«Анжелика, я люблю тебя… Вся моя жизнь принадлежит тебе… Ты изменила меня… Я не могу дышать без тебя… Анжелика!»
Она закрыла уши и зажмурилась, борясь с голосом, раздающимся так громко, что, кажется, будто он здесь, с ней… Почему он не отпускает ее? Чего добивается, измучивая лживыми словами и поступками, совсем не похожими на того Жиральда? Она не хочет думать о нем…
Бесполезно. Самые страшные шрамы навсегда стали частью ее. Они выжжены на сердце, напечатаны на душе, и она чувствует их каждый миг, каждую секунду, не смыкая глаз.
Воспоминания, страшные и непередаваемо горькие, накрывают её с головой. Анжелика почти физически ощущала, как давит на неё воздух, внезапно ставший таким тяжёлым.
Вдохи даются с большим трудом, и беспросветная пелена уже застилает её сознание, однако голубые глаза, наполненные безграничной любовью и нежностью, врезались в память, не давая провалиться в спасательную бездну, держа ее на грани от мрака.
Вот Жиральд, заливисто смеющийся от очередной шутки Анжелики, сияющим взглядом смотря на нее… А вот он мрачен и серьезен, изучает диагнозы больных, но стоило ей приблизиться к нему, как мужские губы привычно расплываются в ласковой улыбке… И, наконец, страх, обреченность, раскаяние, отпечатывающиеся на его лице, когда она узнает ужасные вещи, касающиеся прошлого мужчины, разрушивших их совместное будущее.
Словно издали, как в замедленной съемке, Анжелика видела себя, бегущую прямо к Сандеру, в то время, как совсем близко стоял мужчина, раскрывший для нее объятия. Он, действительно, верил, что она придет вновь к нему… Она бы непременно выбрала лишь его, если в тот роковой день на крыше не встретила живого и невредимого друга.
И он ушел… Ушел, чтобы вернуться…
Она хотела проснуться, и сердце сжимал страх, но у неё никак не получалось, и Анжелика судорожно вздохнула, окунаясь в глубину собственных страхов, сталкиваясь с ожившими призраками прошлого.
Жить в иллюзии не получалось, а в реальности оказывалось слишком непереносимой. Лгать тому, кто верит — это больше, чем непростительно. Невыносимо.
Ей стало холодно, она начала дрожать, как вдруг вспыхнули два огня. Темное полымя горит ярко, угрожая сжечь ее, а языки пламени направлены на нее, гроза поглотить, но он не дарил тепла, наводя исключительно страх обжечься. А другой огонь подчиняет ее, подобно мотыльку, притягивая к своему свету, желая отогреть. Что с ней творится? Куда стремится ее душа?
Ненависть помогла справиться со всем. Ненависть послужила главной причиной этого брака и превратила их жизнь в ад, полный лжи и горечи, но ни разу за все время она не испытывала подобных эмоций. Так что же сейчас? Теперь, когда она научилась выживать и бороться за право быть счастливой, болезненно пропуская через себя дни, проведенные с нелюбимым, но верным Сандером, постепенно приходило понимание, что чего-то важного, необходимого не хватает.
Луна исчезла, как и россыпь звезд. Откуда-то подул холодный ветер, но девушка, яростно мотающая головой во сне, сжимая подлокотники кресла, ни на что не обращала внимание. Беспокойные сны отражают наши внутренние страхи, и она прекрасно знала, чего боится, хотя и отрицала, прогоняя назойливые кошмары.
Она боится поверить и изменить мнение о нем… Будет опять больно, ибо один раз, наступив на грабли, только дурак повторит одинаковую ошибку.
Его образ снова появился перед ней, плеснув очередной порцией обжигающей боли, и Анжелика незаметно дернулась. Отчаянным взглядом, в котором плескались нескрываемые страдания, он звал ее. Без слов. Просто звал глазами, будучи уверенным, что она обязательно поймет, и она сделала шаг вперед, однако неожиданно откуда-то вставшая невидимая стена препятствовала ей, не давая пройти к нему.
Анжелика остановилась, не смея повернуться назад, но и дальше идти не могла, с ужасом следя, как подступающие языки пламени проглатывают стоящего недалеко темноволосого мужчину, забирая с собой в неизвестность, куда потом исчезли. Крик, готовящийся вырваться из горла, застрял, как косточка, мешая дышать, и на несколько секунд Анжелика была уверена, что задохнется.
