Алена Нефедова - Уха из петуха

— Уф-ф, вот попрут нас бабы Апраксинские вместе с этим цирком с конями, Серега, — нервно стиснул клюку Лексеич. — Чует мое сердце: попрут так, что по всей Апольне звон стоять будет.

— И пусть стоит, — решительно отмахнулся Сергей, старательно скрывая, что и сам боится так, что взмок аж до самой… весь сильно очень, короче. — Лучше пусть звонят, что меня Лиля поперла, чем про нее гадости говорить будут.

— А может, первый раз бы по-тихому, а? — одернул "парадный" пиджак пожилой мужчина. — А если сладится, тогда уже и подкатили бы с помпой? Иль, мож, кого другого в сваты возьмешь, Серега? Меня Настька как пить дать попрет.

— Иван Алексеич, потеть и дергаться здесь вроде как мне положено, я же жених непутевый, — натянуто улыбнулся Никольский.

Он и сам не знал, с чего установил какой-то клятый дед-лайн себе в это двадцатое ноября. Будто после него и жизни конец. Да не конец, само собой, и если сейчас все пойдет комом, это не повод отступить, но вот прям как же хотелось, потому что… ну сколько, мать его, можно-то?

— Оно-то, конечно, так… вот только… Ай ладно, будь что будет, — махнул рукой Лексеич и напялил подаренную Сергеем кепку по-хулигански набекрень. — Уж я слажу как-нить с этой бестией старой, а ты смотри с Лилькой не оплошай уж, Серега.

Выпавший накануне первый снег бодро захрустел под ногами двух мужчин, идущих к калитке с видом воинов, готовых к штурму неприступной крепости. Чистый, неистоптанный, словно девственный холст, на котором рисуй что хочешь. Хоть жизнь наново. Перед двором уже было более чем оживленно. Стоял ярко расписанный микроавтобус, фургон с логотипом известного городского ресторана, поставляющего закуски на вынос, многоместная, аляповато крашеная упряжка с белой, смиренно дремлющей лошадью явно не юного возраста, чья грива была щедро переплетена лентами и облеплена бумажными розами, и собралась уже изрядная толпа местных, желающих утолить свое любопытство. Чуть поодаль ошалело косил на все эти странные движняки привязанный к забору Лужок, натертый до блеска, расчесанный и обряженный во взятую напрокат нарядную золоченую амуницию.

Лексеич деревянной походкой проковылял к микроавтобусу и хлопнул по двери.

— Ну, вылазьте, девоньки, давайте начинать, что ль, — гаркнул он.

— Лексеич, а чего это тут такое деится-то? — раздался голос из толпы перешептывающихся в недоумении Апольненских аборигенов.

— Дак обычное дело, — важно приосанившись, ответил пожилой мужчина. — Казак едет свататься.

Женщины в толпе всплеснули руками и загомонили, во все глаза пялясь на вылезающих из автобуса старушек в ярких сценических костюмах. Те живо погрузились в тарантас, пока Лексеич немного неловко взбирался на козлы. Сергей же подошел к взволнованному Лужку и сунул тому краюху хлеба с солью к бархатистым губам.

— Ты уж меня не припозорь сегодня, парень, — тихо прошептал он в дергающееся от его щекотного нервного дыхания лошадиное ухо. — Мне никак нельзя сейчас облажаться. И так уже… преуспел.

Отвязав уздечку, Сергей кратко выдохнул и, вставив ногу в стремя, почти взлетел на спину явно затаившегося хитрого коняги. Наклонившись, огладил и похлопал того по мощной лоснящейся шее, и Лужок выдохнул, решив, что для маленьких гадостей с высаживанием сегодня и правда время не самое подходящее. Жизнь долгая, еще успеется. Кивнув Лексеичу, Сергей напялил на голову шапку-кубанку с ярко-красным верхом и золотым шитьем и тронулся, весь собираясь, хоть и ехать тут было всего ничего.

— Бабоньки, за-пе-вай, — гаркнул новоявленный возница, и старушки дружно и слаженно затянули:

"Несэ Лиля воду,

коромысло гнэться,

За нею Серега,

як барвинок вьется.

