Ангелина Алябьева - Удовольствие

— Лика, доктор прав, — подключилась до сей поры притихшая Катерина, заботливо протянув кашемировое пальто. — Одень, я все равно останусь здесь до завтрашнего утра, пока не сделают ему операцию.

— Утра? — непонимающе переспросила Анжелика, не став возражать, надела предложенное пальто, получая материнское тепло, греющее ее замерзшее тело. Чего таить, она прошла довольно далекое расстояние, прежде чем позвонить матери с телефона ближайшего кафе, вот почему намокла под проливным дождем, как курица. — Операция, получается, будет завтра утром?

— Лика, доктор же два раза упомянул о дате. Что с тобой? Завтра в девять утра…  Ты чего, дочь?

— У меня, похоже, мигрень, — солгала она, не вынося подозрительности, с которой врач покосился на нее.

Под удивленные взгляды Анжелика поднялась из-за стола на ватных ногах, тряхнув головой, отгоняя противную слабость, заполнившую ее. Горячая ванная и кружка горячего шоколада не помешают ей встряхнуться и поразмыслить над текущим ходом событий, в то же время подготовиться к неминуемой встречи с ним, и Катерина Новик, скрепя сердце, отпустила дочь, жалея, что именно Жиральд Ларош станет тем, кто поможет им, в прошлом принесший горе в их дом. Увы, выхода нет…

Анжелика вылетела из больницы и поёжилась. А дождь лил и лил, не прекращаясь. Периодически сверкали молнии. Внезапно вспомнив, что она дала шоферу выходной, Анжелика едва не застонала от досады. Поздним вечером в мерзопакостную погоду она вряд ли найдет такси.

Из-за дождя на улице потемнело быстрее, чем положено. Однако так как до вечера еще далеко, то на город опустилась серая пелена, и в одночасье все потеряло краски.

— Анжелика!

Девушка обернулась, всеми фибрами души желая выдать действительное за воображаемое. Нет, невозможно прятаться от жестокой реальности, следовательно, не остается надежды убежать от истины.

Даже не присмотревшись сквозь призму ливня, она узнала Жиральда Лароша, промокшего до нитки, неотрывно смотревшего на нее. Он стоял возле черного «мерседеса», открыв дверцу машины, без намеков давая понять, что ждет ее. По-хорошему, она обязана проигнорировать сей жест и пойти своей дорогой, только что-то внутри мешало осуществить задуманное. Она, как завороженная, медленно направилась к нему, вроде бы их разделяло пару шагов, а кому-то — вечность. Сначала ему показалось, что это плод разыгравшейся фантазии, и она не различила его зова, растворившегося в шуме дождя. Все — таки это не сон… И когда Анжелика приблизилась к нему, радость отступила, пропуская вперед огорчение. В ее глазах открыто читались ненависть и злость, но вместе с тем неясная жалость и неприкрытая боль.

— С твоим отцом ничего не случится, обещаю, — Жиральд заговорил неторопливо, тщательно подбирая слова. — К сожалению, нет возможности сегодня прооперировать его, потому что пациента следует подготовить, взять нужное количество анализов, но завтра утром ты уже будешь рядом с ним. Есть случаи и хуже и…

— Замолчи! — Сорвалась Анжелика. Дыхание участилось. Она не верила ему, не хотела верить его обещаниям, не хотела слышать этих слов. Только не от него. Но хуже всего было другое: она видела в них частичку правды. Он не лгал ей, не лукавил. Это добивало, удручало, приводило её в ступор.

— Ты замерзла, — тише добавил Жиральд, сопротивляясь всеми силами жажде коснуться мокрых упавших прядей на лоб Лике или прижать дрожащую девушку, оберегая от всех несчастий. — Я подвезу тебя до дому.

— Жиральд, ты, правда, уверен, что я поеду с тобой? — выплюнула Анжелика. — Жиральд Ларош, у нас разные пути, и то, что вы намереваетесь оперировать моего отца, ничего не меняет. Это ваш врачебный долг или попытка исправить старую оплошность, меня не интересует. Упаси Боже, если мой отец… Ты и представить не сможешь, на что я буду способна.

— А ты продолжаешь видеть во мне убийцу? — то ли утверждал, то ли спрашивал Жиральд. — Когда я надеваю белый халат, для меня перестают иметь значение личные неприязни и обиды. У меня нет прав лишать человека жизни, кто бы он был. Соответствуй я твоим мыслям, то вряд ли бы Александер Девуа до сих пор ходил по земле.

