Карен Хокинс - Ты лишила меня сна

— Запрещаю тебе уезжать. — Несмотря на то что Уильяму Херсту было всего двадцать лет, он считал, что в отсутствие отца отвечает за дела в Уитберне, усадьбе викария. — Я тебя предупредил, Триона, — добавил он самым грозным тоном. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы поставить точку в этом безумии!

Его старшая сестра не подняла головы и не прервала своего занятия. Она копалась в гардеробе, откуда пыталась выудить поношенный саквояж. Катриона, а для близких Триона, поставила саквояж на свою кровать, щелкнула замочком, открывая его, и принялась укладываться.

— Ты меня поняла? — спросил Уильям, повышая голос. — Я запрещаю…

— Что? О, конечно, дорогой. Но кто-то ведь должен поехать в Лондон. Надо поговорить с Кейтлин и вразумить ее.

— Да, но…

— Раз отец с матерью задерживаются у дяди Трэверса еще на две недели, а ты занят подготовкой к экзаменам, то этим «кем-то» стану я.

Уильям нахмурился. Будучи красивым молодым человеком внушительного роста, он привык к особому вниманию. Все в графстве считались с ним, кроме членов семьи.

— Ты не опекунша Кейтлин.

— Но я ее сестра-близнец, и потому на меня падает эта миссия — помочь ей выпутаться из хаоса, который она сама же и создала.

— Уильям, оставь Триону в покое, — подал голос восемнадцатилетний Роберт.

Он стоял у двери с толстой книгой в руках, и с усмешкой глядел на старшего брата.

— Отец, уезжая, оставил Триону за старшую и выразился достаточно ясно. Я слышал.

Уильям снова нахмурился.

— Но отец вовсе не имел в виду, что она помчится в Лондон. Я старший из мужчин и потому должен поехать сам.

Триона попрочнее пристроила очки на носу и рассмеялась:

— Ах! Понимаю. Ты не хочешь дать мне развлечься. Но я обещаю, что буду вести себя разумно.

Она скрестила пальцы и подняла руку, торжественно произнося:

— Даю твердое слово. И обещаю проявлять осторожность. Я ведь единственная, к чьим словам Кейтлин прислушается. Поэтому ехать должна я.

— Да, но хорошо ли подумала?

— Уильям!

Семнадцатилетняя Мэри отложила вязанье с раздраженным вздохом.

— Это исключительный случай, критическая ситуация! Кейтлин повела себя так скверно, что бедная тетя Лавиния была вынуждена обратиться к нам за помощью! — Губы ее дрожали: — После этого тетя Лавиния никогда не пригласит никого из нас провести сезон в ее доме!

Уильям вздохнул:

— Я не говорю, что мы не должны спасать Кейтлин, несмотря на ее шалости. Я только хочу узнать мнение отца насчет того, как нам поступить.

— Нет, ты не должен ей препятствовать, — решительно вмешался Майкл, сидящий у огня, завернувшись в одеяло. В комнате было прохладно. Тонкий и бледный слабогрудый мальчик в свои пятнадцать лет обладал не по годам острым умом. Подцепив ту же лихорадку, что и Триона, помешавшую ей провести вместе с Кейтлин этот сезон в Лондоне, он еще не оправился от нее, и на его худых щеках горел нездоровый румянец. — Отец последний, кому следует это сообщать. Если он узнает, как скверно ведет себя Кейтлин, то никогда не разрешит ни одному из нас навестить тетю Лавинию.

Мэри тут же поддержала его:

— Потребовались месяцы на то, чтобы добиться его согласия отпустить Кейтлин и Триону, а когда Триона заболела, он попытался вообще отменить эту поездку, и матушке пришлось вмешаться.

— Помню! — сказал Уильям, сильно раздосадованный. — Я ведь тоже здесь был.

— В таком случае ты должен знать, что сообщать отцу дурные вести — колоссальная ошибка.

Майкл кивнул:

— Мэри права. Отец бы…

Он закашлялся с такой силой, что, казалось, его сейчас вывернет наизнанку.

