Мэри Блейни - Твой пылкий поцелуй

– А я считаю, что нашему дорогому Гейбриелу хочется узнать, что она за женщина, какова она на самом деле, – с уверенностью заявила герцогиня.

– Ну нет, по-моему, здесь таится нечто большее, – возразил Джесс, поднимая свой бокал и делая большой глоток, прежде чем заговорить снова. – Я готов биться об заклад, что одной из причин является желание Гейба доказать, что он остается мужчиной, даже будучи спасенным женщиной.

– Какие глупости! – воскликнула Ровена, приходя на выручку Гейбриелу, и тут же позвонила в колокольчик, давая знать, что пора подавать следующее блюдо.

Остаток ужина прошел в обсуждении маленьких семейных событий и новостей о друзьях. Но когда Джесс принялся рассказывать о последнем матче боксеров, на котором он присутствовал, Ровена прервала его на полуслове.

– Давайте перейдем в гостиную, – предложила она.

– Пожалуй, ты права. – Прежде чем встать, Оливия оглянулась на Гейбриела: – Не заставляй нас ждать слишком долго: мне хочется услышать о твоих похождениях и о том, что случилось до того, как ты встретился с миссис Парнелл.

Гейбриел пожал плечами:

– Вряд ли вы услышите что-то, кроме историй о ночах, проведенных в созерцании звезд, о долгих вечерах в прокуренных тавернах, где продается информация, иногда правдивая, иногда лживая. Больше мне нечего рассказывать.

Оливия поднялась и обошла стол, чтобы поцеловать его.

– Если тебе так хочется, братик, я больше ни о чем не буду расспрашивать. Главное, ты снова с нами.

Ровена тоже встала, и тут Гейбриел впервые заметил, что ее живот заметно округлился. Неужели она снова в положении? Два предыдущих выкидыша, о которых ему рассказала Оливия, вполне могли быть причиной, почему Ровена и Линфорд пока не объявили об этом.

Он еще больше уверился в этом, когда Линфорд поднялся, чтобы проводить жену к дверям.

– Мы скоро вернемся, – пообещал он.

Ровена чмокнула Гейбриела в щеку и вместе с Оливией вышла из комнаты.

– Итак, Гейбриел, ты, похоже, влюбился? – Джесс замер в ожидании ответа.

– Джесс, – заметил герцог, возвращаясь на свое место, – почему бы тебе не присоединиться к дамам? – Джесс энергично замотал головой:

– Спасибо, ваша светлость, но мне интересно, что еще нам расскажет Гейбриел о том, как он провел время с таинственной Шарлоттой Парнелл.

– О любви здесь нет и речи, – твердо заявил Гейбриел. – Любопытство – вот мое излюбленное прегрешение. Мне хочется раскрыть бесчисленные тайны, окружающие миссис Парнелл, и я непременно сделаю это.

– Что ж, в этом есть определенный смысл. – Герцог произнес это подчеркнуто равнодушно. – Ты можешь отправиться к ней хоть сейчас. Ночь обещает быть безлунной, так что вы получите огромное удовольствие.

– Я поеду тогда, когда мне вздумается. – Гейбриел почувствовал, как в его душе закипает ярость.

– Разумеется, ты уедешь тогда, когда захочешь, брат, – поддержал его Дэвид, и Гейбриел, нервно кивнув, погрузился в молчание.

– Мне придется сначала поговорить с майором Шелби, – произнес он наконец.

– И что ты рассчитываешь узнать, кроме того, что она сейчас в безопасности? – поинтересовался Дэвид. Гейбриел резко выпрямился.

– Первым делом я хочу получить ответы на массу вопросов, начиная с того, каково ее настоящее имя.

– Линетт Гилрей, пожалуйста, скажи мне правду: ты, случаем, не беременна?

Линетт улыбнулась:

– Нет, мамочка, я не беременна, просто очень устала от поездок.

Поначалу она сама задавалась этим вопросом и ощутила огромное облегчение, поняв, что, по крайней мере, этой напасти ей удалось избежать. Она наделала достаточно глупостей с Габриелем Пеннистаном, и ей не требовалось постоянно напоминать об этом.

Эстер Гилрей ничего не сказала и продолжала тщательно мыть волосы дочери.

– Думаю, нужный эффект достигнут, – наконец произнесла она. – Каштановый цвет исчез окончательно.

– Это просто восхитительно. Спасибо тебе, мамуля. – Линетт закрыла глаза, надеясь, что ее слезы смешаются с водой, ручейками стекавшей по ее щекам. – Так приятно смыть последние следы Шарлотты Парнелл.

