Когда она закончила, почувствовала себя опустошенной, но все ее чувства были обострены и сосредоточены на одной цели — она была готова к возвращению Хью и девочек.

Отдаленный глухой звук насторожил ее. Это походило на стук открываемых и закрываемых ворот. Но она знала, что Хью никогда не возвращается домой этим путем.

Внезапно она вспомнила опасения Хью насчет матери девочек. Не могло ли случиться, что кто-нибудь проник в дом, чтобы причинить им вред?

Сердце Трионы зачастило, и она подбежала к окну. Полная луна струила свой свет в сад, освещая дорожку, выложенную белым камнем. В конце ее она увидела надежно закрытые ворота. От ее взгляда не укрылось какое-то движение, а потом Триона заметила две фигурки, стремительно убегавшие вверх по холму, расположенному позади сада. Та, что была впереди, обернулась, и Триона увидела слабо светящий фонарь, затененный абажуром.

Она вцепилась в оконную раму и наблюдала за тем, как свет постепенно тускнеет и исчезает за деревьями. «Черт возьми! Слуги спят в дальнем конце дома. Наверное, надо выбежать и посмотреть, куда эти люди направляются?»

Триона стремительно повернулась к платяному шкафу. Она нашла там тяжелый теплый плащ и сунула босые ноги в сапожки. Через минуту она уже бежала по черной лестнице, придерживая полы плаща и ночную рубашку, чтобы не мешали двигаться.

Добравшись до задней двери, открыла замок и выскользнула в сад.

Триона вглядывалась в склон холма, но не могла разглядеть ничего. «В каком направлении они скрылись?» Она осторожно открыла створки ворот и принялась неслышно подниматься на холм, стараясь держаться в тени кустарника. Услышав приглушенные голоса, Триона замерла и нахмурилась. Голоса показались ей похожими на женские. Две женщины? Эти закутанные в плащи незнакомки выглядели миниатюрными.

Приблизившись к небольшой рощице, Триона различила силуэты двух людей на лошадях. Она попыталась еще приблизиться к ним.

— Девон, — послышался приглушенный голос. — Подними фонарь повыше.

«Кристина! Что она делает в лесу ночью?»

— Не могу, — послышался ответ Девон. Она говорила настолько тихо, что Трионе пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее. — Кто-нибудь из дома может нас заметить.

— В это время все спят, и никто не может нас увидеть.

— В спальне папы свет. Возможно, его зажгла Катриона — писала письма. Миссис Уоллис говорит, что никогда не видела, чтобы писали так много.

— Да пусть хоть сотню напишет. Ей это не поможет.

В голосе Девон слышалось мстительное удовлетворение. Ошибки быть не могло.

Триона еще больше встревожилась. Что бы это могло значить?

— Нам лучше поспешить, — сказала Кристина.

— Да мы окажемся в доме дяди Дугала так скоро, что и опомниться не успеешь. Луна полная, и лошади знают дорогу.

Голоса отдалились и теперь были едва слышны, потому что девочки углубились в рощу. Триона, дрожа от холода, плотнее запахнула плащ. Должна ли она последовать за ними и попытаться узнать, что они задумали? Она не думала, что Дугал знает о том, что они не спят в своих постелях, а бродят по лесам. По крайней мере, у них хватило ума не тащить с собой Агги.

Фонарь мигнул — девочки двигались дальше по тропе. Поколебавшись мгновение, Триона направилась за ними. Когда они добрались до опушки рощи, то первым делом потушили светильник и прикрепили к седлу. Девон и Кристина повернули на восток. Во время своих поездок с Фергюсоном Триона узнала от него, что широкая дорога на запад ведет к дому Дугала. Может быть, эта тропа укорачивает путь?

Вскоре они скрылись из виду. Что же девчонки здесь делали? Должно быть, задумали какую-то каверзу. Но что на этот раз?

Вернувшись домой, Триона взяла лампу из своей спальни и направилась в комнату девочек.

На первый взгляд там все было так, как прежде. Они могли что-то взять с собой, но Триона не знала, что именно.

Она спустилась вниз, в холл. Там было жутковато, темно и тихо. Триона остановилась у подножия лестницы. Все двери были закрыты, лампы висели на своих местах. В воздухе витал слабый запах воска.

Все выглядело как всегда.

Она вздохнула, потому что не могла даже понять, что ищет и где могли побывать девочки — в кухне, в винном погребе, в библиотеке. Кто мог это знать?

