Меган Максвелл - Ты только попроси. Или дай мне уйти

Новость, которую я ему сейчас сообщу, сведет его с ума. Открываю сумочку, беру толстый конверт и, вынимая его, показываю его Эрику. Он смотрит на него и вздымает одну бровь. С некоторой комичностью я жестом прошу его подождать и, развязывая платок, повязанный у меня на шее, поворачиваюсь к нему.

– Смотри, что у меня.

Увидев мою красную, до крови разодранную шею, он с тревогой приподнимается в кровати.

– Милая, что с тобой случилось?

– Эти пятна у меня из-за нервов.

Открыв рот от удивления, он снова смотрит на меня и, нахмурившись, тихо произносит:

– Это все из-за меня.

– Отчасти, – киваю я. – Ты же знаешь, что со мной происходит, когда я нервничаю.

Он ничего не понимает. Тогда я вручаю ему толстый конверт и весело говорю:

– Открой его.

Когда он открывает конверт, на кровать падают четыре теста на беременность.

С отвисшей челюстью он смотрит на меня, не зная, что сказать. Подойдя к нему, я достаю фотографию Медузы, которую мне дала врач-гинеколог, и шепчу:

– Мои поздравления, сеньор Циммерман, ты скоро станешь папой.

Нужно видеть его лицо! Тем не менее он молчит, и я весело добавляю:

– И теперь приготовься, потому что с тех пор, как во мне оказалась эта Медуза…

– Медуза?!

– Да, я так ее называю, – отвечаю, показывая ему фотографию.

Он оторопел. До него доходит смысл сказанного. Я продолжаю:

– Так вот, с тех пор, как во мне эта Медуза, я не сплю, не ем и чувствую себя так скверно, что не хочу даже рассказывать, потому что мне страшно. Очень страшно! Я стану мамой, а я к этому не готова.

Обалдевший, каким я редко его видела, Эрик пытается встать.

Что он собирается сделать?

Я тут же его останавливаю. Если он снова сорвет капельницу, медсестры нас прибьют.

Мы смотрим друг на друга. Я улыбаюсь, прильнув к нему, и он опять обнимает меня так крепко, что мне приходится сказать:

– Дорогой… дорогой… ты меня сейчас задушишь.

Он отпускает меня, целует и ежится от боли. Обнимает меня. Снова смотрит на меня. Смотрит на тесты, спрашивает дрожащим голосом:

– У нас будет малыш?

– Похоже на то.

– Маленькая смугляночка?

– Или маленький блондин.

Он улыбается. Он нервничает. Смотрит на меня. Рассматривает меня и опять улыбается. Некоторое время Эрик не отпускает меня, и мы вместе смотрим на фотографию УЗИ. Смеемся, смеемся, смеемся. Вдруг Эрик спрашивает:

– Малышка, ты в порядке?

Его смех – это мой смех.

Желая быть откровенной, я отвечаю:

– Вообще-то, нет, дорогой. Я дерьмово себя чувствую. Вот уже несколько дней у меня рвота, я плачу и не перестаю чесать шею. И я постоянно боюсь этой Медузы. Ко всему этому добавляется то, что внезапно мой муж возненавидел меня, обвиняя в романе со своим лучшим другом. Как, ты думаешь, я должна себя чувствовать? – Прежде чем он отвечает, я добавляю: – Но-о-о-о-о… сейчас, в этот самый момент, рядом с тобой, мне хорошо, очень… очень хорошо.

Эрик снова меня обнимает.

Он так поражен новостью, что едва может говорить. Тогда я самым сексуальным голосом, от которого, знаю, он сходит с ума, шепчу:

– И знай, что, несмотря на мою беременность, ты все равно получишь наказание за то, что засомневался во мне.

Он улыбается. В этот момент открывается дверь и входит Бьорн. Эрик, переполненный радостью, смотрит на него и спрашивает:

– Хочешь стать крестным отцом Медузы?

На следующий день Бьорн и Норберт возвращаются в Германию. У Бьорна есть несколько неотложных дел. Я же звоню Марте и Соне. Узнав о случившемся, они сразу же прилетают в Лондон.

Марта, увидев, в каком состоянии глаза ее брата, совещается с местными врачами. В итоге она решает подождать, чтобы узнать, помогут ли ему время или медикаменты. Если нет, то сразу же по возвращении в Германию придется провести операцию по дренажу крови. Этот вопрос выяснен, и через два дня врач дает нам выписку.

Отлично, мы можем вернуться в свой дом!

Соня приходит в восторг, узнав, что у нее будет еще один внук, а Марта радостно хлопает в ладоши. От осознания того, что семья станет больше, всех переполняет счастье.

