– Черт, как же ты меня напугал.

Он подходит ко мне и, наклоняясь, тревожно говорит:

– Малышка, ты в порядке?

Мы смотрим друг на друга, и наконец я отвечаю:

– Эти проклятые спазмы не дают мне спать. Но не волнуйся, не о чем беспокоиться.

Эрик кивает и ничего не говорит. Он святой. Садится напротив меня за стол и пытается меня подбодрить:

– Прелесть моя, осталось совсем немного. Через три недели наш ребенок будет уже с нами.

Киваю, но мне все равно страшно, я даже не хочу об этом думать. Скоро роды, и мною овладевает мучительное беспокойство.

– Дорогая, я тебя люблю, – шепчет он.

Я тоже его люблю и вместо ответа предлагаю ему ложку мороженого. Он принимает ее и, проглотив, робко произносит:

– Послушай, любимая, не сердись на то, что я сейчас скажу, но если ты и дальше будешь есть столько мороженого, то когда тебя будет взвешивать врач…

– Заткнись, – прерываю его я. – Хоть ты не начинай.

Несколько секунд мы молчим, и я продолжаю уминать мороженое. Я – машина. Закончив банку, встаю, выбрасываю ее в мусорное ведро, Эрик же, с нахмуренным видом и прикусывая себе язык, чтобы не высказать все, что думает, спрашивает:

– Довольна?

Киваю. И, вскинув голову, отвечаю:

– Очень-преочень.

После этого идем к себе в комнату и ложимся в кровать.

Поглощенный в свои мысли, каждый смотрит в свою сторону, и я вскоре засыпаю.

На следующий день, когда я просыпаюсь, уже совсем поздно. Одиннадцать часов дня.

Я встаю с кислым привкусом во рту и проклинаю тех, кто создал ванильное мороженое с орехами макадамии. Я сейчас очень неповоротливая и чувствую себя как в замедленной съемке. Я как раз чищу зубы, когда замечаю Эрика, одетого в темный костюм. Какой же он красивый! Он входит, чмокает меня в голову и говорит:

– Одевайся, поедем погуляем.

– Ты не едешь в офис?

– Нет. У меня на сегодня другие планы, – отвечает он.

Когда я одеваюсь, спускаюсь на кухню и выпиваю стакан молока. Меня убивает чувство тяжести и кислота во рту. Мы одни. Флин в школе, а где Симона с Норбертом, я понятия не имею. И не спрашиваю. Я до сих пор угнетена вчерашней беседой.

В машине никто из нас не решается заговорить. Мы также не включаем музыку. Эрик ведет автомобиль по мюнхенским улицам и вскоре останавливается на парковке.

Мы выходим и шагаем, держась за руки. Воздух идет мне на пользу, и я мало-помалу начинаю улыбаться.

Он молчит. Он впечатляюще выглядит в своем костюме, и я испытываю гордость, шагая с ним под руку. Вдруг, дойдя до угла одной улицы, я с изумлением смотрю на то, что передо мной, и говорю:

– Только не говори мне, что мы туда пойдем.

Эрик кивает и спрашивает:

– Это тот мост, где ты гуляла много месяцев назад, не так ли?

Раскрыв широко глаза, киваю.

Передо мною мост Кабелстег, увешанный сотнями замков влюбленных, и не могу поверить в то, о чем я подумала.

Переходим дорогу, и, когда мы начинаем идти по деревянным дощечкам моста, Эрик обнимает меня и шепчет:

– Припоминаю, как ты мне сказала, что тебе понравилось здесь гулять и ты видела здесь много замков влюбленных, ведь так?

Я киваю… Если мы сейчас повесим то, о чем я думаю, то я его зацелую до смерти прямо здесь, на этом месте!

Он остается серьезным, но меня не обманешь, у него приподняты уголки губ, и я спрашиваю:

– Мы и вправду повесим замок?

К своему изумлению, вижу, как Эрик достает красно-синий замок, на котором написаны наши имена, и, показывая его мне, спрашивает:

– Куда ты хочешь, чтобы мы его повесили?

Прикладываю руку ко рту. Я растрогана. У меня опять сжимается матка. Я жутко себя чувствую. Он меняется в лице и умоляет меня:

– Нет… нет… нет… не плачь, дорогая, только не сейчас.

Но у моих глаз открываются шлюзовые ворота, и я безутешно рыдаю. Прохожие смотрят на нас, и Эрик отводит меня к одной из лавочек и усаживает на нее. Он тут же вынимает из кармана платок и, вытирая мне слезы, ласково шепчет:

– Эй… малышка, почему ты сейчас плачешь? Тебе не нравится идея повесить наш замочек?

Я пытаюсь заговорить, но из меня вырываются одни всхлипывания.