Все, что она могла заметить, это что в доме было холодно, да и рыскать одной в темноте ей было страшновато. Как бы то ни было, завтра утром она все узнает, обыскав дом от чердака до погреба.

В своей спальне Триона поставила лампу возле кровати, повесила промокший плащ на спинку стула, сняла башмаки и поморщилась, заметив грязь на кайме своей ночной рубашки. Она сняла и ее и принялась за тщетные поиски другой. Должно быть, ее забрали в стирку.

Со вздохом она прошлепала по холодному полу до кровати, задула лампу и скользнула в холодную постель, натянув одеяло на голову.

Постель согревалась медленно. Триона зарылась в нее глубже, жалея, что рядом нет Хью, чтобы согреть ее. Наконец она зевнула и погрузилась в сон.


* * *

Часом позже Хью закрыл за собой дверь конюшни, радуясь теплу.

— Вот так. Теперь все в порядке.

Он смотрел на кобылу, стоящую на свежей соломе, и усталого жеребенка, льнувшего к ее ногам.

— Мы его назовем Докукой.

— Неплохое имечко.

Фергюсон повесил фонарь на стену:

— Не припомню ни одной кобылы, которая умела бы так искусно прятаться. Я никогда и не подумал бы искать ее на гребне холма.

— Хорошо, что мы вообще ее нашли, не важно где. Еще несколько часов промедления, и лошадь с жеребенком могли погибнуть.

Понадобилась вся сноровка Хью и Фергюсона, чтобы спасти их обоих.

Хью открыл дверь конюшни и стал оглядывать дом, выискивая окно спальни.

«Должно быть, Катриона спит. Обрадуется ли она мне?»

Уезжать из дому теперь было тяжелее, чем когда бы то ни было в прошлом.

Он понимал, что станет скучать по девочкам, но никак не думал, что будет так тосковать по Трионе. Все ему напоминало о ней: дуновение свежего ветра заставляло вспомнить о ее шелковистых волосах, изгиб холма напоминал о ее груди, как раз умещавшейся в ладони, шелест травы под копытами лошадей походил на шелест ее юбок, колыхавшихся вокруг длинных ног, — и все эти воспоминания доводили его до исступления.

Он уже не мог любоваться дикой красотой этих холмов, не подумав о том, какое впечатление они произвели бы на нее. Он не мог забыть ее улыбку, такую застенчивую, но волнующую и чувственную, когда утром при пробуждении целовал ее. Он вспоминал, как их ноги переплетались утром, вспоминал лавандовый запах воды в ее ванне и то, с какой решимостью каждое утро она училась с помощью Фергюсона верховой езде.

Она была потрясающей женщиной и решительно не походила ни на одну из тех, кого он знал прежде. Когда она не сердилась на него, то оставалась спокойной, прямой и безыскусной. А еще она была сильной личностью, чарующей и страстной женщиной.

Каждое утро, будучи в разлуке с ней, он пробуждался в полной готовности, потому что ему снилась обнаженная Триона, которую он держал в своих объятиях, и он ощущал ее вкус и всю ее. Похоже было, что чем больше он вкушал ее, тем больше желал. И хотя они расстались не самым лучшим образом, он сознавал, что его страсть к ней ничуть не уменьшилась. Это его удивляло. Он тогда был так разгневан, но, хоть и не согласился с Трионой, не следовало терять контроль над собой. И даже теперь он испытывал чувство стыда, когда вспоминал о том, какая буря случилась по его вине.

Хью со вздохом повернулся, чтобы помочь разгрузить телегу.

Фергюсон запротестовал:

— Спасибо, милорд. Я разбужу кого-нибудь из грумов, мы справимся сами.

Хью снова посмотрел на дом. Она уже легла в постель и, должно быть, пахла свежестью и сладостью лаванды, а ее ночная рубашка окутывала ноги, и кожа ее была теплой и…

Через пару минут Хью оказался в доме. Он снял плащ, бросил его на стул в коридоре и принялся потирать озябшие руки. Может быть, следовало согреться, прежде чем лечь в постель, а иначе проснувшейся от прикосновения его холодных рук жене едва ли будет приятно.

При этой мысли все его тело напряглось. О, как он желал разбудить свою жаркую и страстную Катриону. Но при этом ему следовало согреться, чтобы тело его было теплым, располагающим к нежным объятиям.