Триона замерла, перестала складывать свою шаль, вышитую серебром, и с тревогой посмотрела на брата. Усадьба викария в Уитберне представляла собой дряхлый, продуваемый сквозняками дом, который издавал таинственные скрипы и давал течь в разных местах. В дополнение к покосившимся лестницам и вздыбленным доскам пола, которые не могли заставить лежать, ровно никакие гвозди, сколько бы их ни вбивали, порывы холодного ветра сотрясали двери и окна, и от этого самые сырые уголки дома никогда не просыхали.

Она нахмурилась, глядя на своего младшего брата:

— Ты не забываешь принимать лекарство?

— Оно действует на меня усыпляюще.

— Сон тебе полезен.

— Я только и делаю, что сплю. Уже достаточно отдохнул.

Уильям нахмурился:

— Я слышал, как ты кашлял рано утром.

Триона указала на флакон, стоящий возле локтя Майкла:

— Прими лекарство!

— Но…

Она уперлась руками в бока:

— Майкл Джон Херст, не вынуждай меня принимать крутые меры. Я могу начать петь!

Уильям повернулся к брату:

— Майкл, делай, что тебе говорят.

— Пожалуйста! — с жаром взмолилась Мэри.

Роберт, продолжая сжимать свою книгу, тоже указал на флакон:

— Ради нас всех!

Майкл отозвался слабым смехом, и тело его сотряс новый приступ кашля. Когда снова обрел способность дышать, он взял в руки бутылку и ложку:

— Ладно, но только потому, что мне вас жаль. Я не возражаю, если Триона споет для меня.

— И ты на это соглашаешься? — ужаснулась Мэри. Он усмехнулся:

— От этой лихорадки у меня заложило уши. Ваши слова доносятся до меня будто издалека.

Триона выждала, чтобы убедиться, что он принял всю положенную дозу, потом продолжила укладываться.

— Если все пойдет хорошо, я вернусь из Лондона до возвращения отца. И если мне удастся убедить тетю Лавинию молчать, он и не узнает ничего.

Мэри просияла:

— Тогда он не станет возражать против того, чтобы еще кто-нибудь из нас навестил тетушку в следующий сезон!

Триона кивнула. Если бы Мэри не злоупотребляла тортами с кремом, то когда-нибудь смогла бы соперничать красотой с Кейтлин. А та расцвела и превратилась в очаровательную девушку.

Хотя Триона и Кейтлин были двойняшками и между ними существовало некоторое сходство, имелось и много различий. Кейтлин была мала ростом и стройна. Волосы ее были золотыми, а чуть раскосые глаза — темно-карими, и двигалась она с такой завораживающей грацией, а скорее даже плыла по комнате, что мужчины останавливались и долго стояли с раскрытыми ртами.

Триона была высокой и обладала более округлыми формами. Волосы же ее были скорее рыжеватыми, чем золотыми, а глаза орехового цвета прятались под очками.

Но было и еще кое-что: Кейтлин умела по-особому смеяться и очаровывать и еще много такого, чего не выразить словами. Как не могли бы сделать это и десятки влюбленных в Кейтлин молодых мужчин, пытавшихся разгадать секрет ее обаяния.

— До того как Триона уедет, нам следует сделать одну вещь, — сказал Майкл, и тон его был непререкаемым. — Мы все должны поклясться, что ни слова не пророним отцу о ее поездке.

Он многозначительно посмотрел на Роберта.

— Да, — тотчас же согласился Уильям, тоже буравя Роберта взглядом. — Дадим слово держать рты на замке.

Роберт слегка покраснел:

— Не стану я давать такой клятвы! Отец не хотел, чтобы у нас были от него тайны.

Роберт добился отцовского расположения и одобрения успехами в науках, и успехи эти были таковы, что его братья и сестры с изумлением и почтением взирали на него с разных концов стола, когда он на безупречном греческом или латыни отвечал на самые заковыристые вопросы отца с самым самоуверенным видом.

— Возможно, ты не сознаешь, в каком положении мы оказались, — сказала Триона, взяла с постели письмо и вручила Роберту: — Тетя Лавиния в затруднении. Она не знает, как повлиять на нашу сестрицу. Я должна вам напомнить, какой иногда бывает Кейтлин и как трудно с ней справиться. Вам всем это известно.

Мэри кивнула:

— Нет большей упрямицы!

— Ее не удержишь в узде. — Голос Майкла был уже немного сонным, потому что лекарство начало действовать.