— Я не знаю этого, мама, — Глаза Лики заблестели, а губы расплылись в печальной улыбке. — Мне не дано было понять то, о чем ты сказала, и почувствовать на себе, что значит быть под опекой отца.
Катерина Новик, обреченно вздохнув, обняла дочь, ласково похлопывая по спине, и на секунду Лике показалось, что не она, а мать пытается ее успокоить, вселяя силы, которые теперь необходимы. Вытерев скатившуюся слезу, Анжелика отстранилась, ободряюще сжав холодную руку матери. Похоже, все препятствия и мнимые преграды уничтожены после произошедшего события.
— Мам, а что ты чувствуешь к папе? — поинтересовалась девушка, и женщина, выдержав минутную долгую паузу, не стала отрицать пришедшую на ум дочки догадку:
— Мне важнее, как чувствует себя твой отец, нежели повышение цен на муку. Я хочу попробовать исправить допущенную мной много лет назад ошибку… Лика, и еще одно: это я запрещала твоему отцу общаться с тобой и не передавала его подарки тебе, выкидывая их в мусорный бак… Прости меня, девочка моя, как же я была несправедлива ко всем!
Анжелике казалось, что весь мир построен на лжи, если родная мать утаивала от нее столь важные вещи, а ведь она все время держала обиду на отца за его безразличие к судьбе дочери, хотя он не забывал о ней. Почему столько вранья и тайн? Почему нельзя перестать притворяться и вводить людей в заблуждение? Или только она заслужила подобного обращения?
В иной обстановке Анжелика вряд ли бы не поссорилась с матерью, высказав все, что терзало ее долгие годы, однако не время выяснять, кто виноват. Им следует держаться друг за друга, дабы справиться с грядущими невзгодами.
— Не надо, мам, — тихо попросила Анжелика, заметив, как женщина расплакалась сильней, опускаясь на кафель. Она обхватила мать за плечи, не давая рухнуть на колени, и погладила по растрепанным волосам. Нельзя не считать, сколько сил и переживаний вложила в нее Катерина, пытаясь заменить ей недостающего отца и став главарем в семье, поэтому невыносимо наблюдать за страданиями всегда сильной и непоколебимой женщины.
— Не сердись на меня, прошу, — взмолилась мать. — У тебя есть право ненавидеть меня после всего, но, доченька, ты единственная, для кого я живу. Ты должна меня понять, ведь то же самое, наверняка, твое сердце чувствует к Белле. Она ведь стала для тебя спасительным лучиком в безрадостном браке! Дети меняют людей, как и она, дав вам с Сандером шанс быть идеальной семьей, верно?
Ах, если бы кто-то сумел заглянуть в душу Анжелики, то он бы ужаснулся тому, что там творилось. Не душа, а кровавое месиво, в которое постоянно вонзали безжалостно острие ножа, напоминая о браке или любви, а Жиральд Ларош своим возвращением окончательно добил ее.
— Да, мама, ты права, — кивнула Анжелика. — Дети влияют на развитие отношений между супругами, и пусть не я ее родила, но она для меня смысл сохранения нашей семьи. Я не представляю иногда, как раньше жила без ее невинной улыбки или молочного запаха.
Наверное, это самая главная правда в жизни Анжелики, и в этом она никогда не разочаруются, ибо Белла заставила улыбку часто появляться на лице Лике. Двухлетняя худенькая девочка с огромными испуганными карими глазами, как у отца, покорила Анжелику с первого взгляда.
Вышедший из палаты врач, которого они ожидали больше часа, так как он вел важный разговор с каким-то больным, не удивился, застав двух заплаканных женщин.
Он хмуро посмотрел на них — это был кучерявый полный мужчина с причудливо закрученными бакенбардами и пронзительным пытливым взором, словно проникающим под кожу.
— Вы можете пройти туда, — деловито сообщил он, указывая пальцем на белую дверь слева, куда они немедленно отправились.
Довольно-таки маленький чистенький кабинет, обставленный разными медицинскими приборами и бежевой мебелью. Доктор, сев в кожаное кресло напротив, взял листок и быстро что-то написал, положив потом бумажку в раздвинутый ящик стола.
— Меня зовут Эжен Бувуа, главный врач этой больницы, — представился он, надевая очки, сразу изменившись во внешности, приобретя серьезное выражение. — Итак, вас интересует пациент Рейн Новик?
— Что с моим отцом?
— Как мой муж?
