреть не успел, — сказал он. — Но наверняка это те самые дебилы из ее свиты. С ними еще третий был, старше, помню только, вроде с усами. — Он задумался, вспоминая. — А может, без усов... может, тень так падала...
— Но они же совсем рядом были, — в отчаянии воскликнула Ирина, — как же ты не разглядел?
— Да уж, разглядишь тут, пожалуй, — вздохнул Никита. — Темень такая, ни одного фонаря вокруг. Да и быстро все получилось, в считанные минуты.
Ирина с ужасом подумала о том, что могло бы произойти, если бы милицейская сирена не спугнула бандитов. Ведь у них был нож, а Никита — безоружный.
— Сирена, конечно, вовремя подоспела, — сказал он. — Думаю, это, скорее всего, «неотложка» неподалеку проезжала, у них звук похожий.
Ирина была на грани истерики, но ей приходилось сдерживать себя ради сына, чтобы своим плачем не испугать и не расстроить ребенка. А Антон хотел еще раз примерить сшитый мамой костюм пирата, в котором завтра должен был появиться в детском саду на карнавале.
Затем Антона уложили спать, и Ирина наконец дала волю слезам. Она говорила, что если раньше у нее еще были какие-то сомнения по поводу Аллы, то теперь она сама не раз имела возможность убедиться, что это действительно злой, коварный и мстительный человек, а самое главное — определенно нездоровый, но нездоровье ее направлено почему-то против Никиты и, следовательно, против тех, кто его окружает.
Никита долго и терпеливо успокаивал ее, обещал постоянно носить с собой газовый пистолет и быть всегда начеку. Когда же он вспомнил о том, что давно пора было вывести Макса на прогулку, Ирина пожелала идти вместе с ним, решительно заявив, что одного его не отпустит.
Народу на улице почти не было, а освещение работало так, что из каждых десяти фонарей горел дай бог один. Ирина никогда раньше не обращала внимания на количество народа на улице и на плохую освещенность возле дома. Теперь же после двух нападений всего за одну неделю, после нападения на нее и главное на Никиту, она боялась темноты и безлюдья. Ей казалось, что за мокрым чахлым кустарником, росшим у подъезда, прячутся те самые бандиты в кожаных куртках, которые только выжидают момент, чтобы напасть на них с ножом. А ведь еще совсем недавно она подшучивала над Никитой, дескать, пуганая ворона куста боится. Сейчас Ирина сама напоминала ту ворону, и теперь ей было не до шуток.
Дома Никита позвонил Петру и рассказал ему о новом приключении. Петр выслушал друга молча и решительно произнес:
— Все, Ник, чаша терпения переполнена, с этим пора кончать.
— В каком смысле кончать? — не понял Никита.
— Ну, конечно, не в том, в каком ты подумал, то есть я не имею в виду кровопролитие, — сказал Петр. — Но надо что-то делать, принимать какие-то решительные меры...
— Какие же, например? — усмехнулся Никита.
— Ну, не знаю... — растерялся тот. — В милицию заявить, описать подробно все ее преступления... Потому что, согласись, разгром квартиры и угон машины — самые настоящие преступления.
Никита молчал.
— Извини, Ник, — спохватился Петруха, — что-то меня того... не туда понесло. Все понятно, конечно, милиция не поможет, доказательств никаких... Но я в отчаянии, Ник, — закричал он вдруг в бессильной злобе, — неужели мы, сильные, здоровые мужики, не в состоянии с ней справиться? Невозможно же подставляться постоянно!
— Да никто не подставляется, Петруха, — удрученно сказал Никита, — так само собой выходит. Слушай, у меня из головы не идет тот самый бежевый джип, помнишь, я тебе рассказывал?
— Ну?
— Как думаешь, можно будет через Федю узнать имя и адрес владельца? Номер у меня записан.
— А что, Ник, — обрадовался Петруха, — хорошая мысль! Так мы обязательно выйдем на кого-нибудь из их шайки. Если, конечно, номер не фальшивый, — добавил он.
Голос друга, искренне переживавшего за него, готового помочь и поддержать в трудную минуту, успокоил Никиту и вселил надежду, что не все еще потеряно и они сумеют найти способ остановить обезумевшую женщину и ее молодчиков.
— Слушай, Ириша, — обратился Никита к невесте, положив трубку, — может, Антона завтра в сад не водить, а сразу отвезти к Юлии Михайловне? А то опять пойдешь этим сквером в темноте...
— Что ты, что ты, Никита, — испуганно замахала руками Ирина, — об этом не может быть и речи! Завтра у них праздник, ты что, забыл? Он же так ждал его, так готовился! Нет-нет, завтра он пойдет обязательно.
— Да, действительно, — сказал Никита, — у меня как-то из головы вылетело, что он пират, извини. Ну, тогда послезавтра?
— Нет, у мамы послезавтра в техникуме новогодний вечер, — ответила Ирина. — Отвезем двадцать девятого, как договорились. Не лишать же маму удовольствия, у нее и так их слишком мало... — улыбнулась она. — Ну а я постараюсь не ходить этим треклятым сквером, пойду по улице, там всегда много народу.
Следующий вечер был посвящен бесконечным рассказам Антона о празднике в детском саду. Это был его первый праздник в кругу сверстников, поэтому впечатлений набралось намного больше, чем он мог выразить. Он то вспоминал, как напугал всех своим костюмом пирата, потому что многие поверили, что это настоящий разбойник с черной повязкой на глазу, то заговаривал про Деда Мороза, сомневаясь, что он всамделишный, поскольку на ногах его были не валенки, а такие же сапоги, как у папы.
Спать Антон не хотел ни в какую и согласился лечь в кровать только после того, как Никита намекнул, что Дед Мороз вряд ли захочет разносить велосипеды капризным детям, и после того, как Ирина пообещала взять его завтра из сада пораньше. Завтра Антона ожидало упоительное занятие: он сам будет наряжать дома елку, которая пока лежала связанной на балконе, а мама только немножко поможет ему. Потом родители отвезут его к бабушке, где он тоже будет наряжать елку, только маленькую и не такую настоящую, как у них. В общем, планов было много...