Эрик обнимает меня. Я прижимаюсь к нему и, когда успокаиваюсь, шепчу:

– Прости меня, Эрик… прости.

– За что, любимая?

– За то, что я так плохо с тобой обращалась в последнее время.

Он улыбается. Я его обожаю. И он ласково мурлычет:

– Любовь моя, это не по твоей вине. Это все гормоны.

От этих слов я опять начинаю плакать и между всхлипываниями, словно глупышка, отвечаю:

– Это все гормоны, и я… я очень виновата. В последнее время я так злилась, что…

– Солнце мое, ничего страшного. Ты напугана. И я это понимаю. Я разговаривал с врачом и…

– Ты разговаривал с врачом?

Эрик кивает и с осторожностью отвечает:

– Мне нужно было с кем-то поговорить, иначе, малышка, я тоже сошел бы с ума. Я общался с Андресом, и он сказал, что с Фридой было то же самое, когда она была беременна Гленом. И поэтому я попросил встретиться с твоим гинекологом. Она меня приняла сегодня утром и рассказала, что у некоторых женщин во время беременности сексуальное желание возрастает выше нормы. Она объяснила, что, чтобы перенести период беременности, твой организм вливает в кровь огромное количество прогестерона и эстрогена, результатом чего и является такая ненасытность.

– И ты сам спросил ее об этом?

Эрик улыбается и отвечает:

– Да, сам.

Я только киваю головой.

Эрик целует меня. Я целую его.

Эрик обнимает меня. Я обнимаю его.

И, безумно влюбленная в своего немца, показываю ему место на мосту и говорю:

– Вон там я хочу повесить наш замок.

Мы встаем и, держась за руки, идем к тому месту. Я открываю замок, целую его, Эрик тоже его целует, и мы вешаем его на мост. Затем он берет меня за руку, и мы с улыбкой бросаем ключ в реку, после чего сливаемся в поцелуе.

Когда мы сходим с моста, он спрашивает:

– Куда ты хочешь, чтобы я тебя пригласил пообедать?

Мне не очень хочется есть. Чувствую себя немного взбудораженной, но, не желая его расстраивать, отвечаю с широкой улыбкой:

– Я бы с удовольствием сейчас съела кренделек, смоченный в соусе, который готовит отец Бьорна.

Эрик с улыбкой кивает головой, и мы идем на стоянку.

Мы приезжаем в ресторан и, войдя, видим Бьорна, так же выряженного в деловой костюм, как и Эрик, как раз беседующего с отцом. Заметив нас, наш друг широко улыбается и спрашивает:

– Что вы здесь делаете?

– Мы хотим пообедать, – отвечаю я.

– Ей очень хочется слопать кренделек с соусом, который готовит твой отец, – объясняет Эрик.

На меня устремляются взгляды трех мужчин, и в итоге отец Бьорна говорит:

– Сейчас же приготовлю их для тебя, моя прелесть. Вы оба идите лучше в зал, там вы будете спокойней себя чувствовать.

– Пообедаешь с нами? – спрашивает Эрик у своего друга.

Бьорн кивает, и уже несколько минут спустя я с удовольствием поглощаю крендельки за веселой беседой с моими дорогими мужчинами. После обеда мы уговариваем Бьорна поехать с нами за покупками в торговый центр. Нам нужно купить для Медузы детскую кроватку. Мы оставили это на последний момент, когда должны были узнать пол ребенка, но, судя по последнему УЗИ, этот момент уже настал.

Приехав туда, мы заходим в огромный магазин для младенцев. За все это время мы с Эриком ни разу не ходили за покупками, и теперь готовы оторваться по полной: мы безумно счастливы от этого процесса. Мы покупаем кроватку, Бьорн дарит нам чудненькую красную коляску, и мы еще набираем все мыслимое и немыслимое. Оставляем свой адрес, чтобы нам все это доставили домой.

Тремя часами позже Эрик и Бьорн уже устали, но мне хочется еще что-нибудь купить, и, увидев, что им уже не в радость бегать по магазинам, предлагаю им выпить кофе или виски в баре торгового центра, а сама тем временем пробегусь по магазинам.

Они с радостью принимают мое предложение, и я ухожу, сотню раз уверив Эрика, что мой мобильный телефон со мной.

Когда я выхожу из магазина, где купила нагреватель для бутылочки, чувствую усталость и внезапное сокращение матки. На этот раз оно было сильнее, чем обычно. Я останавливаюсь, дышу и, когда боль проходит, продолжаю идти.

Я захожу еще в несколько магазинов, и сокращения повторяются. Мне чертовски больно, но я снова успокаиваюсь, когда все утихает. Беру мобильный телефон, чтобы позвонить Эрику, но в итоге прячу его в пиджак.