Кристин Уокер - Учебный роман

Мы с гордым видом вернулись на свои места на трибунах, ожидая оценок судей. Аманда держалась за голову. Тодд обнял ее и прошептал что-то на ухо. Какой-то санитар принес ей лед.

Я молилась Господу, чтобы нам добавили очко из сострадания.

Наконец в центр зала вышел главный арбитр.

Все замерли.

Он постучал по микрофону.

И объявил результаты.

Победила школа Линкольна.

Мы на втором. Опять.

Когда мы погрузились в автобус, который должен был отвезти нас домой, со мной рядом никто не сел. Я была готова к этому. Заслужила. Когда мы подъехали к школе, я встала перед всеми и сказала:

– Простите меня, пожалуйста. Мне очень стыдно, что я опять все испортила. – Что тут скажешь, в последнее время я стала королевой покаяния.

Проходя мимо меня, кто-то улыбался, кто-то хлопал меня по плечу, а кто-то смотрел в пол. Такиша едва заметно улыбнулась и подмигнула. Симона обняла. Доказать не могу, но я почти уверена, что миссис О’Тул пернула в мою сторону.

Последними остались Аманда с Тоддом. Аманда встала и пошла в мою сторону. Она все еще прижимала к голове пакет со льдом. Оказавшись передо мной, она уставилась на меня таким взглядом, который остановил бы и быка во время энсьерро. Я вдохнула, готовясь к унижению века.

– Мы второе место заняли, – сказала она. И все. Потом протиснулась мимо меня, задев плечом, и вышла из автобуса.

Я стояла ошеломленная этим ее таинственным заявлением. Наверное, это значило, что она недовольна вторым местом, да? Что она разочарована? Или что второе место – вполне нормально и что оно заслужено с моей помощью? Или она намекала на то, что хоть я и говно, но второе место команда все равно заработала? Я не могла этого понять.

Потом ко мне неспешно подошел и Тодд. Я посмотрела на него в поисках ответа на этот вопрос или отпущения грехов – даже не знаю чего именно.

– Она жутко разозлилась? – спросила я.

– Она хотела, чтобы команда выиграла, – сказал Тодд. – И ты по голове ее ногой ударила.

– Я не нарочно…

– Дай договорить. Она мечтала о победе, но знала, что мы не победим. Честно говоря, она вообще не думала, что мы хоть какое-то место получим. А ты ей по голове дала, и все равно у нас второе. Так что она не злится, Фиона.

Это было выше моих сил – я вдруг разревелась. Анализировать, с чего вдруг я буду плакать из-за Аманды Лоуэлл, у меня просто не было сил. Я ревела, и все.

– Я старалась, как могла.

– Все это знают, – ответил Тодд. – И она тоже. Ты справилась, Принцесса.

И тут Тодд Хардинг, Господин Обосрашка, этот безмозглый неандерталец меня обнял.

Это было уже чересчур.

– От тебя несвежим сыром воняет, – сказала я.

– А, да, это у меня одеколон такой. Целый набор. Чеддер, американские сыры, швейцарские.

– Это сыр с плесенью.

Тодд рассмеялся. И отпустил меня. Я посмотрела на него. Он – на меня. И я почувствовала… да ничего особенного не почувствовала.

Тодд Хардинг был прикольным пацаном, умным, смелым, отзывчивым, он стал моим другом. Но не более того. Я никогда не буду испытывать к нему ничего большего. Я искренне желала ему счастья с Амандой. Да, я натурально сбрендила. Я вдруг перестала желать Аманде, чтобы она облысела, пошла прыщами или чтобы у нее завелись глисты. Удивительно.

Мы с Тоддом вышли из автобуса, и он побежал искать Аманду. Я посмотрела, не видно ли моего папы, но он еще не приехал. Ребята постепенно разъезжались. А я стояла на стоянке. Совсем одна. Отвезти меня было некому.

Потом отъехал автобус.

А за ним стоял Джонни Мерсер. Возле своей тачки. Он улыбался мне.

В меня опять как будто пчел напустили. Я улыбнулась ему в ответ.

– Подбросить? – спросил он.

Шагая по замерзшей стоянке к Джонни, я застегнула воротник куртки и постаралась выглядеть как можно симпатичней.

– Ты как тут оказался? – спросила я.

– Увидел автобус. И подумал, вдруг ты пиццы хочешь. – Его голос согрел морозный декабрьский воздух.

– Идея хорошая. А где Мар?

– Домой уехала. У нее дела какие-то.

– А. Ну ладно.

