Пока Эрик беседует с родителями Декстера, я решаю прогуляться по залу и оказываюсь рядом с Грациэлой. Она смотрит на меня с улыбкой, и в ее взгляде я вижу нечто, чего не видела сегодня утром, – досаду. В ее взгляде на Декстера читается неподдельное обожание.

Ах, какая же она хрупкая. Я улыбаюсь, сосредотачивая на ней все свое внимание, и спрашиваю:

– Долго ты работаешь на Декстера?

Девушка смотрит мне прямо в глаза и отвечает:

– Четыре года.

Киваю. Четыре года – слишком много, чтобы потерять надежду, и с любопытством в голосе спрашиваю:

– И каков Декстер как шеф?

Она кокетливо убирает волосы с лица и смиренно говорит:

– Он хороший начальник. Моя задача в том, чтобы ему было удобно дома и чтобы он ни в чем не нуждался.

Я улыбаюсь и понимаю: даже будь он тираном, она все равно не призналась бы. Чертыхаюсь от резкой боли в животе. Черт побери! Точно началась менструация. Пока я погружена в свои мысли, девушка в полтона добавляет:

– Временами он расстроен, но именно сейчас, с вашим приездом и на этом празднике, он счастлив. Вы ему очень дороги.

Ее улыбка, взгляд и выражение лица дают мне понять, что она – хорошая девушка. Пытаясь связать нас чем-то общим, говорю:

– Знаешь, Эрик тоже был моим шефом и вел себя так, как, по твоим словам, ведет себя Декстер.

Пораженная услышанным, она внимает всем моим словам и спрашивает:

– Сеньор Циммерман был твоим шефом?

– Да, только я работала у него в офисе, а не дома.

Она меняется в лице. Вдруг смотрит на меня как на равную.

– Значит, я вдвойне рада, что ваша любовь смогла стать реальностью. Это прекрасно!

– Спасибо, Грациэла.

Эрик с Декстером поглядывают на нас, общаясь с небольшой группой друзей. Я знаю, что они перешептываются, и улыбаюсь им, а Грациэла краснеет. Мне так хочется расспросить девушку о многих вещах, но я сдерживаюсь. Не хочу быть сплетницей, как моя сестра, иначе не прощу себе этого. Дабы не выдавать свою детективную жилку, говорю с намерением удалиться:

– Мне нужно в дамскую комнату. Подскажешь, где это?

Грациэла кивает:

– Я тебя проведу.

Мы идем по очень широкому коридору. Вдруг она останавливается, открывает дверь и говорит:

– Я подожду тебя здесь, чтобы вместе вернуться, ты не против?

Киваю и вхожу в туалет.

Матерь Божья, у меня началась менструация!

Понимая, что это происходит как всегда некстати, открываю дверь и говорю:

– Грациэла, ты могла бы мне найти тампоны?

– Сейчас. Принесу через минутку.

Девушка исчезает. Я остаюсь в туалете и ругаюсь всеми известными мне ругательствами, а когда Грациэла возвращается, с улыбкой принимаю то, что попросила. Пока ничего не болит, но я знаю, что через пару часов буду корчиться от боли.

Завершив туалет, открываю дверь и выхожу. Девушка смотрит мне в глаза. О, я знаю этот взгляд. Понимаю, что она чего-то хочет, и спрашиваю прямо:

– Ты хочешь о чем-то спросить, не так ли?

Она кивает, а я, желая развеять ее сомнения, подбадриваю:

– Давай… спрашивай.

Поглядывая по сторонам, Грациэла понижает голос, краснеет и задает вопрос:

– Декстер часто ездит в Германию. У него там есть кто-то особенный?

Ах, бедняжка. Теперь я еще больше понимаю ее печаль. Хочется ее обнять, и я отвечаю:

– Если ты имеешь в виду женщину, то нет. Нет никакой особенной женщины.

Ее лицо расслабляется. После моего ответа она улыбается, и тогда я беру ее за руку и решаю отставить недоговоренности; завожу ее в туалет и, закрыв двери, говорю ей:

– Мне понадобилась всего пара часов, чтобы понять, как сильно тебе нравится Декстер.

– Это так видно?

– Грациэла, это женская интуиция. Она редко ошибается. Ты же знаешь, что в каждой женщине есть что-то от ведьмы.

Мы смеемся. Мы знаем о своем шестом чувстве.

– А что касается твоего вопроса, скажу: в Германии у него никого нет. Говорю тебе это потому, что знаю это из надежного источника.

Покраснев до предела, она кивает. Я сняла камень с ее плеч. Не в силах сдержаться, спрашиваю:

– Он знает об этом?

