Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

– Мой муж был там и подтвердит, что король взял королеву на руки, поцеловав ее в губы при всех, после чего они отправились во дворец, где предались безумной страсти.

– Откуда вы, баронесса, можете знать насчет безумной страсти?! – чувствуя, как из-под ее ног уходит земля, из последних сил выдавила из себя Агнесс.

– Об этом пикантном обстоятельстве говорят самые уважаемые люди города, которых король попросил постоять под дверью и послушать, что там будет происходить, – без запинки соврала Мария де Мариньяк. – Должно быть, вы знаете, госпожа, что когда сеньор берет замуж девушку, которая до того была невестой другого или с которой у него был конфликт, он приглашает на первую брачную ночь в спальню гостей, чтобы потом его не обвинили в похищении и насилии. Гости под присягой признают, что все проходило по обоюдному согласию. Об этом говорит теперь уже весь двор! Король и Энгебурга Датская очень счастливы! На улицах праздник! Король признал, что был околдован вами, госпожа, и теперь, когда он увидел свою жену вновь, пелена спала с его глаз, чары разрушились.

Посему вам, госпожа, нужно немедленно бежать от гнева Его Величества, так как очень скоро он пришлет сюда стражу, чтобы кинуть вас в самую ужасную тюрьму, подвергнуть пыткам и сожжению! – все это Мария выпалила в лицо побледневшей герцогини, которая крепилась до последнего, но рухнула в обморок, когда баронесса де Мариньяк упомянула пытки и костер.

Придя в себя, Агнесс спросила, не приехал ли за ней король, и, узнав, что от короля нет никаких вестей, горько рыдала в своей комнате, крича на весь дворец и валяясь на полу, так что лекарь велел привязать ее к кровати, чтобы она не смогла навредить себе и еще не рожденному ребенку.

Чтобы добить ненавистную фон Меран, Мария упросила Агнесс сначала принять ее мужа Анри и приехавшего с ним рыцаря де Фонтенака, которые были на Вселенском соборе, и могли рассказать ей то, чего не знала Мария. Когда простодушный Анри передал ей все, чему был свидетелем, Агнесс вновь потеряла сознание.

Теперь Мария, явившись в комнату лекаря, хладнокровно сообщила тому, что он не уберег Агнесс, герцогиня при смерти и если тот дорожит своей жизнью, ему следует немедленно бежать прочь из замка. Лекарь так и сделал, лишив, таким образом, беременную Агнесс столь необходимой ей медицинской помощи.

Вернувшись к Агнесс и найдя ее начавшей приходить в себя, Мария, не долго думая, спустилась в свою комнату, где дожидался ее Анри. Она велела мужу взять с собой провиант и, отправившись с отрядом на дорогу, ведущую в Пуасси, ждать там в засаде, чтобы ни одна весточка от короля не дошла до несчастной Агнесс. У той должно было сложиться мнение, что король действительно покинул ее.

Впрочем, никаких гонцов и не было, потому как кроме Анри де Мариньяка на дороге в Пуасси посланцев короля ждали шпионы Ватикана, готовые сразу же доложить легату о том, что король Франции изменил данному слову и возобновил встречи с фон Меран.

Понимая это, Филипп решил не приезжать в Сент-Лежер-ан-Ивелин, по крайне мере, до рождения ребенка, надеясь, что пара месяцев окажется достаточно долгим сроком, за который следившие за ним церковники утратят бдительность. Тогда он с Агнесс сумеет наверстать упущенное. Но, к сожалению, не далее как через месяц после Вселенского собора Агнесс раньше времени родила Филиппу сына, после чего со словами «Мой король забыл меня, зачем мне жить?» отошла в мир иной.

Несостоявшаяся королева Агнесс фон Меран была похоронена в церкви Сент-Корентен у Нанта.

По политическим соображениям король приехал на могилу любимой женщины, когда похоронная процессия уже разошлась и кладбище опустело. Там он плакал, не в силах сдержать слез, в то время как во Франции, вновь вернувшейся в лоно Святой Церкви, продолжались веселые праздники, еще более радостные оттого, что женщина, из-за которой стране и был объявлен интердикт, наконец-то слегла в сырую землю.

Наплакавшись вволю, Филипп Август сел на коня и отправился по берегу реки в сторону Парижа. За ним, молчаливый и верный, двигался личный отряд короля.

