— Доброе утро, — поздоровался он первым, снова смущенный тем, как пристально рассматривает его эта странная пожилая женщина. Не с вежливой имитацией интереса или нездоровым любопытством из разряда "Скажи мне, что у тебя плохого", а так, словно ей не плевать на него, вообще постороннего человека, и это по-настоящему сбивало с толку.
— Что-то не похоже, что тебе оно доброе. Вон сбледнул, хужей вчерашнего стал, — Да уж, ходить огородами бабуля явно не собиралась. — Чай не жрамши ниче с утра?
Сергей честно хотел все отрицать, но зверское рычание желудка спалило его с потрохами. Только и осталось, что пораженчески сглотнуть.
— Вылазь давай, — скомандовала баб Надя. — А то помрешь еще, а люди скажут, ты куды, Надька, сморела, что сосед-он твой с голоду помер у тябя под боком. Вылазь, сказала.
ГЛАВА 7
вопросызадавательная, в которой главный герой оказывается не только досыта накормлен, но и с пристрастием допрошен
Усадив гостя за большой стол, одним боком притулившийся к стенке огромной русской печи, бабка поставила перед ним глубокую тарелку с крупными ломтями желтоватого творога, алеющего всполохами давленой клубники и сверкающим песчинками крупного сахарного песка. Следом за тарелкой на столе материализовалась младшая сестра глиняного монстра, принесшего в жизнь городского жителя не забываемые пасторальные ночные пейзажи, прекрасно обозреваемые из щелей нужника.
— На-тко, творожку со сливочками свежими. Токма ты это, смори мне, не вздумай нынче огурцов зеленых поесть. А то знаю я вас, городских. Ох и непутевые вы.
— А что не так с зелеными огурцами? — искренне удивился Сергей.
— Да усе так с ими, токмо вот не соседствуют оне ни с молочком, ни со сливочками. Так не соседствуют, что ни Боже мой как просраться можно, ох, спаси душу грешную, что ж я к столу-то такое говорю. Капустку вот квашеную можно, аль груздей тоже. А вот огурья свежие — ни-ни.
"Ой, дура-а-ак", — захихикал дебил.
"Сам дурак, гы-гы-гы, — передразнил Сергей. — Откуда бы мне знать, что это несовместимые продукты. Значит, зря на бабку грешил".
— …с медком. Ты какой большее полюбляешь — в сотах аль такой — выгнанный?
— Ась? — переспросил погрузившийся во внутренний диалог Сергей.
— Грю, вон булка есть, свежая, вчерашняя, можешь с медком закусить.
— А, нет, спасибо. Я уже наелся. Правда. Очень вкусно. — Сергей даже уже немного привстал на стуле, обозначив готовность откланяться и не напрягать боле гостеприимную хозяйку. Но не тут-то было.
— Вот и хорошо, что наелся. На голодный желудок разговоры-то вести — последнее дело, — хитро сверкнула глазами местная бабка-ежка, на что Сергей чуть было не ляпнул: "А как же в баньке попарить да спать уложить?" Но благоразумие, глядя на примостившиеся у печи настоящие ухваты и огромную деревянную лопату, на которой его, скорее всего, на этих словах засунули бы в печь, пересилило взыгравшую было богатырскую силушку, и он с тихим вздохом послушно умостил зад обратно на стул.
— А и вот скажи-ка мне, Сергей батькович, жанат ли, иль баба есть, дети, родители, работаешь где, живешь как, много ль пьешь? — напевной скороговоркой выдохнула баба Надя.
"Ох, не расплатишься за творожок и сливочки", — покачал головой дебил.
"Засада", — уныло согласился Сергей.
— Не женат, детей нет, родители… родители живы-здоровы, — с легкой запинкой оттарабанил Сергей. — Работаю, ну, работаю, да. В конторе одной. Э-э-э, экономистом, — признаваться бабке, что является трейдером, зарабатывающим себе и другим на валютном рынке, он не решился. Во-первых, бабка все равно не поймет сути его деятельности, во-вторых, еще подумает, чего доброго, что он миллионер, гребущий деньги лопатой, не-е-е, чур-чур, обойдемся без подробностей.
— Экономистом? — удивилась бабка, окинув его внимательным взглядом с головы до ног. — Ох, горемычный. Да как же тебя угораздило-то? Аль совсем со здоровьем плохо?
И столько неподдельного сострадания и участия было в ее глазах, что Сергей невольно ощутил себя и правда беднягой горемычным. Но пересилил жалость к себе и все же спросил:
— А что не так с профессией экономиста?