— Ты спас моего мужа, — горько подтвердила Анжелика, и до того как запрыгнуть в затормозившее возле них заказанное кем-то такси, напоследок бросила: — Я никогда не забуду, как подло ты поступил, отказавшись оперировать мою кузину. И ты смеешь рассуждать о честном исполнении врачебных обязательств? Моника едва не погибла, потому что твоя ненависть перешла границы, и ты воспользовался своим положением. Доктора не бывают такими.

Как колодец, откуда перекачали всю воду, так и ее сердце, наполненное когда-то любовью, иссохло, не в состоянии более тянуться к тому, кому стремилось раньше. Или нет?

Он же разучил ее любить, бросив на произвол судьбы, оставив внутри дыру, а привычная ненависть глубоко осела, разъедая изнутри. Как же больно! Никто не поймет, пока не один день не проведет в ее шкуре…

В своих несчастьях ей некого было винить, кроме него. Некого винить в том, что она никогда больше не сможет полюбить. Некого винить в том, что не хочет больше верить…

Назвав таксисту, старичку с седоволосой бородой, адрес дома, заплатив в два раза дороже положенной суммы, Анжелика прикрыла глаза, тщетно стараясь погасить вспыхнувшее пламя. Почему так трудно держаться подальше от него и ненавидеть? Почему настолько сложно ненавидеть?

Почему нет охоты его презирать после всего случившегося?..

Ночь тянулась бесконечно. Обессиленно опустившись в кресло, Анжелика почти бредила, пытаясь отогнать неприятные мысли, терзающие не только голову, но и душу. Лунный диск, что висит на тёмном полотне неба, тускло освещал бледное лицо, но в глазах девушки намного больше огней. Они горели пламенем возрождающегося, подобно Фениксу, страстному чувству, похороненному в потайном дальнем угле души.

Как бы она хотела, чтобы эта была лишь детская сказка, в которой принцы будят спящих принцесс поцелуем, а добро одерживает победу над злом.

Но вот беда.

Это не сказка.

Это суровая правда жизни.

Он вернулся… Глупо продолжать отрицать очевидные вещи: ничего, как прежде, уже не будет, потому что он вновь потревожил ее покой.

«Я хочу, чтобы ты верил мне».

«Я хочу, чтобы ты доверяла мне».

Как же она любила, самозабвенно отдаваясь новому чувству, перестав различать ложь от истины! Как же она хотела наслаждаться запретными ласками и жаркими поцелуями, забывая обо всем! Как же она желала ощущать себя любимой и отвечать тем же!

Сейчас от любви остался только пепел, похороненный где-то там, в сумраке сердца. Он не развеялся совсем, но почти испарился, словно ожидая сильного ветра, чтобы улететь навсегда. Благоухающие цветы любви в ней превратились в ядовитые растения, отравляющие и ее, и всех, кто близок к ней.

Наивная девочка, влюбившаяся в первый раз, отдавшаяся без остатка первому чувству, раздавленная жестоким предательством, жалобно рыдала и надрывно кричала внутри, окончательно растворяясь.

И ей становилось страшно… Готова ли она принять новую и чужую Анжелику, не способную проявлять какие-либо эмоции к окружающему миру?

Даже подступившие слезы замерли на ресничках, не рискуя упасть на щеки, чтобы скатиться по ним и исчезнуть.

Неожиданно Анжелика уставилась в окно, наблюдая, как по безоблачному небосклону падает звезда, и воспоминания хлынули с новой силой, возвращая мысленно в те моменты, когда она смеялась искренне, без фальши и горечи, в теплых объятиях мужчины, и тогда падали звезды…  Но она никогда не загадывала желания, может, потому что считала, что у нее уже есть все? И верны ли эти глупые суеверия? В противоположность разуму, ее губы непроизвольно выдохнули:

— Жиральд Ларош!

Анжелика ненавидела себя за эту минутную слабость, тем не менее собралась подняться, решив, что пора отправиться в постель и попытаться заснуть, к тому же изматывающие посиделки до трех часов ночи до добра не доведут.

У нее не получилось. Голова закружилась, а перед глазами на мгновение резко потемнело, заставляя девушку рухнуть обратно в кресло.