— Это не шутка, — ответила Ирина, — а просто репетиция. — Она достала из сумки другой флакон, с запечатанным сургучом горлышком, с солидной этикеткой на боку. Жидкость в нем была слегка желтоватого цвета. — А вот это уже настоящая кислота, видите надпись — аш-хлор. Это сильнодействующая, техническая, сосед с завода принес, там этой кислотой поверхность металлов очищают. Так вот, слушай меня внимательно, — обращаясь к Алле, твердо проговорила она, — сейчас ты поедешь с нами и покажешь, где Антон. А затем и ты, и твои дружки забудут все наши адреса и телефоны, и ты будешь каждый день молить Бога о том, чтобы ни с кем из нас ничего не случилось, потому что... — У Ирины перехватило дыхание, она сделала секундную паузу и продолжала: — Потому что, если с нами или с нашими близкими хоть что-то произойдет, мы в первую очередь вспомним о тебе, и тогда... — Она тряхнула флаконом перед самым носом Аллы. — Конечно, мы не станем тебя убивать, но после этого тебе самой вряд ли захочется жить. И учти, — зловеще предупредила Ирина, — у нас много друзей, и все они в курсе, и все знают твои координаты, и каждому я дала точно такой же флакон... На всякий случай. Так что ни один телохранитель тебя от этого не спасет.
Никита был потрясен: его невеста из кроткой голубки вдруг превратилась в хищную тигрицу, готовую когтями и зубами разорвать каждого, кто приблизится к ее детенышу, чтобы причинить тому вред. На щеках ее горел яркий румянец, глаза из карих стали почти черными и сверкали ненавистью и гневом. Угроза Ирины прозвучала настолько убедительно, что ни у кого не возникло ни малейшего сомнения: эта женщина отвечает за каждое сказанное слово, и все будет именно так, как она говорит. Главное же, что не возникло сомнений у Аллы, которая, завороженно глядя на флакон с желтоватой жидкостью, несущей ей погибель лютую, хуже всякой смерти, вдруг превратилась, напротив, из хищницы в ручную пташку и принялась щебетать, что, конечно же, она готова помочь, что она не хотела, но ее заставили, Витек заставил, старший брат Фили, приятеля Морозовского. А Витек страшный тип, сидел за грабеж, но его почему-то раньше времени освободили, как-то условно-досрочно, что ли, называется... Морозовский, до того момента молчавший, теперь не выдержал и подал голос.
— Ну и гнида же ты, Алка, гадина ползучая! Сама же всех подбила, а теперь на Витька валишь? — злобно закричал он. — Не верьте ей, врет она, Витек только три куска должен был получить, ну и мы с Филей по малости, а остальное все ей, тварюге ненасытной! Своих же давить? Западло! — орал он, извиваясь в веревках, и казалось, развяжи его сейчас, он вцепится ей в волосы и будет мотать из стороны в сторону, пока не выдерет хотя бы половину. — Ну ничего, теперь ты дело с Витьком иметь будешь, — злорадно сказал он, — уж он-то из тебя свои три куска вытряхнет, будь уверена!
— Ошибаешься, приятель, — сказал Никита, — теперь она не с Витьком, а с милицией дело будет иметь. Как, впрочем, и сам Витек, да и вы с Филей.
Морозовский притих и как-то заскучал. Петр взял со стола полотняную салфетку, аккуратно свернул и засунул тому в рот. Федя подошел, проверил веревки и, выходя из комнаты, сказал:
— Отдыхай, парень, нам с твоей дамочкой надо по делу прошвырнуться.
— Ну, куда ехать? — спросил Никита притихшую Аллу. — Говори!
— В Валентиновку, — коротко ответила та.
До Валентиновки вышло не больше получаса езды. Сначала показались огоньки на улицах темного, вымершего дачного поселка, затем замелькали деревенские избы с освещенными окнами. Проселочная дорога была ухабистой и неровной, один раз даже застряли в колдобине, пришлось выходить и толкать машину. За всю дорогу Ирина не проронила ни слова. Судорожно вцепившись в сумку, она страстно ждала и боялась момента встречи с сыном, сердце неровными толчками бухало у нее в груди. Что они с ним сделали? А вдруг?.. Федя рассказывал, она слышала за дверью про то, как... Господи, только бы Антон был жив и здоров, только бы с ним ничего не случилось. Она шептала про себя слова молитвы, придуманной тут же, идущей от самого сердца и настолько искренней, что Создатель не мог бы остаться равнодушным к ее мольбам.
Наконец Алла сказала: «Здесь!», и Федя затормозил. Она попросила разрешения остаться в машине, но просьба ее показалась всем более чем странной.