Их вопросы вылетели одновременно, от чего мать и дочь переглянулись, мысленно пообещав друг другу бороться с предстоящими трудностями, несмотря ни на что.
— Состояние, действительно, весьма тяжелое, — не обратив внимание, произнес Эжен. — У вашего отца и мужа сломалось ребро из-за сильнейшего удара вследствие аварии, но осколок застрял в левом легком, то есть, по-другому, это проникающее ранение с повреждением пристеночной плевры и органов грудной полости. Она требует специальной операции. Мы остановили процесс заражение и развития пневмоторакса, но это временно, буквально на двенадцать часов. Ему нужна срочная операция, в противном случае кровотечение усилится и…
— Почему вы ничего не делаете тогда? — не выдержала Анжелика и чуть повысила голос. Страх за отца овладел ею, как и плохое предчувствие, растущее внутри. — Вы говорите, что это необходимо, а сами бездействуете.
Мужчина задумчиво обвел ее взглядом, останавливаясь на влажных волосах и мокрой одежде, прежде чем предложить:
— Во избежания заболевания, я советую вам снять вашу куртку, а лучше поехать домой и переодеться.
— Со мной все в порядке, — тоном, не терпящим продолжения дискуссии на эту тему, заявила Анжелика. — Почему вы не торопитесь? Если надо оперировать, так выполните свою работу. На кону человеческая жизнь!
— Вы не понимаете, — укоризненно заметил Эжен. — Операция очень серьезная, провести ее должен хирург, проделывающий такие манипуляции..
— Деньги не имеют значение, — перебила его Анжелика, и врач устало закатил глаза, всем видом показывая, что ему трудно разговаривать, когда в смысл его фраз не вникают, а выдвигают собственные версии. Она замолчала, подавляя подступившее раздражение.
— Дело не в финансах, — терпеливо пояснил Эжен. — Во Франции, по моему мнению, всего лишь несколько хирургов — виртуозов, проводящие подобные операции в день по несколько раз. Я созвонился со своим коллегой из Страсбурга, месье Кристианом Кобалье, но он улетел в Швейцарию, поэтому у меня остался только один лучший вариант.
— Какой? — Непонятные дрожь охватила Лику. Она списала ее на холод, исходивший от мокрых вещей, и погрузилась полностью в разговор с доктором, страшась наихудших предположений.
— Вам, кстати, повезло, так как он сейчас в нашем городе. Если он будет оперировать вашего отца, то все будет выполнено блестяще. Поверьте, он профессионал в таких делах, к тому же он ведущий торакальный хирург Европы. Жиральд Ларош, к моему удивлению, согласился с первого раза оказать помощь нашей больнице, в частности вашему отцу.
Жиральд — имя наваждение, имя преследователь, имя, наводящее на нее страх и желание. Разве могло быть иначе? Она, прекрасно зная, кто является знаменитым хирургом во Франции, чья фамилия стоит первая в списке, продолжала полагать, что хоть в этом случае ее подозрения будут беспочвенны.
Жиральд Ларош… Он согласился на операцию, почти наверняка, чтобы заработать баллы перед ней, ошибочно рассчитывая получить выгоду. Нет ничего хуже, чем ощущать себя зависимой от человека, достойного исключительно ненависти! Его планы направлены на разрушение стабильности, окружающей Лику. Он вновь вносит бурю, сметающую установленные дистанции. И именно он будет противостоять смерти, дабы спасти ее отца.
Анжелика давно осведомлена о профессионализме Жиральда, хотя раньше и не догадывалась, что когда-нибудь столкнется с ним, как с хирургом, вытаскивающим с того света одного из членов ее семьи.
Она много чего не предполагала, между тем неприятные неожиданности случаются чаще, чем что-либо.
— Вы меня слушаете? — недовольный возглас врача принудил Анжелику вернуться к диалогу, потеряв суть и смутно помня, что объяснял монотонной речью мужчина. Когда она о чем-то задумывалась, то переставала реагировать на реальность, особенно о Жиральде Лароше.
— Да, вы рассказывали мне об операции, — пробормотала девушка и почувствовала, как пальцы матери накрыли сложенные на столе ледяные руки дочери.
— Не совсем, ладно, мне кажется, что вам стоит отдохнуть, — посоветовал Эжен, подозрительно оглядывая резко побледневшее лицо собеседницы, контрастирующее с покрасневшими нижними веками глаз и немного посиневшими губами. — Вы продрогли! В лучшем случае, вы заработаете пневмонию, а в худшем… Езжайте домой!