Смутившись, она пожимает плечами и отвечает:

– Не знаю. Иногда по тому, как он со мной обращается, мне кажется, что да, но в иные моменты такое впечатление, будто я для него вообще не существую. Он понравился мне с первой секунды, когда я увидела его прикованным к постели. Я обратила на него внимание, потому что он напомнил мне мексиканского певца Алехандро Фернандеса. Знаешь его?

– О да… Вот это мужчина.

Мы понимающе переглядываемся, и она продолжает:

– Я работала в больнице медсестрой, и когда его семья предложила мне эту работу, ни секунды не раздумывала. Это был шанс оставаться с ним рядом. Это была любовь с первого взгляда. – Она улыбается. – Но думаю, что он никогда не обращал на меня внимания. Он хорошо со мной обращается, внимателен ко всему, что мне необходимо, но не более.

Пораженная таким профессионализмом Декстера, спрашиваю:

– И он никогда не обхаживал тебя?

– Никогда.

– Ничуточки?

– Нисколечко.

– Совсем-совсем?

– Совсем-совсем. И не будет, наверное, потому что я сама не пыталась.

Я прыскаю. Не могу представить, что Декстер избегает делать сексуальные предложения.

– Джудит, я же не каменная, и у меня есть свои потребности. Ясно одно: я не привлекаю его как женщина. Меня для него не существует.

Ее нежный голос трогает мое сердце, и я спрашиваю:

– Ты ведь не мексиканка, не так ли?

Она улыбается и шепчет:

– Я родилась в Чили, точнее, в одном чудесном городе под названием Консепсьон. Я уже очень долго работаю в Мексике, потому что мой отец отсюда. Во мне течет чилийская и мексиканская кровь.

Забавно видеть, как девушка, едва познакомившись со мной, уже откровенничает, узнав, что Эрик был моим шефом. Это привлекательная девушка, но абсолютно не сексуальная. Ей вовсе не к лицу это платье и туго затянутый хвост.

– Послушай, Грациэла, не знаю, известно ли тебе, что Декстер не может…

Она широко открывает глаза.

– Я знаю. Мы же познакомились, когда он еще был в больнице. Я все о нем знаю.

– Ты знаешь, что он не может… это… и все равно хочешь с ним что-то иметь?

Еще больше покраснев, она кивает и говорит:

– В жизни существует не только традиционный секс.

Ну надо же… надо же… И это говорит мне серая мышка.

Сижу с отвисшей челюстью и понимаю, что она не так уж невинна, как мне показалось.

– Да, разве?

Она отрицательно машет головой и, подойдя ко мне ближе, шепчет:

– Я не раз видела его с одной из его подружек в кабинете или в той комнате, которая скрыта там. – Мои глаза выкатываются от удивления, а она добавляет: – В той самой комнате, где вы сегодня были втроем. Я прекрасно понимаю, что там происходит.

– Знаешь?

Грациэла кивает.

На этот раз я заливаюсь краской и понимаю ее осуждающий взгляд.

Но, не придавая значения тому, что я могу подумать, она смотрит в потолок и произносит:

– О боже, Декстер такой пылкий… такой страстный! – Видя, что я хохочу, потому что просто не верю своим ушам, бедняжка быстро поправляется: – Пожалуйста… пожалуйста… что же я такое говорю? Что же я тебе наговорила? Прости… прости…

Она в ужасе закрывается руками, и мне становится жаль ее. Приблизившись к ней, я говорю:

– Грациэла, успокойся. Все в порядке. – И, желая разузнать, насколько она осведомлена, спрашиваю: – И что ты думаешь об играх, в которые играет Декстер со своими друзьями?

Грациэла вздыхает, улыбается и шепчет:

– Они развратные и возбуждающие.

Смотрите-к-а-а-а-а-а-а-а-а… Какая милая святоша. Кто бы мог подумать?

– А ты когда-нибудь играла в подобные игры?

Она нервно вздыхает, и тогда я, решив довериться ей, признаюсь:

– Я играла, хотя вне этих стен буду это отрицать. А ты?

Изумленная моим признанием, она хлопает глазами и наконец отвечает:

– Когда я увидела то, что он делает, начала изучать тему и познакомилась с кое-какими людьми. Я играю с ними и представляю, что это он. Но никогда не решалась на это с Декстером.

– Но ты сделала бы это?

Она кивает без тени сомнения, на что я лишь улыбаюсь. Ясно, что всем нравятся похоть и секс. Просто, как говорит Эрик, одни этим наслаждаются, а другие проводят полжизни, избегая того, что им понравилось бы.