Я скручиваюсь от нового спазма и, когда он проходит, шепчу:
– Эрик…
– Что, малышка?
– Я больше не хочу беременеть. Ты мне это обещаешь?
Бедняга кивает. А кто может мне противоречить в такой момент?
Он вытирает пот и собирается что-то сказать, как вдруг открывается дверь и входит мужчина, который представляется как Ральф, анестезиолог. Когда я вижу иглу, мне становится плохо.
И куда он собирается это вставить?
Ральф просит меня привстать и наклоняет меня вперед. Он объясняет, что я должна сидеть абсолютно неподвижно, чтобы не повредить позвоночник. Мне становится страшно, но чтобы все быстрее закончилось, нужно слушать доктора. И я почти не дышу.
Эрик мне помогает. Он не отходит от меня. Я чувствую слабый укол, когда меньше всего этого ожидаю, и анестезиолог говорит:
– Все. Я ввел тебе анестезию.
Я с удивлением смотрю на него. Вот это круто!
Я думала, что упаду в обморок от боли, но даже не почувствовала укола. Он поясняет, что оставил там катетер для того, чтобы врач могла при необходимости ввести еще анестезию. Затем он собирает свое оборудование и уходит. Когда доктор выходит и мы с Эриком остаемся одни в палате, он целует меня и шепчет:
– Ты – моя чемпионка.
Ну какой же он хороший! Сколько он терпит со мной и сколько любви он демонстрирует мне с помощью своих слов и действий.
Минут через десять я замечаю, что страшная боль начинает затихать до тех пор, пока совсем не исчезает. Я чувствую себя царицей Савской. Я снова стала сама собой. Я могу разговаривать, улыбаться и общаться с Эриком, не надевая маску семиголовой гидры.
Мы звоним Соне, просим заехать к нам домой и привезти сумку со всеми необходимыми вещами для Медузы. Женщина приходит в панику, узнав, что мы сейчас в больнице. Не хочу даже представлять, как бы это восприняли отец и сестра.
Затем я звоню Симоне. Я знаю, что для нее очень важно, если я сделаю это лично, и беру с нее обещание, что она приедет вместе с Соней в больницу, когда та заедет за сумкой с вещами. Женщина даже не раздумывает.
Затем, после долгого размышления, звоню отцу. Эрик считает, что так будет лучше. Но, как я и предполагала, бедняжке становится плохо от новости, что я в родильном доме. Я понимаю это по его голосу. Когда папа начинает нервничать, этого не скрыть. Он ни бельмеса не смыслит.
Он передает телефон сестре. И тут такая же песня. Она то пищит, то хлопает в ладоши от радости, и в конце концов я не выдерживаю безумства Ракель. Передаю телефон Эрику, и тот сообщает им, что пришлет за ними в Херес свой самолет.
Когда мы вешаем трубку, то с нежностью смотрим друг на друга, и он целует меня в губы.
– Малышка, настал этот день. Сегодня мы станем родителями.
Я расплываюсь в улыбке. Я напугана, но счастлива.
– Ты будешь превосходным отцом, сеньор Циммерман.
Эрик снова меня целует и спрашивает:
– Итак, если это девочка, то это будет Ханна, а если мальчик…?
Дверь в палату открывается, и входит разгоряченный Бьорн.
– Опля… явился Джеймс Бонд, – подшучиваю я.
Он зыркает на меня. Эта шутка ему вовсе не по душе, и, взвесив, посылать меня куда подальше или нет, он спрашивает:
– Как ты?
– Теперь отлично. Мне вкололи анестезию, я не чувствую боли и я в полном кайфе.
Эрик немного успокаивается, глядя, как я откровенничаю, и широко улыбается. Он ничего не говорит, но я-то знаю, что ему только что было со мной несладко. Мой мальчик, как же я тебя люблю! Они с Бьорном недолго разговаривают, и я не могу удержаться от смеха, когда слышу, как Эрик говорит:
– Двенадцать минут, коллега. Мы доехали ровно за двенадцать минут.
Услышав это, Бьорн мрачнеет. Он ехал сюда почти час. На дорогах жуткие пробки.
– Вы что, прилетели?
– Понятия не имею. Я все время был с Джуд, а машину вел кто-то другой. Да, у этой Мэл тот еще характер!
– Должно быть, невыносимый, – бормочет Бьорн.
Я смеюсь.
Успокоившись и расслабившись, болтаю с ними. Вскоре приезжают Соня, Флин и Симона. Все целуют меня, а я улыбаюсь, хотя и не чувствую ног. Круто, я трогаю их, а они словно из папье-маше. Пока все разговаривают, Флин сжимает мою руку и шушукает:
– Мы сегодня увидим Медузу?