Фрида и Андрес звонят по телефону и успокаиваются, когда слышат голос Эрика, а узнав о моей беременности, они становятся просто вне себя от радости.

Звоня Флину, чтобы тот поговорил с дядей, мы решаем пока не говорить о моей беременности ни ему, ни Симоне. Норберт сохранит секрет до нашего возвращения.

Однажды вечером, когда я нахожусь в палате вместе с Эриком, появляется Аманда. Мне до сих пор неловко в ее присутствии, хотя я и признаю: ее поступок доказывает, что она вовсе не такая, какой я ее считала.

Аманда около часа беседует с Эриком о работе.

Я решаю воспользоваться этим и позвонить отцу. Хочу сообщить ему новость.

Одновременно радуясь и переживая, выхожу из палаты и набираю номер телефона в Хересе. После двух гудков меня приветствует племянница Лус:

– Те-о-о-о-о-тенька!

– Привет, маэстро Покемон, как дела?

– Ну, как сказал бы дедушка, задолбанная, но довольная.

– Лус! Ох и язычок у тебя, – порицаю ее.

Она такая естественная, такая настоящая, что улыбка не сходит с моих губ.

– Сегодня учительница Колинес поставила мне четыре балла за работу, которая заслуживала по меньшей мере семи.

Я хохочу. Вспоминаю, кто такая Колинес, и отвечаю:

– Понятно, милая, но, может быть, стоит больше стараться?

– Эта ведьма с крысиной мордой меня возненавидела. Тетенька, я очень старалась, но в этой школе одни зануды.

– Ладно, милая, я верю, что…

Но внезапно она поступает точь-в-точь как моя сестра – меняет тему и спрашивает:

– Как там дядя? Ему уже лучше?

– Да, милая моя, он набирается сил, и в ближайшие дни мы вернемся в Германию.

– Как классно! А Флин?

– Он в Мюнхене с Симоной и Норбертом. Кстати, он хочет, чтобы вы приехали на рождественские праздники и снова всех повидали.

– Какой же дядюшка классный! – выпаливает она со всей своей непринужденностью. – Скажи ему, что я привезу с собой игры для Wii, которые ему обещала. Пускай готовится, потому что я его разгромлю. Ладно?

– Конечно, я ему это скажу.

– Тетенька, отдаю трубку маме, она хочет с тобой поговорить. Какая же она доставучка! Целую крепко-крепко.

– И я тебя, любовь моя.

Улыбаюсь. Лус такая чудесная!

– Булочка, как Эрик себя чувствует? – с тревогой спрашивает сестра.

Когда я позвонила ей и отцу, чтобы сообщить, что Эрик попал в больницу, они хотели приехать в Лондон. Но я их остановила. Знаю, что муж устал бы от такого количества посетителей.

– Хорошо. Послезавтра возвращаемся домой. Я измотана.

– Ах, булочка… Как жаль, что ты так далеко. Как же мне хочется тебя потискать и подбодрить.

– Я знаю. Мне тоже очень хотелось бы, чтобы вы были рядом. Как Лусия?

– Как поросеночек. Эта девчушка очень много ест. Однажды она съест всех нас.

Мы смеемся, и я напеваю:

– А ты кое-чего не зна-а-а-а-ешь…

– Чего?

– Догадайся.

– Ты переезжаешь в Испанию?

– Не-е-е-е-ет.

– Ты перекрасилась в блондинку?

– Нет.

– Мой зятек подарил тебе красный «Феррари»?

– Нет.

– Что это, булочка?

Я прыскаю и, горя желанием рассказать ей, выпаливаю:

– Думаю, что совсем скоро кого-то будут называть тетушкой Ракель.

Раздается оглушительный крик Ракель.

Даже Тарзан в самые лучшие времена не смог бы издать подобного.

Сестра, словно безумная, начинает хлопать в ладоши, и я слышу, как она сообщает об этом Лус. Они обе пищат и аплодируют. Я смеюсь, не в силах этому сопротивляться, и тут же слышу голос отца:

– Смугляночка, это правда? Правда, что ты подаришь мне еще одного внучонка?

– Да, папа, это правда.

– Ура, душа моя! Ты только что сделала меня еще счастливее. Устала, доченька моя?

– Да, папа, немножечко.

Как всегда, его счастливый смех наполняет радостью мое сердце. Я разговариваю одновременно с ним и с Ракель. Они оба хотят разговаривать со мной и радоваться вместе. Сестра забирает у папы телефон:

– Булочка… как только приедешь домой, позвони мне, поговорим. У меня куча маленьких вещей Лусии, которые пригодятся тебе в первые месяцы. О боже… О боже… Ты беременна. Не могу в это поверить!