Алена Нефедова - Уха из петуха

— Да наш купец, какого другого не сыскать, — широким жестом Лексеич указал на Сергея. — И казак, и молодец. Лицом пригож и статью не обижен. А уж какой щедрый да с добрым норовом. Золото, а не купец.

— Дак и у нас невеста не в окошко кому подать, а хоть на ладошке кому хошь подноси. На наш товар мы и заморского купца найдем, — фыркнула Ниловна подбоченясь, а из толпы донеслось дружное "У-у-у-у-у". Сергей же, не выдержав, спешился и, передав поводья проворно подскочившему парню, зашагал во двор, сопровождаемый ободряющими взглядами и похлопываниями по плечу.

— Не порогом мы поперек вас, да только есть ли лучше нас? — меж тем отбил Лексеич.

— Хорош росток в вашем жите, кому хошь сойдет, а вот нам только самый лучший нужон, — не подумала уступать пожилая женщина.

— Да ну вас, старые балаболки, — услышал крик из толпы у себя за спиной Сергей, уже почти достигнув крыльца. — Вам языки хоть до завтра бы чесать. Пусть молодые без вас договорятся.

Сорвав с головы кубанку, от которой уже чесалось все, Сергей опустился на колени, положив шапку к ногам Лилии в неожиданно наступившей тишине.

— Плох я или хорош — пусть другие хоть до Пасхи решают, Лиль. Возьмешь такого, какой есть? — сипло спросил Сергей.

Лиля молча смотрела на него, и хотя Сергей видел, что дыхание ее сбилось, глаза блестели, выражение лица было нечитаемым.

— Соглашайся, Лильк, — крикнул кто-то из толпы, и его поддержали.

— Бери, а то я такого силком утяну, — подначил кто-то.

— Говори "да", не рви душу мужику, — крикнул мужской голос, явно проникшийся из солидарности.

Но Лиля не смотрела ни на кого, и казалось, и не слышала, сосредоточившись только на контакте их глаз. Не прерывая его, она стремительно наклонилась, мимолетно скользнула пальцами по его щеке, заставляя споткнуться сердце, и подняла кубанку, тут же прижав ее к груди.

— Что ж ты шел-то так долго, Сережа, — пошептала она ему одному. — Я же без тебя чуть не умерла.

— Я… — Сергей начал и осекся. Ведь не о времени был ее вопрос, а о длине пути. Поэтому просто порывисто поднялся и прижал к себе, желая утащить с глаз чужих долой, исцеловать, наверстать потерянные дни и ночи. Но лишь целомудренно прижался губами к Лилиной макушке под пристальным тревожным взглядом Антошки и под громкое всеобщее "Ура". А следом затянули "Распрягайте, хлопцы, коней" бодрые голосистые старушки, и подпевали им уже все вместе.

— А я, было дело, уж подумала, что дом ты перестраиваешь, чтобы продать, — Лиля огляделась в пустой, пока просторной общей комнате, единственной достопримечательностью которой была новехонькая, чисто выбеленная русская печка.

За окном давно уже стемнело, и спонтанные веселье и гулянья из-за столь красочного сватовства утихли.

— Нет, я его перестраивал, чтобы жить всем вместе, — пробормотал Сергей, не столько целуя, сколько торопливо и жадно тыкаясь губами в прохладную с улицы кожу от виска до впадинки у ключицы, одновременно стягивая с плеч Лилии куртку.

— А что, все остальные обычаи мы соблюдать не будем, Сережа? — спросила женщина, с готовностью наклоняя набок голову.

— М-м-м-м? — насторожился Сергей, останавливая свои подрагивающие от нетерпения руки как раз под ее грудью.

— Я имею в виду секс только после свадьбы, первая брачная ночь и все такое. — Может, он бы и уловил юмористическую нотку в ее голосе, если бы его способность распознавать интонации вербального общения не отказала почти полностью из-за запредельного напряжения в нижнем узле связи, который грозил, кажется, просто лопнуть после столь долгого простоя.

Сергей сглотнул, потом еще раз, силясь хоть как-то оторвать загребущие конечности от желанного тела. Не выходило. Наверное, легче ему сейчас их вовсе лишиться, чем выпустить Лилю из своих объятий.