– Думаю, да, мой милый.
– Круто!
Двери снова открываются, и входит Норберт. Он дарит мне улыбку, и я ему подмигиваю. Через десять минут входит медсестра и говорит, что здесь слишком много народу. И Бьорн, как всегда, берет эту задачу на себя и делает так, что все как-то незаметно уходят в кафетерий.
Один только Флин возражает. Он не желает от меня отходить. Он хочет быть первым, кто увидит Медузу. В конечном итоге я его переубеждаю, и когда мы остаемся с Эриком одни, он весело говорит:
– Флин будет превосходным братом.
Дверь снова открывается, и входит врач. На меня находит ужас, когда она опять откидывает простыню. Черт, она опять засунет в меня руку. Это же так больно! Но на этот раз, благодаря анестезии, мне совсем не больно. Глядя на меня, врач произносит:
– В родильный зал! Сейчас мы увидим твоего ребенка.
Мы с Эриком переглядываемся. Женщина зовет медбратьев, и они вывозят меня из палаты. Я не хочу отпускать Эрика, но врач говорит:
– Он пойдет со мной. Ему нужно принарядиться, чтобы войти в операционную.
Я киваю. Отпускаю его и посылаю ему воздушный поцелуй. Боже мой, какой момент! Когда я оказываюсь в операционном зале, мое сердце бешено колотится. Я жутко напугана. У меня ничего не болит, но то, что я сейчас рожу на свет Медузу, приводит меня в ужас. А если я ей не понравлюсь как мама?
В операционной медбратья переносят меня на кушетку и уходят. Входят две женщины в масках, подключают меня к разным приборам и мониторам и просят поднять ноги на подножки. Я поднимаю ноги, и одна из них говорит:
– Ну и ну, «Ты только попроси». Какое оригинальное тату!
Киваю головой и с улыбкой говорю:
– Мой муж от него в восторге.
Мы все втроем смеемся. И в этот момент я вижу, как входит врач, рядом с ней Эрик, одетый в зеленую пижаму и смешной беретик. Меня опять разбирает смех.
Врач становится рядом со мной и объясняет, по какой схеме я должна тужиться. Поскольку мне сделали эпидуральную анестезию, я не буду ощущать боли, поэтому нужно тужиться каждый раз, когда она скажет или когда я увижу, как на экране зажигается красный свет, и прекращать потуги тоже по сигналу. Киваю. Мне страшно, но все равно киваю, желая, чтобы все прошло хорошо.
Врач становится у меня между ног, и когда на экране справа от меня зажигается красный свет, она просит меня тужиться.
Набираю воздух, вспоминая, как меня обучали на курсах, и тужусь… тужусь… тужусь.
Эрик подбадривает меня. Эрик мне помогает. Эрик не отходит от меня ни на шаг.
Я столько раз тужусь и дышу, что, хотя и не чувствую боли, мне кажется, что силы меня покидают. Однако между потугами Эрик с удивлением сообщает мне, что я обладаю невероятной силой. Я сама в шоке. Понимаю, что, когда тужусь, я словно хищный зверь.
Врач с улыбкой поясняет нам, что Медуза достаточно большая и застряла так, что, несмотря на раскрытие и потуги, ей сложно выйти.
На мониторе снова зажигается красный свет. Я продолжаю тужиться. Время идет, а я все тужусь и тужусь. Я сержусь, терплю, и, когда обессилено кладу голову на кушетку, гинеколог говорит:
– Папа… не пропустите следующие схватки, ребенок уже выходит.
Меня это трогает до глубины души, и глаза наполняются слезами, особенно когда я вижу взволнованное лицо Эрика, который не верит своим ушам. Я опять тужусь и чувствую, как из меня что-то выходит. Эрик широко раскрывает глаза и шепчет:
– Появилась голова, Джуд… голова.
Мне хочется увидеть ее, но я, понятное дело, не могу!
Хотя это и к лучшему – наверно, при виде головы, которая торчит из моей вагины, я могу получить психологическую травму.
Врач с улыбкой подбадривает меня:
– Давай, Джудит, последний толчок. Выйдут плечи и после этого все тельце.
Изнеможенная, уставшая и взволнованная, я тужусь, когда загорается красный свет. Я тужусь… тужусь… тужусь и тужусь до тех пор, пока не ощущаю, как из моего тела выходит что-то огромное, и гинеколог объявляет:
– Вот теперь он у нас.
Я его не вижу. Вижу только лицо Эрика.
Ему на глаза наворачиваются слезы, он улыбается. У него сейчас такой нежный взгляд, и мне кажется, что это самый прекрасный взгляд, который я когда-либо видела. Я растрогана. Плачу от счастья, как вдруг плач Медузы наполняет все пространство, и врач говорит: