Чего я не ожидала, так это того, что неделя выльется в десять дней, а десять дней — в две недели. И ведь мы даже толком не можем поговорить. Связи нет. Точнее, есть, но канал ненадежный. Я понимаю, что Орлов не имеет права рисковать, но все же… Господи, как я по нему тоскую! И как чертовски мне страшно.

Может, если бы мы расстались как-то иначе, я бы так и не волновалась, но! В нашу последнюю ночь Ринат лег спать в кабинете. Знаю-знаю. Наверное, это ничего не значит, но… такое случилось впервые. И теперь я не могу об этом не думать. Не анализировать, не спрашивать себя, почему он так поступил. Хотя и пытаюсь.

— Ну, что ж ты за дурында такая, Сашка! Да просто умаялся мужик, вот и уснул! — закатывает глаза Наташа, когда я принимаюсь в очередной раз углубляться в эту не на шутку меня обеспокоившую ситуацию.

— Понимаешь, до этого не было ночи, чтобы мы не занимались любовью…

— Вот ты и сама ответила на свой вопрос!

— Что именно я ответила?

— Ну, что ты затрахала мужика до полусмерти! Неудивительно, что он от тебя на диван и сбежал, — задорно смеется подруга и бросает в меня маршмеллоу, который ей подали к какао. Естественно, я понимаю, что она шутит. Я же не дура. Но почему-то один черт начинаю вяло оправдываться:

— Неправда. Он сам проявлял инициативу. Почти всегда…

— Да я ведь шучу! — озвучивает очевидное Наташа.

— Ты правда думаешь, что мне не стоит волноваться?

— Не-а.

Этот вопрос я задавала Наташе уже, по меньшей мере, раз двести. Но мне жизненно важно, чтобы кто-то близкий, человек, которому я на сто процентов доверяю, озвучивал это снова и снова. Это словно аутотренинг.

— Слушай, ты будешь есть свой пирог?

Опускаю взгляд к тарелке. Мой любимый тирольский пирог с грушей. В нем жутко калорийный сливочный крем, а потому я себе его позволяю нечасто. В основном, в качестве поощрения за что-то, а тут… Заказала и только. Ничего не хочется. Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ела — и не могу. На нервах мысли о еде вообще не возбуждают.

— Нет. Можешь взять себе, если хочешь.

— Конечно, хочу! Я, в отличие от некоторых, диетами себя не морю.

— У меня молодой любовник, забыла? — улыбаюсь грустно. — Мне нужно держать себя в форме.

— Как будто у тебя когда-нибудь были старые.

— Всякие были. Но сейчас, знаешь, я их лица даже не вспомню. Словно не было ничего и никого до Рината.

— Тебя послушать, так можно подумать, будто у тебя этих мужиков был миллион! Но ведь это неправда. Просто ты еще советскими мерками меряешь, когда секса не было, и один партнер на всю жизнь считался нормой. Забывая о том, что в современном мире все устроено совершенно иначе. Ты вообще в курсе, какая средняя норма для женщины? Нет? Девять партнеров за жизнь. Я, между прочим, читала одно занятное научное исследование…

— Наташка, не грузи…

— Да я тебя отвлечь, дурочку, хотела.

— Можешь считать, тебе это удалось.

Кошусь на часы.

— Спешишь куда-нибудь?

— Нет. Просто нервничаю перед встречей с отцом.

— Решилась все-таки? — Наташа отвлекается от пирога и чуть приподнимает брови-ниточки.

— Да. Я тут, знаешь ли, так разозлилась! Подумала, какого черта, Сашка? Долго ты еще будешь позволять прошлому руководить твоим настоящим? Да, те события разрушили меня до основания. Но не случись их, я бы наверняка не стала той, кем я стала, собрав себя по крупицам. Папа, конечно, совершил чудовищную ошибку, но ведь он мой отец. У нас было столько хорошего… Помню, в детстве, каким бы уставшим он ни вернулся с работы, всегда находил время почитать мне сказку на ночь. Хотя читал он, надо сказать, паршиво. Без всяких интонаций. Зато громко и так… отрывисто, будто отдавал команды или устав чеканил. А вместо «вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец», командовал мне «отбой».

Я смеюсь, но с губ срывается всхлип. Веду по щеке рукой и понимаю, что плачу. Наташка удивленно на меня косится.

— Слушай, с тобой точно все в порядке?

— Конечно, — шмыгаю носом, — а что?

— Гормоны не шалят? Ранний климакс не беспокоит?

