Агагельды Алланазаров - Тюлень

Именно так представил все случившееся Балкан, когда впервые услышал эту историю от Ширвана. В тот момент он уже не помнил, что со времени происшествия прошла целая человеческая жизнь, ему захотелось немедленно сесть в лодку и мчаться спасать Берту, ему очень хотелось успеть, взять Берту за руку и вытянуть из воды. В душе отругал себя: “Смотри, кому я доверил тебя!” Не в силах пережить беду, он только восклицал “ох-хо-хо” и, не сдерживая слез, молча плакал.

Он снова увидел детенышей тюленя с заплаканными глазами и поверил, что это не животные, а его любимая Берта, которая, плача вокруг лодки Умман, просит пощады. Горячая волна захлестнула душу старика.

Старик вновь полез в свой мешок и стал искать там перочинный нож, похоже, он что-то задумал. Сейчас ему нужен был острый нож, чтобы резал сразу же. Нет у него возможности в этой тесноте орудовать тупым лезвием. Старик знал, что имеющийся при нем нож не так уж и остер, но и другого, более острого, у него ничего не было, поэтому придется обходиться тем, что есть.

Найдя перочинный нож, он занялся приведением в порядок его лезвия, взял пиалу, в которую недавно выцедил остатки чая из термоса и выпил, перевернул ее на колено, он знал, что если затачивать лезвие ножа о дно пиалы, нож становиться острее. В душе отругал себя за то, что, будучи на берегу, не прихватил с собой и не бросил в лодку небольшой камень, один из тех, что выброшены морем на берег, как бы он сейчас пригодился!

Старик засучил рукава, словно собирался разделывать тушу, взял в руки наточенный нож и встал во весь рост. В этот момент лодку тряхнуло, словно какое-то животное выплыло из воды и толкнуло ее.

Солнце близилось к закату, его косые лучи падали на воду, отчего нефтяные пятна на ней были затенены и напоминали приготовленный из черной глины жидкий раствор для обмазки.

Поэтому детеныши тюленей, плававшие в этой “глиняной” жиже, казались гораздо чернее обычных тюленей, а их кожа, словно натертая маслом, блестела сильнее обычного.

Теперь старик относился к плененному им тюленю не как к обычному охотничьему трофею, в его судьбе он увидел сходство с несчастной судьбой его Берты, а потому понял, что не сможет дальше удерживать его и везти с собой. Понятно было и то, что данный груз уже давно доставлен по месту назначения.

Он решил начать освобождать тюленя с хвостовой части, которая была поближе к нему, для этого старику надо было перерезать веревки, которыми тот был обмотан и связан. Но он тут же отказался от этой мысли, потому что понял, что тюлень, почувствовав свободу, начнет биться высвобожденным хвостом и не даст ему снять путы с других частей туловища. Тогда он изменил свое прежнее намерение. Решив начать с головы, он осторожно, чтобы не беспокоить только что бившегося в истерике и наконец-то успокоившегося зверя, проследовал сбоку от него в носовую часть лодки. Прежде чем приступить к делу, остановился, посмотрел по сторонам, словно желая еще с кем-то обсудить проблему. “Наверно, так будет правильнее”, - подумал он.

Огненно-красный диск солнца уже давно висел над самой водой.

В этом месте петля из веревки, в которую была просунута голова тюленя, была сделана так, что, если он начнет дергаться, она будет только сильнее затягиваться на его шее. Старик с легкостью перерезал один ряд веревки. Теперь предстояло разобраться с узлом размером с кулак на плечах тюленя, от которого во все четыре стороны расходились туго натянутые веревки. Надо было резко обрезать этот узел, пока тюлень не почувствовал, что полностью освобожден и не начал дергаться. После этого старик широким шагом прошел к среднему узлу.

Ощутив в своем теле некоторую легкость, тюлень, словно желая проверить это, лежа, тихонько пошевелился, от его движения качнулась и лодка.

После этого старику удалось с легкостью перерезать одну из четырех толстых веревок, идущих к узлу. Самым неожиданным было то, что тюлень, похоже, понял намерение старика дать ему свободу, поэтому лежал тихо, давая возможность поскорее совершить доброе дело. На самом же деле вполне возможно, что раны от врезавшихся в тело до крови пожелтевших веревок так сильно мучали его, что он даже не почувствовал того легкого послабления, которое было ему дано. А старику именно это и нужно было.