Я не знала, что там у Мар за «дела» могли быть, о которых мне не следовало знать, но особо задумываться об этом не стала. Я и вправду была жутко голодна, и предложение поесть пиццы меня крайне вдохновило. Я достала сотовый и предупредила папу, чтобы он не спешил, раз уж все равно забыл обо мне.

Джонни открыл передо мной дверь машины, я села. Там пахло… корицей. А еще… чем, персиками? Не настоящими, а как будто карамельным ароматизатором. И гвоздикой, что ли? Странно. Может быть, Джонни любит печь. Прямо в тачке.

– Извини за… запах, – сказал он, сев за руль, как будто прочитал мои мысли. Может, я принюхивалась слишком громко.

– Да неплохо, – сказала я. – Вкусно.

– Моя мама торгует свечами, – объяснил Джонни и показал пальцем на заднее сиденье. Там стояло восемь-девять белых коробок. – Это ее машина.

– Много.

– Это еще, считай, ничего. Только образцы. Видела бы ты нашу гостиную. Она просто битком забита. А на втором этаже вонища…

Мы молча пристегнулись. Когда Джонни завел мотор, закричало радио, и его рука метнулась к регулятору громкости. Похоже, он слушал ретро – заиграли «Стикс». Я угадала песню лишь потому, что это самая любимая группа моего папы. Он все время их слушает. Это была композиция «Уплываем», которая начинается как обычная рок-баллада про то, что надо сбросить покров рутины и стремиться к свободной жизни, полной приключений, а кончается почему-то похищением лирического героя пришельцами. Ну и фиг бы с ними.

Джонни встряхнул головой, поставил диск «Радиохед» и принялся барабанить пальцами по рулю. Интересно, он разнервничался из-за того, что остался наедине со мной? Но знаете, что странно? Я и сама как-то нервничала. Странно. Ну, то есть это же не свидание было. Мы просто вместе ехали в машине.

– Ну, свечи еще не самое страшное, могло быть и хуже, – сказала я.

– Наверное.

Мы выехали со стоянки. Как только мы покинули школу, ту территорию, на которой встречались обычно, знакомую нам обоим обстановку, настроение стало каким-то другим. Мы вырвались на свободу. В большой мир. Вместе.

Через пару минут я продолжила:

– Например, она могла бы продавать гуано летучих мышей в качестве удобрения. Было бы хуже, чем свечи.

Джонни фыркнул:

– Ага.

Мы остановились у светофора. Он молчал.

Блин, вот дерьмо. Я попыталась немного разрядить обстановку, но все равно что рыгнула. Какая же я дура! Зачем мне обращать каждую неловкую ситуацию в дурацкую шутку? Что, промолчать нельзя?

Началась песня «Обсос» — словно нарочно, чтобы я почувствовала себя еще хуже. Прекрасно. Эта песня в целом была обо мне. Да и вообще – что я здесь делаю? В костюме черлидера. Накрашенная. В тачке с парнем. Наедине. Что я о себе возомнила? Я ненормальная, мне тут не место.

Вдруг заговорил Джонни:

– Знаешь, что было бы еще хуже?

Я вздохнула и с недоверием спросила:

– Что?

– Если бы она продавала помои свинофермам.

Я засмеялась, и мне стало легче. Он поддержал меня. Чтобы я не переживала. И я вдруг подумала – может, Джонни подумал о себе точно так же, когда началась эта песня? Конечно, без подробностей про костюм черлидера и макияж, а в целом. Видимо, конечно, я совсем чокнутая, но меня мысль о том, что мы, возможно, оба чувствуем себя не от мира сего, как-то успокоила.

– Нет, – ответила я, – хуже было бы, если бы она торговала совиными какашками. – Я положила руки на приборную панель, чтобы согреть их.

– Что особенного в совиных какашках?

– Да они огромные. С кусками непереваренных птиц и мышей. В школе их на уроке биологии приходится изучать.

– Неправда.

– Правда.

– Мерзость.

Я немного повернула голову и тайком посмотрела на Джонни. Его длинные волосы цвета соломы выглядели неопрятно, свисая над бакенбардами. Когда я перевела взгляд на его длинные ресницы, Джонни тоже повернулся и посмотрел на меня. Я быстро развернулась вперед, чтобы он не догадался, что я на него пялилась, но было слишком поздно. Я знала, что он все понял.

На следующем перекрестке он сказал:

– А знаешь, что было бы еще хуже? Если бы она торговала дохлыми лягушками.

Я как-то чересчур громко рассмеялась и кивнула:

– Фу, да уж. Надеюсь, что для научных исследований.