Затем наступило странное умиротворение в виде мягкого облочка, подхватившего ее и уносящего куда-то вдаль. Анжелика ровно задышала, хотя в груди слышались хрипы, раздающиеся в одинокой спальне, окутанной мраком и тьмой.
Что-то шло не так… Что-то разрушилось… Может, иллюзия?
Утреннее солнце освещало улицы, подглядывая в приоткрытые окна. Белые шероховатые камни мощенных дорожек впитывали раннее, легкое тепло. Сидя на скамье возле операционной, Анжелика украдкой поглядывала за волнующейся матерью, которая, не находя себе места от беспокойства, измеряла длинный коридор шагами, а тетя, прилетевшая, узнав о произошедшем, немедленно вылетела в Женвилье, дабы оказать поддержку сестре, опустив плечи сидела на больничной скамье.
Врачи суетились, бегая с одной палаты в другую, в то время, как за дверью напротив шла борьба за жизнь ее отца человеком, на которого никак нельзя полагаться.
Горький медицинский запах больницы застревал в легких и вызывал тошноту. Анжелика незаметно ощупала с утра саднящее горло. Странно, почему ей так холодно, ведь в помещении, вроде, тепло, судя по горячим батареям, находящимся впритык к подоконникам? Наверное, вчера она сильно переволновалась, поэтому проглотить слюну ей давалось с трудом из-за сковавшей горло боли.
Ожидание, подобно шелковой ленте, разорвалось, когда лампочка над дверью погасла. Из операционной начали выходить врачи. Мать и тетя сразу оживились, а Анжелика на негнущихся ногах встала, отгоняя противное головокружение. Все ожидали Жиральда Лароша. Он вышел последним. Зеленая маска не просто закрывала лицо, а придавало какую-то загадочность образу хирурга и выразительно подчеркивала нежно-голубые глаза, смотревшие только на нее, от чего мурашки пробежали по ее коже. Взгляды встретились и остановились, создав таким образом беззвучный диалог: каждый думал про себя — понимали оба.
«Он…»
«Все в порядке… Я ведь обещал».
«Я…»
«Не стоит, это мой долг».
«Ты…»
«Знаю, уже слышал».
Надо быть слепым или чересчур наивным, чтобы не заметить, как два человека разговаривали друг с другом без слов, тем не менее в воздухе повисло непонятное напряжение, поэтому Катерине Новик пришлось вмешаться, опасаясь последствий от такого диалога:
— Как мой муж, профессор… Ларош?
Жиральд вздрогнул и повернулся к женщине, ждущий положительного ответа, боясь, что предчувствие не подвело. Какая ирония! Если бы год назад кто-то сказал Катерине Новик, что ее дальнейшая жизнь зависит от того, что скажет подлый обманщик, заманивший Лику в коварные сети соблазна, то она бы послала наглеца, куда подальше, но… Увы, с этим фактом следует смириться.
— Его состояние тяжелое, но стабильное, — холодным тоном осведомил их Жиральд, не сводя глаз с опустившей голову Анжелики. — Сегодня он останется в палате интенсивной терапии, но как только он придет в себя, то один из вас может пройти к нему. Анж… Ма… Мадам Девуа, нужно срочно заполнить кое-какие формальности, пройдемте со мной в кабинет. Второй слева.
Прежде чем Анжелика успела открыть рот, ее мать вступилась, недовольно оглядев профессора с головы до ног. Кажется, даже подавленное состояние и расстройсто не влияют на неприязнь к этому французу.
— Профессор, мы, вполне, справимся сами, — подчеркнуто вежливо проговорила Катерина. — Лика подождет здесь. Разве вы не спешили?
Жиральд Ларош, сняв маску, поджал губы, в последний раз с сожалением посмотрев на Анжелику. Это скрытая недосказанность ошпарила словно кислотой. Она обжигала душу, парализовала окаменевшее тело, и от этого ощущения ей хотелось кричать. Почему же было так гадко и тяжело? Почему невыносимо находиться рядом с ним?
— То, что я скажу тебе, отразится на твоем настоящем, Лика! Эту правду мне запретили говорить, но сегодня у меня нет право ее скрывать больше.
Анжелика непонимающе уставилась на тетю. О чем идет речь? За три года они почти не виделись, потому что Анита постоянно ссылаясь на то, что она занята, занимаясь здоровьем и восстановительным периодом Моники, а потом — поискам подходящего кандидата на роль ее супруга, ведь дочь не так молода, хотя она никогда не забывала о племяннице, нося на сердце тяжелой камень вины.