Когда подъехали к дому, Федя подняться в квартиру отказался, объяснив, что жена наверняка не спит и поджидает его.
— Да и я уже почти сутки своих девчат не видел, — сказал он, имея в виду жену и дочь, — а я всегда страсть как по ним скучаю...
— Ну что ж, — согласился Никита, хорошо понимая Федины чувства, — тогда послезавтра, как уговорились, ждем тебя на свадьбе, старик. Вместе с женой.
— Не послезавтра, а завтра, — уточнил Петр, посмотрев на часы, — наступило уже двадцать девятое декабря, ребята, пока мы тут с вами катались.
— Ну чё, Петрухан, давай домчу тебя до хаты, — предложил Федя.
— Нет-нет-нет, — запротестовал Никита, — пусть хоть Петруха останется, а то как-то сразу все вдруг... Иришка наверняка скоро отключится, а мне даже не с кем будет посидеть, покалякать... Спать что-то совсем не хочется...
Простились до тридцатого. В квартире их ждал с виноватым видом Макс, который из-за долгого отсутствия хозяев успел напустить небольшую лужу в прихожей. Он, конечно же, понимал, что делать этого нельзя, поэтому ожидал выволочки, но, к его удивлению, хозяева были настроены так благодушно, что не только посмеялись под его поступком, но даже ласково потрепали за уши, выразив сочувствие его долготерпению.
Петр был отправлен с Максом на улицу, Ирина понесла в кровать спящего Антона, а Никите предстояло соорудить на кухне что-то среднее между ужином и завтраком.
Когда Ирина и Петр, закончив свои дела по выгулу собак и укладыванию детей, появились на кухне, их встретил сияющий Никита, который жестом радушного хозяина пригласил всех к столу. На столе уже дымились пельмени и красовалась бутылка коньяку. Он коньяка Ирина сразу отказалась, тогда Никита достал из шкафчика початую бутылочку финского ликера и налил ей в крохотную рюмку. Затем он разлил коньяк, все трое торжественно встали с рюмками в руках вокруг стола, и Никита с чувством произнес:
— Ну что ж, друзья мои, у нас сегодня только один тост: за нашу победу!
— За победу! — улыбаясь во весь рот, повторил Петр.
— За победу! — эхом отозвалась Ирина, и слезы снова выступили у нее на глазах.
Сидя за поздней трапезой, зная, что за стеной в своей кроватке спокойно спит Антон, друзья в который раз вспоминали перипетии теперь уже вчерашнего дня и гордились тем, что сами, без помощи милиции, смогли справиться с таким нелегким делом.
— И вообще... пока мы вместе, Ник, им нас не одолеть, — сказал захмелевший от коньяка и от радости Петр.
Говоря «им», он не имел в виду Аллу, или Морозовского-младшего, или Филю с Витьком, он подразумевал под этим все темные силы вообще, все беды и несчастья, какие обрушиваются на человека в этой жизни, с которыми так трудно справиться в одиночку, и только дружба помогает выстоять и победить.
Ирина собралась спать, она с ног валилась от усталости и перенесенного потрясения.
— Погоди, Ириш, — остановил ее Никита, — расскажи нам все-таки про соляную кислоту. Где ты ее раздобыла? Что за сосед принес?
Ирина пошла в прихожую, где лежала ее сумка, и вернулась с тем самым зловещим флаконом, который произвел на Аллу столь неизгладимое впечатление.
— Вот, микстура от кашля, — сказала она, демонстрируя флакон, — Антошке врач как-то выписал, да я его травами сама вылечила. А при Степане Аркадьевиче не хотелось объяснять... кто его знает, вдруг он случайно проговорится сыну...
Никита с Петром от души расхохотались, передавая друг другу флакон, на наклейке которого поверх мудреных латинских терминов было жирно выведено фломастером от руки: НС1.
— Ай да Иришка! — восхищался Никита. — Всех перехитрила!
— Да, мобилизация смекалки исключительная, — весело подтвердил Петр.
Ирина ушла, а друзья долго еще сидели на кухне за коньяком, болтая о всякой всячине, вспоминая турпоходы с одноклассниками и бессонные ночи у костра.
— Кстати, о бессонных ночах, — встрепенулся Петр. — Знаешь, спать тебе сейчас лечь не удастся.
— Почему это? — удивился Никита.
— У тебя ж встреча утром назначена, — напомнил тот, — ну, на Новослободской, с тем мужиком, что деньги обещал.
— Вот черт, — поморщился Никита, — совсем из головы вон. Хорошо хоть ты вспомнил.
