Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

– Если вы не можете идти, мы донесем вас.

Энгебурга вздрогнула, страшно удивленная тем, что кто-то перебил поток ее мыслей, ведь она привыкла разговаривать сама с собой. Королева снова попыталась подняться, отмечая про себя, что пришедшие за ней теперь, должно быть, из сочувствия убрали часть факелов, но рухнула на пол.

Кто-то поднял ее на руки и, завернув в плащ, вынес из душной камеры. Обмякнув на руках у несущего ее человека, Энгебурга думала, что даже не спросила, куда именно ее несут. Ее тело зудело от грязи, отросшие черные ногти следовало назвать когтями, в волосах набилась солома, и они свалялись огромными черными колтунами.

– Такую мы не можем показать ее во дворце! – услышала она незнакомый голос, ощущая свежий ветерок, несущий запахи цветов и скошенной травы.

– Какая бы ни была, она – королева Франции, и король обязан принять ее, – скупо ответствовал другой.

Глаза Энгебурги медленно привыкали к свету. Теперь ее спутник посадил ее в седло перед собой, бережно поддерживая, так чтобы она ненароком не упала на землю. «Король обязан принять меня? С какой это стати он обязан?» – Энгебурга чуть высвободила из-под плаща всклокоченную головку и попыталась подслушать еще что-нибудь, но не услышала ничего дельного.

Во время привала ее покормили, как ей самой показалось, самой вкусной кашей, какую она когда-либо ела, и дали запить изумительным вином. Королева с отвращением смотрела на свои грязные руки, стараясь не заглатывать еду, а медленно пережевывать, как это было принято при дворе.

На следующий день, провезя через весь Париж, ее доставили в Лувр.

Почти с нескрываемой насмешкой Энгебурга наблюдала замешательство, которое вызвал ее вид у придворных дам, принужденных мыть ее, отчищая давно въевшуюся грязь.

Воду меняли семь раз, чесали спутанные волосы, часть которых пришлось отрезать. Но Энгебурга терпела все. Когда ее отмытое до скрипа тело было умащено ароматными маслами, девушки облачили ее в приличествующие королеве одежды и уложили волосы. Энгебурга потребовала зеркала и, придирчиво оглядев себя, с благодарностью кивнула потрудившимся на славу фрейлинам. С жадностью изголодавшегося человека она вдыхала дорогие масла и духи, радуясь горячей воде и возможности пообщаться с живыми людьми. В волосах ее было полно преждевременного инея, а цвет лица больше бы подошел покойнице, но королева осталась довольна. Дамы, перепуганные поначалу внешностью своей королевы, постепенно оттаивали, отвечая на вопросы Энгебурги, находя ее умной и интересной собеседницей.

После трапезы в сопровождении придворных, так как сама она еще плохо ходила и могла потерять равновесие, Энгебурга отправилась на балкон, где, подставив солнышку лицо, стояла так, пока дамы десять раз читали «Отче наш». Этого времени оказалось вполне достаточно для того, чтобы солнышко пригрело кожу, отдав ей немного своей красоты, но не ожгло ее.

– Когда я смогу увидеть короля?

– Его Величество сейчас занят. Но очень скоро вы встретитесь с ним на Вселенском соборе, который он собирает, чтобы в присутствии папского легата вернуть вам ваши права и испросить прощения у Святой Церкви, – вежливо отвечали ей придворные.

– Когда будет этот самый Вселенский собор и сколько у меня есть времени, для того чтобы как следует подготовиться к нему?

– В вашем распоряжении две недели.

– Это хорошо. – Энгебурга была рада отсрочке, так как прекрасно понимала, что, если она не понравилась Филиппу, когда была юной и прекрасной, ее нынешний вид, скорее всего, оттолкнет его.

– Где она? – не хотелось называть ненавистного имени самозваной королевы и официальной наложницы короля, но все и так ее поняли.

– Король услал ее в Пуасси, замок Сент-Лежер-ан-Ивелин. Это недалеко отсюда, – произнесшая это придворная дама побледнела, но выражение лица ее при этом оставалось спокойным и ровным.

– Будь проклята эта меранская шлюха! – поддакнула вторая фрейлина, подающая королеве металлическое зеркало с ангелочками.

– Услал? И ее тоже услал? После того как она подарила ему детей? – Энгебурга не скрывала разочарования. – Я слышала, это была прекрасная дама, из благороднейшего, древнего рыцарского рода, и лично я не позволю поливать ее грязью!