— Да как же? — снова поразилась недогадливости гостя бабка. — Это ж какой нормальный здоровый мужик пойдет с бумажками ковыряться в пыльном кабинете, а? Токмо с детства хилый да болезный. Здоровые, оне вон в армию идут, в полицию, али там инженером на завод, егерем опять же, да на лесопилку. А хучь и трактористом — тоже здоровья немало надо, особливо по страде-то. Оно ж как — сильные должны работать работу для сильных, а слабые — для слабых. Вот и спрашиваю — болел небось в детстве?
На такую нехитрую бабкину логику Сергей даже не нашелся, что сказать. В голове мелькали аргументы вместе с фактами о механизации и автоматизации множества работ, требующих простой грубой силы, и о редкости таланта, вернее сказать, настоящего нюха на прибыль от заключаемой сделки, без которой ни один брокер не продержится и сезона на бирже. Но все их пришлось проглотить. Именно в этот момент Сергей понял смысл присказки, которую однажды услышал от одной знакомой женщины, рассказавшей, как переспала с мужиком, который ей ну вот ни капельки не нравился: "Ой, да ему легче дать, чем объяснить, почему не хочешь".
— Болел, — "чистосердечно" выдал страшную тайну допрашиваемый.
— А чем болел-то? Свинкой болел? А желтухой? А этой, как ить ее, краснухой, во, — не унималась интервьюэрша.
"Она точно не из военкомата?" — опасливо поежился дебил.
"Пора линять", — принял решение наевшийся пленник.
— Э-э-э, Надежда, простите, не знаю, как по отчеству. Вы меня простите, очень вкусно было, правда. И интересно. Но, знаете, у меня тут дел еще немало. Сами понимаете — только приехал, не все распаковал. Творог — вкуснейший, в городе такого не найдешь. Если позволите, я был бы рад покупать именно у Вас два-три раза в неделю. И молоко. И сливки тоже, — проговаривая все это, Сергей прижал руку к сердцу, как бы подчеркивая искренность своих слов, и начал медленно привставать со стула. Процесс этот он старался произвести со скоростью знаменитого Махмуда Эсамбаева в его знаменитом "Золотом боге", то есть так, чтобы бабка и не увидела, что он встает до ее разрешения.
— Ага, ну ладно, коль спешишь, — неожиданно легко смилостивилась соседка. — Ток ты так и не ответил — баба есть аль нет?
"…ты, Сергуня, деда слушай и на ус на свой сопливый-то мотай, — выдыхая горько-сладкий густой дым собственноручно выращиваемого самосада, басил дед — станичный атаман из самой что ни на есть настоящей кубанской вольницы. — Баба должна быть жопаста и титяста. Шобы, значицо, сынов тебе крепких рОдить и выкормить, понял? А енти вот нонче модные моли бледные — тьху одним словом. Смотреть-то глазам больно, а уж вдуть так и вовсе страшно — а ну как сломаитцо? И цыть мне. Не кривися, малой больно, на деда кривиться. Сам вот подумай, — и дед начал загибать мозолистые узловатые пальцы, которыми, несмотря на почтенный девятый десяток, по-прежнему мог согнуть пусть не подкову, но нехилый такой железный пруток: — Днем хто по хозяйству цельный день крутится? Баба. А за скотиной ходит да жрать на всю семью хто готовит? Баба. А детей кто рожает? А ночью к ребетенку хто первым подрывается? Опять же баба. А ежель в ей весу три пуда от силы — откеля мОчи взяться? А окромя ребетенка ночью ей ишшо мужика своего обскакать надо? Надо. А иначе мужик другую пойдеть объезжать, а ты шо думал? Мужик — скотина-то норовистая, ему рука крепкая нужна, такая, шоб и за чуб, и за корень могла оттаскать так, чтобы спал токмо на своей лавке и пузыри счастливые во сне пускал…"
Вспомнив тонкую фигурку Юли, ее нежные ручки с идеальным маникюром, брезгливое выражение на лице при укладке чашек после утреннего кофе в посудомоечную машину, ее "Серюня, ну давай лучше в наш любимый ресторан сходим" и готовность тусить ежевечерне, Сергей ответил совершенно честно:
— Нет. Бабы у меня нет.
ГЛАВА 8
медосымательная, в которой главному герою искренне советуют держаться подальше от особо опасного объекта
— НАСТЬКА, — гаркнул вдруг в сенях мужской голос.
Соседка, секунду назад светившаяся искренней лучистой улыбкой, вмиг превратилась в ту самую ведьму, испугавшую Сергея в первую встречу соколиным пронзительным взором, и завопила в ответ: