Алена Нефедова - Уха из петуха

— Так как Вас занесло в наши края? — без особого нажима спросила Лилия Андреевна, расставляя на столе тарелки и параллельно продолжая что-то нарезать на доске — похоже, нечто вроде кусочка копченой грудинки или домашнего копченого сала.

— Ну, — помялся Сергей, не особо желая распространяться о состоянии своего здоровья, ибо вдруг захотелось ему предстать перед ней не дурилкой хворым и убогим, вечно влипающим в нелепые ситуации (что по большому счету пока было абсолютной истиной), а справным таким мужчиной, которым и заинтересоваться можно бы. — Я сюда приехал по совету п… приятеля одного. Сперва отдохнуть, а заодно и осмотреться — каково тут живется. Ну, так, на будущее, — расплывчато-туманно ответил наконец он. Ну и не соврал. Практически. С психологом тем он знавался не только по специфической работе последнего, но и так — пересекались пару раз на всяких вечеринах, было дело.

— Ух ты ж, — воскликнул вдруг Антоха, сунувший нос в деловито скворчащую сковородку, маняще поблескивающую зарумянившимися ломтиками картофана. — Ты духмяную делаешь, как папка любил?

На секунду Сергей успел узреть яркий румянец, вспыхнувший на щеках соседки, которая несколько суматошно кинулась к плите, приговаривая:

— Тоша, сынок, а принеси-ка из чулана луковку. А духмяную да — и папа твой любил, и бабушка любит, да и ты не откажешься, так ведь?

— О. Видать, хорошо я поутряни прикормила соседа-то, что он и вечерять у нас надумал, — раздался задорный голос от дверей. В проеме стояла Анастасия Ниловна — запыхавшаяся, раскрасневшаяся, в сползшем набекрень цветастом платке, с небольшим бидончиком малины в правой руке и лукошком, наполненным ярко-рыжими подосиновиками, в левом. — А я-от с Никитишной нынче за первой малиной ходила, на место наше заветное, в угол Медвежий. Туда-то народ боится соваться. Глянь-ко — полнехонько бидончик-от набрала.

— А Вы чего суетесь? Уж сколько раз я Вам, мама, говорила — не стоит так рисковать из-за ягоды. Вечно Вы то в Марьюшкино оконце за брусникой идете, то в угол этот Ваш Медвежий. А ну как и правда на косолапого наткнетесь или в топь угодите?

— Ох, Лилечка, ну на кой мы ему, медведЮ-то, сдались-то, бабки старые, смердючие? Ему бы чего посвежей, помоложей, чем мы с Никитишной, — усмехнулась бабка, поставив бидончик по центру стола. — А у топь мы поодиночке и не суемси, завсегда у двоих ползаем, чай не кулемы городские, — хитро сверкнула взглядом в сторону гостя Анастасия Ниловна. — И вот табе подосиновиков ишшо, смотри, какие молоденькие, это я коло Горватки на них наткнулась.

Бабка прошла за печку, продолжая переговариваться уже с внуком, а Сергей сидел с полузакрытыми глазами, медленно погружаясь в транс от головокружительного запах жарящейся на сале картохи, к которой Лилия Андреевна с минуту назад кинула копченую грудинку и порезанную луковицу, "для духмяности", как уже понял обделенный в этой жизни вкусной едой мужчина.

Транс был грубо прерван громоподобным урчанием забытого в суматохе этого насыщенного дня мужского желудка.

— Простите, — смутился Сергей, — я…

— Да что ж это мы, мужик голодный сидит, а мы лясы точим, — всплеснула руками вновь появившаяся у стола Анастасия Ниловна. — Ходи-ка со мной, унучек, в подпол. Сей же час мы и груздиков достанем, и капустки, и огурьев малосольных. Сиди, милок, — остановила бабка попытавшегося было подняться Сергея. — Усе будет. Сиди.

Через несколько минут бабка с Антошей поставили на стол миски с деревенскими разносолами, а по центру — рядом с бидончиком одуряюще сладко пахнувшей малины — водрузила маленький пузатый графинчик с темно-багряной, маслянисто плещущейся о бока сосуда жидкостью.

— Мама, а это Вы зачем? — строго спросила Лилия Андреевна, кивая на графин.

— Ай, нягож, к такой-то закуси как раз моя синяя пойдет, — ничуть не смутившись строгостью голоса невестки, ответила старшая Апраксина. Достав из слегка покосившегося серванта две рюмки, она налила обе вкрай и, подвинув одну Сергею, подняла вторую:

— Ну, что? За знакомство, соседушка. Будем дружно жить, да выручать дружка дружку. Так-то оно в жизни завсегда повелося — иной сосед ближе кровного родственника становится.

