— Ребенок твой. — Я ненавижу, что она чувствует необходимость прояснить. Конечно, ребенок мой. Мэллори — моя.
— Ну, скажи что-нибудь, — говорит она, вытаскивая свою руку из моей. Я мгновенно чувствую потерю.
— Прости, ты застала меня врасплох.
— Ну да, ладно… — Она кусает нижнюю губу и при этом каким-то образом умудряется выглядеть одновременно обнадеженной и подавленной.
— Не могу в это поверить. Я имею в виду… — Я замолкаю, потому что вспоминаю, как ее лоно сжималось вокруг моего голого члена, и точно знаю, как это произошло, единственный раз, когда Мэллори позволила мне заняться с ней любовью, и мы не использовали презервативы. Мы никогда не пользовались презервативами, с самого первого раза. Мы сдали анализы, и Мэллори уже пила противозачаточные таблетки… у нас никогда не было причин использовать что-то еще. Не знаю, почему я решил, что она принимает таблетки. Не могу сказать, что расстроен, потому что чертовски рад, что она беременна.
— Я думал, ты принимаешь таблетки.
Гнев вспыхивает в ее глазах, и все ее тело напрягается.
— С чего бы мне принимать таблетки? В последний раз я думала, что ты хочешь попробовать завести ребенка, а потом ты не прикасался ко мне больше года!
Я не знаю, что на это ответить, потому что она не правильно меня поняла.
— Прости.
Судя по выражению ее лица, я выбрал совсем неправильные слова.
— Прости. Ты извиняешься?! — Она практически кричит и привлекает внимание других посетителей. Если бы Мэллори не была так расстроена, она бы смутилась, но сейчас не видит никого вокруг. — Знаешь что? Забудь про это. Ты свободен. Подпиши эти чертовы бумаги, Скотт. Все кончено. Все кончено. Хватит спорить. Просто… отпусти меня. — Последнее сказано со всхлипом. Когда она встает из-за стола, ее слишком большая рубашка туго обтягивает ее тело, и я отчетливо вижу округлившийся живот.
Кричу ей вслед, когда она уходит, но она игнорирует меня. Как раз в этот момент появляется официантка с подносом, нагруженным нашей едой, и я вынужден смотреть, как Мэллори выходит из ресторана. К тому времени, как бросаю деньги на нашу несъеденную еду, Мэллори уже далеко, и я остаюсь стоять на парковке в полной растерянности, не зная, что делать дальше.
Я снова привык сидеть возле дома Мэллори, ожидая, когда она мельком взглянет на меня, и это полный отстой. Прошла неделя после нашего недоразумения — именно так это и можно назвать, если бы Мэллори дала мне возможность собраться с мыслями, она бы знала, как я счастлив быть отцом.
Пассажирская дверь открывается, и Джен плюхается на сиденье, захлопывая дверцу. Она поворачивается на сиденье и сердито смотрит на меня. Если бы взгляд мог убивать, я был бы уже покойником.
— Объяснись, — говорит она в своей обычной небрежной манере.
— Что ты хочешь знать?
— Лучше, наверно, спросить, нравится ли тебе твой член?
Несмотря на мое настроение, я улыбаюсь на это. Если Джен угрожает мне телесными повреждениями, то она не полностью списала меня со счетов. Это дает мне надежду, потому что если бы она думала, что мы с Мэллори закончили, она бы не тратила свое время на не очень завуалированные угрозы.
— Я вроде как привязан к нему.
Джен закатывает глаза.
— Что случилось за обедом? Мэл не хочет говорить об этом.
— Она сказала мне, что беременна и что я свободен.
— Вот глупая идиотка, — рычит Джен. — Такая чертовски упрямая. Скажи мне, чего ты хочешь?
Это самый простой вопрос, на который я когда-либо отвечал.
— Я хочу того, чего всегда хотел. Мне нужна моя жена.
— А ребенок?
— Я хочу его больше, чем когда-либо в жизни.
Джен широко улыбается.
— Хороший ответ. Итак, что ты собираешься сделать, чтобы вернуть ее? Она убеждена, что ты не хочешь быть отцом.
— Она не хочет со мной разговаривать. Я уже пробовал.
Джен задумчиво постукивает пальцем по губам.
— Знаю! На следующей неделе ей нужно к врачу. Ты должен пойти туда и показать ей, что ты полностью в деле.
Еще одна неделя без Мэллори звучит как ад, но Джен права, если я смогу заставить ее понять, что действительно хочу нашего ребенка, она вернется ко мне. Мне просто нужно решить, что делать с собой всю следующую неделю, чтобы не потерять свой сходящий от любви разум.