– Не сомневаюсь.

– Это не было опасно, но слишком волнительно и захватывающе. Сиротские приюты ничуть не возражали, когда у них забирали детей, но для меня самой большой проблемой было вовремя вспомнить, чью роль я играю в этот раз.

– Вот как? Что ж, я счастлива, что это была твоя последняя поездка, но… Ты тоже должна бы радоваться этому, однако почему-то все время проводишь в студии и плохо ешь. Что такого случилось в Лондоне, чего я не знаю?

Линетт пожала плечами:

– Это был трудный год. Работа, которую я выполняла, прошла не слишком гладко, и к тому же мне пришлось срочно возвращаться за последним ребенком.

– Мне этого все равно не понять. Как только Наполеон признает свое поражение, разве всем не станет легче?

– Нет, мама, потому что Франция изменится. Мы с Жоржем думали, что все получится легче, если действовать быстро, но дело обернулось не так, как мы надеялись.

– И тогда ты помчалась в Лондон.

– Это была последняя роль, но какая! Тебя такое приключение очень впечатлило бы, мамочка. Помнишь, ты играла сорванца в одной пьесе, когда встретила папу?

– Еще бы! – Мать поцеловала Линетт в мокрую макушку. – Что ж, иди, но знай: теперь дети вряд ли узнают тебя, как, впрочем, и я.

Облачившись в ночную рубашку и халат, Линетт села спиной к камину и стала поглаживать кошку, устроившуюся у нее на коленях, пока мать расчесывала ей волосы.

Мурлыкающая кошка и мягкое движение гребня в ее волосах действовали так же умиротворяюще, как и тепло камина. Мать права, подумала Линетт, ее дочь действительно изменилась.

– Ну как мне тебе объяснить, – она вздохнула, – когда я сама себе не могу объяснить?

– Скажи по крайней мере – это мужчина?

– Да.

– Тот самый, за спасение которого тебе так хорошо заплатили?

– Именно. Он оказался совсем не таким, как я ожидала. – Линетт повернулась лицом к матери. – Я ненавижу его, если тебя это интересует.

– Да, дорогая, понимаю. Я тоже ненавижу его и хочу, чтобы завтра вы с девочками пошли кормить уток. Проводить время с детьми – самое лучшее лекарство для страждущего сердца, как мне известно.

Линетт послушно кивнула.

– А теперь отправляйся спать, дочка.

Оказавшись в постели, Линетт закрыла глаза и попыталась представить себя ребенком. Ей десять лет, и она проснулась от ночного кошмара. Матушка осталась с ней и не собиралась уходить. Сейчас ей ближе к тридцати, и она пережила кошмар, но, слава Богу, снова была дома, с семьей и в безопасности.

Усадьба Роберта Уилтона оставляла очень приятное впечатление; деревья, выстроившиеся вдоль аллеи, выглядели ухоженными и были покрыты густой листвой. Пришпорив коня, Гейбриел поскакал вверх по дорожке, наслаждаясь легким ветерком, светом и тенью солнечного дня. Увидев оленя, он подумал, не слишком ли рано пробудилась фауна в этом более теплом климате. В Дербишире пришлось бы ждать еще несколько недель, но здесь, в Суссексе, климат был гораздо умереннее, чем дома.

Дом оказался не слишком большим, но множество окон придавали ему уютный вид. Гейбриел не ожидал увидеть столь привлекательное жилище. Впрочем, хозяин его был капитаном, более двадцати лет получавшим призовые деньги за захваченные или потопленные пиратские суда.

Когда Гейбриел подъезжал к дому, его размышления были нарушены пронзительно кудахчущими курами, носившимися по двору, за которыми гналась пара сорванцов. Оба были старше двенадцати лет, и Гейбриел понял, сколь давно ушло от него детство.

Гейбриел проводил их взглядом, затем поскакал к конюшне – опрятно выглядевшему строению в нескольких шагах от дома.

Навстречу ему вышел грум и принял от него коня.

– Сэр, желаете, чтобы я проводил вас?

– Нет, спасибо.

– Миссис Уилтон дома, но только капитан сейчас отсутствует: два дня назад он отправился по делам в Эдинбург, и его не будет несколько недель.

– А ты давно у Уилтонов? – поинтересовался Гейбриел.

– Я был с капитаном уже на первом корабле, которым он командовал, однако случилось так, что я едва не утонул, и решил, что мне лучше вовремя оставить море. Вот тогда-то капитан и дал мне работу здесь. Мой отец был конюхом, так что Мне не составило труда освоить это занятие.