На последних словах Энгебурги придворные дамы сжались от страха, спешно приседая и произнося извинения.

– Его Величество отправился лично сопровождать даму Агнесс в ее новое жилище, – поправилась придворная дама, назвавшая до этого госпожу фон Меран шлюхой.

Энгебурга закусила губу. Ну да, а чего она хотела? Ее освобождение – это политический шаг, а не жест любви и милосердия. Теперь король будет жить в Сент-Лежер-ан-Ивелин, встречаясь с ней на официальных приемах и по-прежнему отдавая свою любовь даме Агнесс. Такова судьба.

– Я хотела бы, чтобы сюда привезли моих девушек. Тех, что оставались в монастыре Сизуин, когда меня забрали оттуда, – попросила Энгебурга.

Ей было обещано, что королю передадут ее просьбу, и Энгебурга отправилась гулять по парку, так как придворный лекарь особенно настаивал на этом.

Ох и тяжело же было Агнесс покидать королевский двор, уезжая в чужой ей замок, точно в чужой мир. – На смерть я еду, не на жизнь! – сетовала отвергнутая королева, утирая слезы шелковым платком, который подарил ей на день ангела Его Величество. – Придет вторая жена Филиппа Августа, законная… Что-то она, змея, сделает с моими малыми детушками?! Не помилует же? Отыграется за годы заточения!

А ведь она, Агнесс, еще заступалась за Энгебургу перед королем, еще собирала защитников, подвергая себя опасности попасть под горячую руку супруга, готова была сразиться со всем миром, дабы никто не смел втаптывать в грязь и так поверженную датчанку. И вот как добро ее обернулось!

Еще месяц назад Филипп Август разбудил ее поцелуем, а когда Агнесс окончательно проснулась, заглянул ей в глаза и сказал просто:

– А не отправиться ли нам с тобою, милая, в Крестовый поход?

– Крестовый поход?! – Агнесс бросилась на шею мужа, радуясь точно ребенок.

Ну конечно, Филипп получит благословение Рима и, собрав огромнейшее войско, отправится сражаться за Гроб Господень. А любящая жена будет плечом к плечу рядом с ним. О, таинственные и прекрасные земли Палестины, по которым ступали ноги Иисуса и четырех евангелистов! О, изумительные обычаи сарацин и чудесные страны! Сколько прекрасных пиров можно будет устроить дорогой, сколько балов и турниров, сколько новых друзей приобрести!

Бежать из этой противной больной Франции в земли итальянцев, где дни напролет кататься на длинных лодках, слушая развеселые песни! Там на деревьях растут чудесные плоды, а прямо из земли бьют ключи с изысканным вином. Там обычная трава мягче и благоуханнее самой роскошной постели, огромные звезды светят над головой, и сам воздух пропитан любовью.

С неделю Агнесс собиралась в поход, снаряжая воинов и подготавливая свою личную свиту. Но король так и не нашел достаточных для этого дела средств, хотя и тряс жидов да банкиров. Королевская казна оставалась пуста, в стране царствовал голод, а поход стоил немалых денег. Не удалось, а жаль. Ведь получись у Филиппа отвоевать Иерусалим, папа, без сомнения, развел бы его с Энгебургой, признал бы действительным их брак с Агнесс и законными рожденных детей. Он снял бы, конечно, церковное проклятие со всей Франции, или, как это больше нравилось мечтательной Агнесс, – Страны белых лилий.

Еще неделю назад Агнесс мечтала о том дне, когда, разрешившись от бремени, сможет снова танцевать. Еще вчера, получив приказ собирать вещи, она надеялась, что все еще можно будет как-нибудь исправить. И вот теперь она осталась одна-одинешенька в Сент-Лежер-ан-Ивелин. Нет, на самом деле королева не была брошена в четыре стенах. Агнесс окружали верные слуги, но разве они могли заменить ее любимого, по которому дама фон Меран начинала скучать сразу же, как только разрывались их объятия? Без ее Филиппа, мчащегося теперь на встречу с Энгебургой, в постели с которой он забудет про несчастную Агнесс.

Агнесс бил озноб, она взяла висевшую на краю кровати теплую накидку и завернулась в нее. Утешало, что король поклялся ей на Библии, что всего лишь вызволит Энгебургу из тюрьмы и позволит ей занимать несколько комнат в Лувре, но не станет жить с ней как с женой.