— Разговаривай тут еще! — грубо прикрикнул на нее Федя. — Вытряхивайся и шагай вперед! Постучишь, скажешь своим, что приехала одна. И чтоб без фортелей!
Она послушно вышла и повела всех заснеженной тропкой к бревенчатому дому, над крышей которого вился дымок. В свете, падавшем из окон, все увидели небольшую елочку, которая росла рядом с террасой. Елочка была по всем правилам подготовлена к встрече Нового года: на пушистых ветках висели разноцветные шары и хлопушки, ветерок слегка колыхал серебристую мишуру, обвивавшую деревце с макушки до самой земли.
Вслед за Аллой шел Федя с «пушкой» наготове, затем — Никита и Петр. Немного отставшая Ирина не удержалась, подошла к освещенному окну и, встав на цыпочки, заглянула в дом. В комнате за круглым столом, накрытым скатертью, сидел седой усатый человек в очках и, держа в руках книгу, шевелил губами, а рядом в своей любимой позе — с ногами на стуле, доверчиво прильнув к его плечу и внимательно слушая, — сидел Антошка.
Хотя роль пожилого усатого человека во всей этой истории была неизвестна, но идиллическая сценка, которую увидела Ирина, свидетельствовала о самом главном — о том, что Антон жив и невредим, и это помогло снять то нечеловеческое напряжение, в котором находилась она уже много часов подряд. Ноги подкосились, и, чтобы не упасть, она привалилась боком к бревенчатой стене дома.
Дверь оказалась открытой, вся компания ввалилась в дом, и Федя, чтобы не испугать ребенка, сунул пистолет в карман куртки. Увидев так много народу, Антон удивился, но, заметив Никиту, вскочил со стула и радостно побежал к нему.
— Папа приехал! — звонко закричал он. — А дедушка Степа говорил, что ты только завтра приедешь. А мама где? Мы сейчас домой поедем? К маме?
Никита схватил малыша на руки и крепко прижал к себе. Он вдруг почувствовал, как защипало в носу и вся комната словно подернулась туманом.
— Пап, почему ты плачешь? — спросил Антон. — Без мамы скучаешь? Так мы же сейчас к ней поедем. Да вот же мама, смотри! — Антон освободился из объятий Никиты и подбежал к вошедшей в дом Ирине. — Мама тоже приехала! Ура!
Ирина прямо у порога присела на корточки, и Антон обвил ее шею ручонками.
— Мамочка, ты тоже плачешь? — удивленно спросил он.
— Нет-нет, сынок, это не слезы, — успокоила она, — просто на улице мокрый снег идет.
Под мокрый снег, видимо, попали все друзья: Федя, отвернувшись, провел кулаком по глазам, а Петр, стоя у двери, опустил голову и усердно протирал очки. Только сидевший за столом хозяин не понимал, что происходит и почему в его маленьком домике скопилось столько незнакомых людей.
— Как же так, Аллочка! — недоумевал он. — Вы сказали — завтра... Мы с Антошей спать уже собрались, время позднее.
— А вы, папаша, простите, кто будете? — строго спросил Федя, подойдя к столу.
— То есть как это — кто? — растерялся тот, но быстро пришел в себя и с достоинством проговорил: — Я хозяин этого дома, Морозовский Степан Аркадьевич. А вот кто вы, позвольте узнать?
— Мы друзья родителей Антона, — вмешался Петр, понимая, что этот человек, скорее всего, не имеет никакого отношения к похищению. — Дело в том... — Он оглянулся на Антона и, не желая, чтобы разговор их шел при ребенке, предложил: — Давайте пройдем в другую комнату, я вам все объясню.
— Мам, ты видела елку на улице? Видел, пап? — захлебывался от восторга Антон. — Это я, я сам ее нарядил, а дедушка Степа только игрушки держал и мишуру вешал. Красиво, да? А дома я тоже сам наряжать буду, я уже умею.
Минут через десять в комнату вернулись хозяин и Петр.
— Алла, это правда? — спросил потрясенный Степан Аркадьевич. — Вы действительно могли решиться на такое?
Ирина одела Антона и вышла с ним на улицу, чтобы он не присутствовал при этом разговоре и чтобы даже слово «похищение» не коснулось его уха. Пусть ничто не потревожит покой сына, решила она, и он будет считать, что тетя Алла с двумя незнакомыми дядями просто отвезли его в гости к дедушке Степе, с которым он наряжал елку и который читал ему «Айболита». Дедушка Степа научил Антона топить печку и вырезать из бумаги самолетики.