— Лиля, моя ж Лиля,

дай воды напиться,

Ты така хороша,

дай хоть подивиться…"

Нарядная и звонкая процессия медленно двинулась по улице, и за ней охотно потянулись местные, которых становилось все больше. К моменту, когда они добрались до дома Апраксиных, кажется, уже вся Апольня собралась поглазеть на красочное экзотичное зрелище. Да и кое-кто из работающих в деревне строителей подтянулся, привлеченный шумом и суетой. Естественно, происходящее на улице не могло не дойти до самих Апраксиных, и, когда неторопливая процессия достигла места назначения, все семейство уже стояло на крылечке. Сергею их особенно хорошо было видно с высоты роста Лужка, и его и без того потные ладони окончательно взмокли в ожидании дальнейшего. Конечно, Лилино лицо было сейчас почти единственным, что он хотел видеть и воспринимать, но и реакция ее близких была немаловажна. Гулко сглотнув, Сергей отметил, как осунулась и как-то посуровела Лиля, что еще больше подчеркивала форма, которую она, очевидно, не успела снять, вернувшись с работы. Их взгляды пересеклись, оба почти одинаково взволнованные и вопросительные. Сергей безмолвно вопрошал, есть ли у него шанс надеяться, а Лиля в ответ — не предаст ли он эту надежду. "Ни за что" — беззвучно прошептал мужчина, умоляя так же глазами поверить, принять, простить дурня, со всех сторон виноватого. "Давно простила" — сказали блеснувшие в бесконечно голубых источниках его счастья слезы.

Лужок нетерпеливо крутанулся под Сергеем, заставляя прервать этот безмолвный откровенный разговор, и Сергей взглянул на стоящего рядом и чуть впереди матери Антошку. Так, словно мальчишка, такой мелкий и щуплый, все равно готов был защитить ее от чего бы то ни было. Тоха выглядел внезапно старше и серьезнее, смотрел на всех насупившись, но, однако, в детских глазах все же отчетливо блестело и любопытство. Эмоций баб Нади он рассмотреть не успел, потому как Лексеич, скомандовав бабулькам-артисткам "За мной", по-хозяйски толкнул калитку, вваливаясь во двор. Старушки вереницей потянулись за ним и встали полукругом, когда он остановился у крыльца, отвесив, может, и неуклюжий, но вполне себе преисполненный важности поклон.

— Ты че приперси, черт колченогий? — не дав ему и выпрямиться, "радушно" поприветствовала его Анастасия Ниловна, при этом вполне благодушно кивнув старушкам за его спиной. Но, несмотря на строгий тон пожилой женщины, Сергею почудилось нечто вроде скрытого озорства в ее взгляде.

— Дак по делу важному и не терпящему никаких отлагательств, — важно ответил мужчина и словно опытный режиссер махнул певческой делегации. И те идеально дружно и неожиданно мощно для таких вроде тщедушных тел грянули:

"Ой, при лужку, при лужке,

При широком поле,

При знакомом табуне

Конь гулял на воле.

При знакомом табуне

Конь гулял на воле.

— Ты, гуляй, гуляй, мой конь,

Пока не споймаю,

Как споймаю — зануздаю

Шелковой уздою.

Вот споймал парень коня,

Зануздал уздою,

Вдарил шпоры под бока,

Конь летел стрелою.

— Ты, лети, лети, мой конь,

Лети, торопися,

Возле Лилиного двора,

Конь, остановися…"

Кто-то из местных сначала неуверенно и путая слова подхватил песню, и Сергей изумленно оглянулся, увидев вокруг такие едва ли не по-детски восторженные лица, будто в Апольню пришел внезапный праздник или реально приехал невиданный в этих глухих краях прежде цирк-шапито. Ну, блин, не сосватает, так хоть народ повеселит.

"Конь остановился,

Вдарил копытами,

Чтобы вышла красна дева

С русыми бровями, эх.

Но не вышла красна дева,

Вышла ее мати:

— Здравствуй, здравствуй, милый зять,

Пожалуйте в хату.

— А я в хату не пойду,

Пойду во светлицу,

Разбужу я крепким сном

Спящую девицу.

А девица не спала,

Друга поджидала,

Правой ручкой обняла,

Крепко целовала.

Правой ручкой обняла,

Крепко целовала…"

Под конец песню горланили уже почти все собравшиеся, детвора облепила весь забор, да и взрослые подошли как можно ближе, боясь пропустить дальнейшее действо.

— Нам нужна не рожь и не пшеница, а красная девица, — зычно гаркнул Лексеич, как только стихли последние слова песни.

— Наша девица хоть куда, для купца, молодого удальца, — неожиданно бойко и звонко подхватила баб Надя. — А ваш таков ли?