"Нектар и амброзия, — благоговейно прошептал дебил, распробовав вкус "синей" — тягучей сладковатой наливки, явно настоянной на нескольких видах ягод, и прожевав первую порцию "духмяной" жаренки. — А давай тут жить навсегда останемся, а? Тебя ж никто так не кормил", — напористо продолжал внутренний собеседник, интенсивно хрустя огурьями и запихиваясь в обе щеки груздями.

"Никто, — угумкнул с набитым ртом Сергей, — и никогда".

Куда и как делось изрядное количество времени, Сергей потом припомнить так и не смог. Вроде садились за стол — едва начинало смеркаться, а моргнул — уж темень сплошная за окном. Опомнился сытый и чуточку захмелевший гость только когда заметил, что Тоха тихо посапывает под боком у Анастасии Ниловны, уснув под их негромкие разговоры. Вот же он лошара эгоистичный. Это он на отдыхе, а людям наверняка вставать не свет ни заря. Смутившись, Сергей стал благодарить за ужин, при том, что уже и припомнить не мог, когда он делал это столь же искренне. Опять остро захотелось совершить в ответ что-то приятное, способное порадовать этих людей, для которых не только накормить тело, но и обогреть душу — дело само собой разумеющееся. И хотелось не потому, что вроде как задолжал, а как в том старом мультике — просто так.

— Я вас провожу, — тихо сказала Лилия Андреевна и сняла с крючка у входа фонарик.

— Да что же я сам, что ли… — засмущавшись, начал Сергей, но, получив вправляющую затрещину от внутреннего дебила, прикусил язык.

"Проводы-темнота-двое под луной-поцелуй-секс" — ткнул тот его в очевидную логическую цепочку.

"Секс — это хорошо, — обрадовался Сергей. — Это прямо замечательно"

После натопленного дома уличная вечерняя прохлада моментально пробрала до нутра, пробуждая от легкой сытой сонливости и самого мужчину, и его чрезвычайно активное в последнее время либидо. Небо оказалось затянуто облаками, и темнота снаружи была насыщенной и плотной, такой, что, казалось, можно опереться — и она удержит. С речки доносились лягушачьи любовные песни, неуемный соловей все не терял надежды очаровать вокалом самку, сверчки… черт его знает, зачем еще и эти так старались быть услышанными, но, в принципе, это было и не важно, нынешним вечером все эти звуки Сергею уже не казались какофонией чрезмерно разошедшейся природы, а скорее уж складывались в какую-то романтичную мелодию на заднем плане. Потому что на переднем у него сейчас были очертания фигуры идущей впереди Лилии Андреевны. Фонарь образовывал почти идеальный круг света и позволял Сергею безнаказанно пялиться на все ее изгибы, ощущая постепенный отток жидкостей в район паха. Идти он старался ближе некуда, чтобы ловить отголоски ее аромата, который быстро и нахально разворовывал легкий ветерок.

— Дождь будет завтра, — негромко произнесла женщина и остановилась у калитки. И Сергей, конечно же, совершенно случайно и никак по-другому, не успев остановиться, налетел на нее, уткнувшись лицом в затылок. Да так и застыл, предоставляя женщине возможность или оттолкнуть его, или обернуться для поцелуя. Изящества никакого, соблазнение — минус сотого уровня, но как только Сергей вдохнул разок у самой кожи Лилии Андреевны, ему стало глубоко по боку на то, как это выглядит. Щелкнул внутренний тумблер, начисто вырубающий мужчину цивилизованного, способного к какому-никакому флирту и постепенному подкрадыванию к, конечно, все прекрасно понимающей жертве, но тоже следующей правилам игры, принятым в обществе. В гробу сейчас Сергей видал все эти игры, из глубин его подсознания вылез неандерталец, подвинувший мощным плечом офигевшего дебила и на языке жестов предложил Сергею хватать ту самую, нужную женщину за волосы и тащить в пещеру, дабы сначала утвердиться в правах, а потом уже чахнуть, поражаясь своей удачливости, и бормотать "моя прелесть".

Офигевшие от той прыти, с которой пещерный человек с воплем: "Вах, какой жэнщина. Пэрсик, а не жэнщина" могучими дланями охватил гибкий стан соседки-участковой, Сергей вместе с дебилом нервно закурили в сторонке.