Я стою посреди того, что раньше было моим домашним офисом, а теперь превратилось в детскую. Стены бледно-желтые, деревянный пол покрыт плюшевым ковром, в углу стоит кресло-качалка. Я только что закончил собирать кроватку и пеленальный столик. Адам наносит последние штрихи на фреску, которую он рисует на одной из стен, — лесная полянка с зверятами, которые соответствуют постельным принадлежностям и всему остальному в комнате. Как только он закончит, комната станет полностью идеальной.
Джен права, мне нужно доказать Мэллори, что я полностью согласен с нами и ребенком. Поход на прием к врачу — отличный первый шаг, но этого недостаточно. Вот тогда я и решил начать этот проект. Мэллори беспокоится, что я не хочу ребенка, но знаю, что еще она беспокоится, что я собираюсь вернуться к своим нескончаемым рабочим часам. Я не могу придумать лучшего способа показать ей, что этого абсолютно не так, чем превратить мой кабинет в комнату для нашего ребенка.
Когда мы купили этот дом, мы купили его с мыслью, что наша семья будет расти. Есть три гостевые спальни, которые в основном пустуют. Было бы проще переделать одну из этих комнат, но так лучше. Это физическое воплощение моего стремления к переменам.
Адам хлопает в ладоши.
— Все сделано, что думаешь?
— Это потрясающе, дружище. Спасибо, что нашел на это время.
— Без проблем. Это хорошая смена ритма от того коммерческого дерьма, которое я делаю для работы. Я имею в виду, какой художник не хочет провести выходные, рисуя милых маленьких лисичек и енотов? — говорит он почти саркастически.
— Серьезно, я ценю это. Мэллори точно понравится.
— Обращайся. Теперь просто нужно уговорить ее вернуться к такому тупице как ты обратно.
Это чертова правда.
— Ее встреча назначена на завтра. Я заберу ее с собой домой, несмотря ни на что.
Глава 15
Мэллори
Сегодня радостный день с примесью горечи. Мне делают УЗИ, и я впервые увижу своего ребенка и узнаю, мальчик это или девочка. По правде, Скотт тоже должен быть здесь рядом со мной. Я договорилась с Джен, но в последнюю минуту у нее появился срочный клиент, и ей пришлось отказаться от похода к врачу, так что теперь я сижу здесь одна в бумажном халате. Кладу руку на живот, ну вроде как одна.
Раздается резкий стук в дверь, и доктор входит в комнату. Я никогда не понимала, зачем докторам стучать, если они не ждут, пока разрешишь им войти.
— Миссис Трамбл, как вы сегодня?
— Я в порядке. Немного нервничаю и взволнована.
Он хихикает, его заметные морщины говорят о нем как о человеке, который проводит больше времени, улыбаясь, чем хмурясь. Я люблю доктора Лавлейса. Ему под пятьдесят, волосы темные с проседью. Он женат уже много лет, и у него четверо детей, которыми он всегда хвастается. Одной своей улыбкой он может заставить человека чувствовать себя совершенно непринужденно. Я благодарна за это, потому что у меня такое чувство, что мне понадобится целая куча его улыбок, чтобы пережить остаток этой беременности самостоятельно.
— Это совершенно нормально — нервничать и волноваться. Вы впервые встретитесь со своим ребенком и узнаете, кто вызвал у вас утреннюю тошноту, о которой вы рассказали медсестре.
— Фу, больше похоже на дневную тошноту.
Доктор Лавлейс сочувственно похлопывает меня по плечу.
— Иногда так бывает, но все ваши анализы идеальны, так что беспокоиться не о чем. Итак, вы готовы встретиться со своим малышом?
Мой ответ прерывается стуком в дверь. Доктор морщит лоб и идет посмотреть, кто это. Он тихо разговаривает через приоткрытую дверь, прежде чем открыть ее до конца и впустить человека с другой стороны в комнату. Я остолбенела, когда вошел Скотт.
— Извини, что опоздал, на автостраде произошла авария, и движение встало на многие мили.
Я вырываюсь из своего потрясенного молчания и прижимаю бумажный халат к своему телу, как будто он каким-то образом защитит меня от всего, что происходит. Эта глупая штука почти ничего не покрывает. Тот факт, что он открывается спереди, а не сзади, заставляет меня чувствовать себя невероятно уязвимой, когда Скотт осматривает меня с головы до ног, его взгляд постоянно возвращается к моему животу.