— Так если мы сейчас завалимся, ни один будильник в мире нас не поднимет, — сказал Петр. — Придется куковать до того часа, когда принято звонить приличным людям.
— Ну, не знаю, насколько этот мужик приличный... — зевая, возразил Никита. — Такие проценты дерет... А вот Федя вроде говорил, что там аппарат с автоответчиком. Ну-ка, сейчас и проверим. Если пошлет — значит, Федя что-то напутал, — сказал он и направился в прихожую к телефону.
Через минуту вернулся и довольно проговорил:
— Действительно, Петруха, как в лучших домах Европы, оставьте, говорит, ваше сообщение. Ну, я и оставил. Так что давай, старик, на боковую, завтра дел много. Вернее, уже сегодня...
Утром, выйдя на кухню, Антон застал такую картину: посредине тахты, раскинувшись на спине, храпел папа, а с краю, уцепившись за него, словно боясь упасть на пол, спал дядя, папин друг, почему-то в очках, которые съехали набок. В ногах у них, свернувшись калачиком, дремал Макс. Антон подошел к дяде, осторожно, чтобы не разбудить, снял очки и положил на стол.
Спать Антону уже не хотелось, но он понимал, что играть или смотреть телевизор еще нельзя, и решил тихо посидеть и полистать свои книжки с картинками, пока взрослые не проснутся. Макс спрыгнул с тахты и поплелся за ним в комнату.
Приоткрыв глаза, Ирина увидела, что сын сидит в кресле и, показывая Максу картинку, шепотом объясняет:
— А это доктор Айболит, смотри, он не только собак, а даже обезьян и волков лечит...
Макс, понимающе навостряя то одно, то другое ухо, внимательно слушал.
День пролетел незаметно. Петр с Никитой уехали по делам, Ирина, настрадавшись накануне без сына, решила не отвозить его к бабушке, а весь день провести вместе с ним. Они побывали на ВДНХ, где Антон катался в красивой тележке, запряженной маленькими нарядными лошадками с бубенчиками на шее. Лошадки, плавно перебирая ногами, все бегали по кругу, и Антон подумал, что такой способ передвижения вряд ли уступит двухколесному велосипеду.
Дома Ирина пекла пирог, а Никита, вернувшись с работы пораньше, наряжал с Антоном елку.
— Пап, а вдруг Дед Мороз не услышит, что я велосипед у него прошу? — волновался малыш. — Я ведь тихо-тихо говорю, шепотом.
— Хочешь, открою тебе один секрет? — заговорщически спросил Никита и наклонился к его уху. — Я точно знаю, что он тебе велосипед уже приготовил.
— Откуда ты знаешь? — оторопел Антон, посмотрев на отца широко раскрытыми глазами.
— Да узнал случайно, — ответил Никита. — Но откуда — сказать не могу, это о-очень большая тайна.
— И даже маме нельзя говорить? — прошептал Антон.
— Ну, маме-то можно, — разрешил Никита. И Антон, бросив украшать елку, с криком:
«Мама! Мама! Что я тебе скажу!» — помчался на кухню.
Вечером Никита подъехал к Рижскому рынку, чтобы купить цветы для предстоящего торжества. Выбирая белые и темно-красные розы, он услышал вдруг, как женский голос за его спиной проговорил:
— Возьми лучше белые орхидеи, это самые подходящие цветы для невесты.
Он оглянулся и увидел Наташу. Она, весело улыбаясь, принялась поздравлять его с завтрашним событием. В самой их встрече ничего удивительного не было, так как Никита знал, что живет она в двух шагах от рынка. Его поразила собственная реакция на эту встречу. В прошлый раз ему неприятно было видеть ее, потому что она напоминала об Алле; ему хотелось куда-то спрятаться, чтобы она не заметила его и прошла мимо. Он и сейчас понимал, что Наташа ее подруга, но все, связанное с Аллой, показалось ему сегодня каким-то сном, наваждением, которое теперь растаяло, исчезло, как мираж, и никогда не вернется. Ему даже любопытно было, известно ли ей что-нибудь о похищении. Сам он об этом, естественно, не заговаривал, а только спросил:
— Как Алла?
— Ой, тут такие дела, не поверишь! — оживилась Наташа. — Знаешь, Алкин режиссер вдруг объявился, два дня ее разыскивал, вчера наконец нашел.
По словам Наташи, той срочно потребовались деньги, три тысячи долларов, она обзванивала по этому поводу всех знакомых и была в отчаянии, что достать так и не смогла. А вчера вечером — бах! — как снег на голову свалился из Америки режиссер, приехал, говорит, за тобой, собирайся.