— Что ты несешь? — резким жестом отставляю чашку, и та с легким звоном опускается на блюдце.

— Не знаю. Странная ты какая-то. Слушай, а месячные у тебя давно были?

— Наташа! Это не смешно.

— А если подумать?

Это такие глупости, что думать о них я не желаю. Закатываю глаза, беру сумочку, которую оставила на соседнем стуле, и, выложив несколько купюр на стол, встаю.

— Мне и впрямь лучше поторопиться. А то ближе к вечеру такие пробки!

Наташка бормочет «ну-ну», чмокаю ее в испачканную сахарной пудрой щеку и выхожу из кафе, где мы частенько встречаемся за обедом.

Где бы сейчас ни находился Ринат, а я ведь даже не знаю, где он находится, его помощь и содействие я ощущаю повсюду. Стоит мне подняться в изолятор, как меня уже встречают. И я не успеваю настроиться на то, что мне предстоит. Отдышаться… Меня преследует страх, что я не смогу, просто не смогу простить отца, несмотря на все те красивые и правильные слова, что сказала подруге. Прощение ведь идет от сердца, а не от ума и личного понимания правильного. Но все мои страхи развеиваются, стоит только увидеть папку. Кажется, постаревшего еще больше, с тех пор как мы виделись в последний раз.

— Папа! — бросаюсь в его объятья. А тот подхватывает меня на лету, как в детстве! Прижимает к себе крепко, так что начинают трещать кости. Ведет холодными, я это даже через одежду чувствую, руками по моим бокам.

— Сашка… Худющая какая! Тебя, что, не кормят?!

— Кормят!

— Не видно. Орлов совсем ослеп?! Ну, придет он ко мне!

Смеюсь. Прижимаюсь щекой к щеке отца, лицом вжимаюсь в шею:

— Он в командировке, — шепчу, прежде чем понимаю, насколько поторопилась. А что, если это — секретная информация? Но ведь Ринат ничего не сказал! В голове проносятся тысячи мыслей… Впрочем, мы столько не виделись, и, похоже, отец так извелся, что оставляет мою оговорку почти без внимания, сосредоточившись на другом. Моем питании, жизни, работе, наших отношениях с Орловым.

— Ну, и что? Что конкретное он тебе предлагает?

— Конкретное? Ты это о чем?

— Замуж зовет? Или будете, как сейчас модно, в грехе жить?

— Пап, перестань, — смеюсь. — Ты ведь атеист.

Смеюсь, да… И отвожу тоскливый взгляд в сторону. Потому как, положа руку на сердце, я частенько представляю себя невестой. Подумайте, какая глупость! Мне сорок лет, и надевать подвенечное платье в таком возрасте просто неприлично. Но ведь мечты на то и есть мечты. В них ты можешь делать все, что угодно. Даже выходить замуж за Рината Орлова.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, Александра.

— Штамп в паспорте ни на что не влияет.

— Так обычно говорят те, кому не предлагают его поставить! — ворчит отец.

— Что ж. Мне действительно не предлагают, — деланно весело улыбаюсь я. — И давай уже сменим тему. Лучше расскажи, как твое здоровье. Ты не думай, я каждый день у Рината справлялась. Даже когда очень злилась…

— Саша… — сереет лицом отец.

— Нет-нет! Ни слова об этом. Все в прошлом, пап, теперь все точно в прошлом.

Отцу не слишком удается скрыть свое облегчение, так что окончание нашей беседы выходит несколько смазанным. Мы будто играем отрепетированные роли, но это действительно лучше, чем вспоминать и каяться. И очень утомительно, как оказалось. Из изолятора выхожу выжатой, словно лимон. И как назло, сталкиваюсь у входа со Ждановым.

— Привет.

— Привет. — Тот зачем-то увязывается за мной.

— Была у отца?

— Угу.

— Говорят, его давно никто не навещал.

— Да, почти месяц… — останавливаюсь у машины и открываю сумочку, чтобы достать ключи. Ветер пробирает до костей и подбрасывает вверх пожухшие остатки листьев.

— Что ж, твой Орлов так занят своей певичкой, что не может тебе подсобить?

Стискиваю брелок в кулаке, хотя очень хочется вцепиться в поплывшую рожу Жданова.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Думаешь, я не знаю, что происходит? Все так же считаешь меня ни на что не годным тупоголовым громилой?

— Я ничего такого не говорила.

— А Орлов, значит, — святой? Да он сейчас другую трахает. Оперная певичка… Забыл, как ее…