Кристин Волкер - Учебный брак

Мы с Тоддом вышли из автобуса, и он ушел искать Аманду. Я посмотрела вокруг в поисках папы, но его еще не было. Один за одним все садились в машины и уезжали. Я стояла посреди парковки. Не уезжала домой. В одиночестве.

Потом автобус отъехал.

На другой стороне улицы стоял Джонни Мерсер. Опирался на свою машину. Улыбался мне.

По моей коже снова побежали мурашки. Я улыбнулась в ответ.

— Подвезти? — спросил он.

Я поплотнее закуталась в пальто и попыталась выглядеть как можно более мило, пока шла через холодную стоянку к Джонни.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Я увидел автобус. Подумал, что, может быть, ты захочешь поесть пиццу.

Звук его голоса согревал холодный декабрьский послеполуденный воздух.

— Звучит неплохо. Где Мар?

— Ей нужно было уйти домой. Какие-то дела.

— О. Ладно.

Я не была уверена, какие такие дела могли быть у Мар, о которых мне не известно, но не стала задумываться над этим. Я была жутко голодна, а пицца звучала фантастически.

Я достала телефон и позвонила папе, сказать, что ему не нужно торопиться забирать меня, поскольку он, очевидно, забыл.

Джонни открыл передо мной дверь машины, и я села. Его машина пахла… корицей. И чем еще… персиками? Но не настоящими персиками, а фальшивым запахом отдушки. И еще гвоздикой? Странно. Вероятно, Джонни Мерсер любит печь. В своей машине.

— Прости, здесь немного пахнет… фруктами, — сказал он, когда сел, словно прочитав мои мысли. Возможно, я громко принюхивалась, не осознавая этого.

— Это не плохо, — сказала я. — Даже вкусно.

— Моя мама продает свечи, — сказал он. Он ткнул пальцем назад. Восемь или девять белых ящиков были сложены на сиденье. — Это ее машина.

— Много свечей, — сказала я.

— Немного. Здесь только образцы. Ты должна увидеть комнату для гостей. Она битком набита. Весь второй этаж пахнет как магазин открыток.

Пока мы пристегивались и Джонни заводил машину, стояла тишина. Радио заорало, и он потянулся уменьшить звук. Должно быть, он слушал станцию старомодной музыки, потому что играла песня группы Styx «Come Sail Away»[37]. Я знала это только потому, что Styx— любимая группа моего отца. Он все время слушает их пластинки. Поэтому я знала «Come Sail Away» очень хорошо. Песня начинается как баллада о сбрасывании мантии повседневных обязанностей ради свободной и полной приключений жизни, а заканчивается, непонятно почему, похищением инопланетянами. Все равнооо.

Джонни мотнул головой и включил альбом Radiohead[38]. Он барабанил пальцами по рулевому колесу. Интересно, он нервничает, потому что мы наедине? Но знаете, что самое странное? Я тоже немного нервничала. Что было непонятно. Это же не свидание или что-то в этом роде.

Мы лишь ехали в его машине.

— Могло быть и что-нибудь похуже свечей, — сказала я.

— Согласен.

Мы выехали со школьной парковки. Когда мы оказались вдали от территории школы, от нашей главной социальной почвы, вдали от комфорта нашего знакомого, общего окружения, настроение изменилось. Мы оказались снаружи. Вне мира. Вместе.

Через пару минут я сказала:

— Например, твоя мама могла бы продавать гуано[39] летучих мышей на удобрение. Это было бы похуже, чем свечи.

Джонни фыркнул:

— Ага.

Мы остановились на светофоре. Джонни молчал.

Вот дерьмо. Я пыталась немного поднять настроение, но с таким же успехом могла рыгнуть вслух. Я была такой идиоткой. Ну почему мне всегда нужно превратить любую неловкую ситуацию в шутку? Не могла я просто промолчать?

Чтобы сделать все еще более непростым, заиграла «Creep»[40]. Отлично. Эта песня подвела итог. Какого черта я вообще здесь делаю? Одетая в форму чирлидера. Накрашенная. В машине с парнем. Наедине. Кем, я думала, я являюсь? Я не более чем человек со странностями, и мне здесь не место.

Затем Джонни сказал:

— А знаешь, что было бы еще хуже?

Я нерешительно вдохнула и спросила:

— Что?

— Она могла бы продавать помои на свинофермы.