— Лилечка, обычай — это так красиво, и, ей-богу, я их уважаю и тебя уважаю… и считаю, что соблюдать их можно и нужно, но блин… мы ведь два взрослых современных цивилизованных человека… — заворчал он, продолжая тереться носом об ее шею. — То есть если ты хочешь, я прям сейчас остановлюсь… ну не сию же секунду, чуточку попозже… но ничего такого… Не сделаю ничего, чего бы ты не хотела…

На самом деле он сейчас был готов на что угодно: уговоры, наглые домогательства, высокопарную речь о том, что "во времена, когда наши космические корабли бороздят просторы Вселенной, целомудрие выглядит как минимум устаревшим атавизмом", но тут почувствовал, что Лиля мелко трясется в его захвате, а потом она развернулась и захихикала уже совершенно открыто и совсем как-то по-девчоночьи.

— Да я же шучу, Сережа, — выдавила сквозь смех она, обхватывая его вытянувшуюся от облегчения физиономию и целуя сама, уже совсем по-настоящему, требовательно и завлекающе.

— Славатехосподи, — выдохнул он ей в губы. — Я уж прям смерть свою от перевозбуждения увидел отчетливо.

— Хоть что-то похожее на кровать у тебя тут есть? — перемежая поцелуи с улыбками, спросила женщина, торопливо расстегивая его одежду.

— Вот только кровать-то тут пока и есть, — Сергей, решив хоть частично продолжать блюсти обычаи, подхватил Лилю на руки и внес, если уж не через порог самого дома, куда привел под предлогом "просто посмотреть", то через порог уже полностью готовой спальни.

От вещей они избавлялись торопливо, неуклюже, путаясь в рукавах и складках упрямых зловредных тряпок, то и дело фыркая от новых приливов веселья, но лишь до того момента, пока Сергей не добрался до обнажившейся груди Лили. Вот тут им стало не до смеха: желание жаркое, тугое, безжалостное ударило в голову обоим, прокатившись оттуда по всем нервным окончаниям, замкнувшимся мгновенно в единое, неразрывное кольцо.

— Веснушки эти… дурею от их вида, — прохрипел Сергей, опрокинув Лилю на спину.

Обхватив мягкую плоть, он свел ее груди вместе, утыкаясь носом в глубину ложбинки, вылизывая, стремясь собрать одним движением языка как можно больше вкуса этого драгоценного золотисто-рассыпчатого по сладко-белому. И Лиля отвечала, гнулась напряженной дугой, льнула к его рукам, моля о большей ласке, запутывала пальцы в его волосах, тянула то обратно к губам, то снова прижимала к груди, даря крошечные укусы сильнее разжигающей боли. Сергей терся об нее, родную, мягкую, горячую повсюду, опьяняющую неповторимым запахом, сводящую с ума шепотом и стонами, добивающую остатки его разума и контроля бесконечными поцелуями. Вминался гудящим от мощной пульсации членом в обжигающую нежность ее плоти, смешивая щедрую влагу их общего желания, скользя так близко, взахлеб ловя трепет, удерживая от падения в окончательное безумие. Еще чуть-чуть, совсем немного, хоть полминуты этой райской пытки, потому что потом, когда сорвется, уже себе принадлежать не будет.

— Сережа-а-а, — взмолилась Лиля, обвивая его бедра ногами и не оставляя больше возможности изводить обоих ожиданием.

Ну вот и все, контроля больше не было, его будто никогда и не существовало, Сергею было уже не вспомнить, как это — хоть немного сдерживаться. Нельзя сдержаться, когда так, когда живьем да в открытом пламени, когда полыхаешь от головы до ног, насквозь, от всего что есть разумного до самого изначально-первобытного.

А после они лежали, тесно переплетенные, безнадежно открытые друг другу, изможденно молчаливые, оглушенно счастливые. И нечего было добавить к "Люблю", что уже выстонали, вышептали, выкричали в недавнем безумии.

Разве что — "Хочу так всегда".

— Кто дура? Я дура? Да сама ты дура.

— Это я-то дура? Да ты дурее меня на все лето.

— Зато… зато… зато я рыжая, а это модно. А ты дура блондинистая.

— Я дура блондинистая? Да курва ты рыжая.

— Курва-а-а?..

— А ну, бабы, цыть мне, раскудахталися, дурынды мохнатые, ща Сам придет, узнаете, из чего уху варят.

— Ну, Питушка, ты тако-ко-кой красивый у нас, тако-ко-кой…

— Ну, Буленька, ты тако-ко-кой умный у нас, тако-ко-кой…

— Пфр-р, ага, ага, слушай их больше, они табе в уши напоют щаз. Ходь сюды, че скажу-то. Я видал, у соседей дев молодых полным-полно появилось. Городские, небось.

— Да ладно-о-о? Симпатичные есть?

— Да полно.

— Питушка…

— Буленька…