Когда конники достигли ворот Парижа, Филипп Август дал коню шпор и вместе со своими людьми влетел в город, сбивая с ног каждого, кто попадался навстречу. При этом воины Филиппа стегали зазевавшихся прохожих хлыстами или рубили мечами. Пролетев таким образом до рыночной площади, они невольно были остановлены собравшимися там толпами народа, которые устроили веселое аутодафе кукле Агнесс фон Меран в золотом платье, сделанной в настоящий рост, с взлохмаченными рыжими волосами. Сначала Агнесс одолевали прилетевшие неведомо откуда черти. Те били ее дубинками и, к радости толпы, кололи трезубцами. Потом над площадью взмыл настоящий костер, в чьем пламени и исчезла кукла.

Ошеломленный жестоким представлением, Филипп Август хотел было уже отдать приказ своим людям очистить площадь при помощи силы оружия, но тут сквозь толпу на каурой лошадке к нему подъехал папский легат, кардинал де Труа, и королю пришлось взять себя в руки, притворившись, что тоже радуется представлению.

– Церковь, конечно, не одобряет подобного трюкачества. Но все же согласитесь, отрадно взирать на то, как простые люди радуются тому, что вы, Ваше Величество, наконец перешагнули через свою гордыню и порвали с этой негодной женщиной, вернув себе свою настоящую жену.

– Да, конечно. – Филипп со всей силой сжал рукоять меча, пытаясь подавить сжигающую его ненависть.

– Не желаете ли, чтобы я передал Его Святейшеству какое-нибудь особенное послание? – перехватив взглядом невольный жест короля, попытался остановить его легат, в желтоватых глазах которого сквозила насмешка.

– Да. Я непременно напишу ему и пошлю небольшой подарок, – вежливо ответил Филипп, натянуто улыбаясь. Больше всего на свете ему хотелось теперь удалиться к себе, предаться скорби или ярости.

Но легат, по всей видимости, не собирался оставлять короля, продолжая свою изощренную пытку:

– Простой народ. Ох уж этот простой народ, чья любовь и ненависть столь неизощренна! Видите, они сожгли куклу донны Агнесс, так как считают, что та была ведьмой. Но как же тогда они должны благословлять вашу настоящую жену, благодаря которой Франция избавилась от церковного проклятия?! Думаю, они вознесут ее на невероятную высоту, поместив в сонм святых мучеников. – Легат притворно закашлялся. – То есть, что я говорю? Каких же мучениц – ведь она уже не арестантка, а ваша любимая и любящая супруга. Ну, все равно. Народ обязан причислить ее к ангельскому сану. – Он ядовито ухмыльнулся. – Народная любовь и народная ненависть – это всегда так просто и прямолинейно… Так когда же можно будет получить аудиенцию у прекрасной королевы, дабы с чистой совестью доложить Его Святейшеству о благополучной судьбе Энгебурги Датской?

– Боюсь, что в данный момент королеве будет сложно это сделать. – Лицо короля почернело, одежда на спине взмокла.

– Отчего же? Неужели Ее Величеству нездоровится после… – легат прикрыл рот платком, как бы опасаясь сболтнуть лишнее, – …после вашего воссоединения?..

Но король в своих мыслях явно разобрал другое: «После тюрьмы, отсутствия воздуха, хорошего питания и человеческого отношения».

– После нашего воссоединения… – король сделал над собой усилие, продолжая рассеянно наблюдать за народным гуляньем, – королева отправилась на молебен, дабы испросить у Господа, чтобы Тот даровал нам с ней наследника.

– Отчего же вы не отправились с ней, а, вместо того чтобы быть с супругой, присоединив свой голос к ее, посещаете кладбище у Нанта?

Удар достиг цели. На секунду Филипп сжался, ощущая резкую боль так, словно не успевшая зарубцеваться рана от смерти Агнесс вдруг вновь раскрылась. Король посмотрел в безжалостные глаза легата, быстро беря себя в руки и соображая, как ответить, чтобы не прибить при этом церковника, устроившего на него охоту.

– Я не поехал с королевой потому, что не хотел доставлять ей слишком больших хлопот, связанных с моей персоной и с исполнением супружеских обязанностей, – вежливо ответил Филипп. – Королеве, как мне кажется, нужно время, для того чтобы свыкнуться со своей новой ролью.

Так что я решил не торопить события. В конце концов, мы с ней ждали этого столько лет, и я не хотел бы теперь все испортить.

– О, вы более чем предусмотрительны и внимательны. – Легат чувствовал, что попал впросак, но еще не готов был сдаться. – Тем не менее я просто обязан встретиться с королевой Энгебургой и передать ее слова папе.