Я с облегчением рассмеялась. Он подхватил игру. Убедившись, что я в порядке. И меня вдруг осенило, что, возможно, Джонни думал то же самое о себе, когда заиграла та песня. Ну, не про форму и макияж, а все остальное.

И, может быть, это сумасшествие, но мне пришла в голову мысль, что мы просто два чудака, которым на удивление комфортно вместе.

— Знаешь, что могло быть хуже? — сказала я. — Она могла продавать совиные гранулы[41].

Я грела руки над теплом приборной панели.

— Совиные гранулы?

— Кусочки совиной блевотины. Полные птичьих и мышиных костей. Школы используют их для научных занятий.

— Не используют.

— Используют.

— Отвратительно.

Я потихоньку бросала на него косые взгляды. Его соломенного цвета волосы были длинными и спутанными и висели прямо над его бакенбардами. Я наблюдала, как моргают его длинные ресницы, когда он повернулся и посмотрел прямо на меня. Я быстро отвернулась, чтобы он не заметил, что я пялюсь на него, но было слишком поздно. Я знала, что он все видел.

Кварталом дальше он сказал:

— Знаешь, что могло быть хуже? Она могла продавать мертвых лягушек.

Я засмеялась немного громче, чем нужно было, и кивнула:

— Фуу, да. Для препарирования, конечно.

— Конечно.

Мы улыбнулись и провели оставшуюся часть поездки, пытаясь превзойти друг друга в придумывании наиболее отвратительных вещей, которые могла продавать его мама. Я думала, что сделала его ведрами горбуши, но он выдал сырую свиную кожу, как раз когда мы добрались до «Восточного Джино».

Когда мы выбрались из машины, я попыталась натянуть пальто на свою задницу в мини-юбке.

— Жаль, что мне не во что переодеться. Я чувствую себя в этой форме, как болван.

Джонни придержал для меня дверь кафе.

— Шутишь? Ты выглядишь горячей штучкой. Кроме того, ты знаешь, какие шансы у такого парня, как я, быть замеченным с чирлидершей? Тебе еще повезло, что я позволил тебе надеть пальто.

Я засмеялась и сказала:

— Позволил мне? Ну-ну.

Но вот о чем я действительно думала, так это то, что он считает, что я выгляжу горячей штучкой. И что он имел в виду под «быть замеченным»? То есть, это свидание?

У нас с Джонни свидание? И скажите мне, это совсем странно и безумно, если я хочу, чтобы так оно и было? Не то чтобы я хочу. Просто если бы хотела? В философском смысле. Вот о чем я говорю. Гипотетически! Ай, неважно.

Мы сели у окна и заказали пепперони и две колы. Джонни сказал:

— Сегодня ты меня поразила.

— Что? — сказала я, думая, что должна поддерживать легкую атмосферу на случай, если это не было свиданием. Вероятно, оно и не было. В смысле, я точно знаю, что это было не свидание. — Ты имеешь в виду мои сверкающие «джазовые руки»[42]?

Я устроила ему приватный показ моих «джазовых рук».

Он взял меня за руки и опустил их на стол. Его прикосновение заставило мое горло сжаться. Официантка принесла колу, и я вытащила свои руки из его. Потом взяла свою соломинку и начала медленно очищать ее от обертки.

— Серьезно, Фиона, — сказал он. — Ты должна гордиться собой. Ты вышла из коробки и начала жить.

— К сожалению, когда я вышла из коробки, моя нога попала по черепу Аманды. Я полностью уверена, что это означает, что я феерически облажалась.

— Нет, неправда. В смысле, да, ты заехала Аманде по голове. Но это не было неудачей, потому что ты не отступила. Ты была там. Не каждый смог бы сделать то, что сделала ты. Это требует определенного мужества.

Когда Джонни закончил говорить, я сунула очищенный конец соломинки в рот и дунула. Бумажка слетела с соломинки и попала Джонни в лоб. Я старалась не засмеяться, но не слишком усердно.

Джонни дотронулся до головы в том месте, куда попала бумажка. Я хихикнула. Он нахмурился, сдвинул брови, наклонился и сказал:

— Почему ты не можешь принять комплимент, Фиона? Я пытаюсь быть серьезным. Почему тебе всегда нужно все превратить в шутку?

Тот же вопрос я задавала самой себе в машине.

Я перестала хихикать, опустила голову и уставилась на свою соломинку. Я покрутила ее в руках то в одну, то в другую сторону.