Надо было быстренько, пока тюлень не почувствовал, что его освобождают от веревок, которыми он обмотан, перерезать остальные три. Сейчас даже если удастся перерезать хотя бы два толстых каната, уже можно считать, что с основным узлом покончено.

Старик подвинулся поближе к узлу и, чтобы устойчиво стоять на ногах, схватился за канат слева от него, после этого ему удалось с легкостью перерубить еще одну ведущую к узлу веревку. Теперь надо хотя бы еще одну веревку обрезать, тогда можно будет считать основную задачу выполненной. После этого останется пройти к хвост у тюленя и высвободить его, это не представлялось старику таким уж и трудным делом.

Однако стало ясно, что матерый тюлень, почувствовав наконец близкую свободу, не даст перерезать третью веревку. Он вдруг ожил и начал извиваться, как будто хотел переместить к шее основную часть своего туловища, затем взревел и изо всех сил подскочил вверх, казалось, он улетит, оставив в лодке похожий на метлу свой не освобожденный хвост.

Старик не устоял на ногах в резко качнувшейся лодке, шатаясь, он ударился о мотор лодки и сильно ушибся. Разозлившись, выругался на тюленя:

— Ах ты, негодяй, сволочь такая, ты вообще не заслужил, чтобы тебя жалели. Я его освободить хочу, а он мешает мне. Потерпел бы еще немного… и совсем был бы свободен…

Но старик, который все еще сравнивал положение плененного тюленя с положением, в котором оказалась его Берта, быстро простил его. Взяв себя в руки, стал искать перочинный ножик, который выронил из рук во время удара, и нашел его на дне лодки, рядом с хвостом тюленя, после чего продолжил свое прежнее занятие. Веревка, которой как подпругой был обмотан живот тюленя, после того, как были перерезаны две другие веревки, заметно ослабла, теперь тюлень при желании мог бы вытянуть свое туловище из-под этой петли. Вот только хвост был привязан слишком крепко, надо было перерезать веревки на хвосте, тогда среднюю можно будет и не обрезать, в этом уже не будет необходимости.

Когда тюлень подпрыгнул во второй раз, ему удалось сконцентрироваться и перебросить большую часть туловища через левый борт лодки. Под тяжестью его тела лодка сильно накренилась на один бок и чуть было не перевернулась. Старик, резко бросившись в противоположную сторону, едва удержался от выпадения за борт. После этого тюленю уже было нетрудно высвободить среднюю часть туловища и кровоточащий хвост из ослабших пут. Он выпрыгнул за борт, игриво махнул хвостом, как бы говоря: “Ну, мы пошли, и вы тоже бывайте!” — и был таков.

Некоторое время в том месте, куда нырнул тюлень, на поверхности воды плавали сгустки крови, складываясь в причудливые пятна, но потом и они растворились в морской воде, исчезли. А еще через какое-то время старик увидел, как вдали с радостными криками вместе со своей матерью плывут маленькие тюленята, подставив солнцу свои блестящие лакированные спины.

Провожая взглядом удаляющихся от него тюленей, старик снова с сожалением вспомнил об израненном хвосте матери. Но сейчас главным было то, что тюлень получил вожделенную свободу, а все его раны, как говорят русские, заживут до свадьбы, тем более, что лекарем для него станет соленая морская вода, излечивающая тысячи болячек.

… Берта была где-то поблизости. Старик верил, что она рядом и внимательно наблюдает за всеми его действиями. Он также видел, как полы ее широкого свадебного платья белой пеной лежат на макушках волн…

Если некоторое время назад Берта говорила старику встревоженным взглядом: “…Неужели ты подвергнешь это несчастное животное таким же испытаниям, через которые прошла я? Неужели разлучишь его с любимыми просторами, родными детишками?” — то теперь, при виде того, как весело и радостно уплывают тюлени, взгляд ее стал одобрительным: “Пусть уходят… Хорошо, когда каждый находится на своем месте”, она смотрела на старика с любовью и благодарностью. Теперь, когда в ситуацию вмешалась Берта, иначе и быть не могло.

Заново заведя двигатель моторной лодки, старик заторопился домой. И снова лицо его обдувал приятный морской бриз.

Все его мысли сейчас были о Берте.