— Ах ты ж окаянный. Опять приперси.
Дверь в хату распахнулась, и взору сытого экономиста предстал очередной харАктерный деревенский персонаж: высокий худющий дед, опирающийся на суковатую крепкую палку ростом с него, в выцветшей кепке, держащейся на крупных, слегка оттопыренных мощных ушных раковинах, в ватнике и валенках, несмотря на летнюю жару, и офигенски дорогих очочках в тонкой металлической оправе — уж Сергей, посадивший за компьютером зрение и вынужденный носить очки для работы, разбирался в дорогой диоптрии.
— НАСТЬКА. ХОДЬ СЮДЫ, — снова заорал дед.
"Уй, е-мое, да что ж они все такие громкие", — пошурудил пальцем в ухе оглохший дебил.
"Местный колорит?" — предположил Сергей.
— Да че ж ты так орешь, шальной, — закричала в ответ баба Надя.
— АСЬ? — переспросил обладатель мощнейшего природного долби-сарраунд.
— Че притащилси? — переформулировала вопрос соседка, добавив децибел.
— А ТЫ ЧЕГО КРИЧИШЬ НА МЕНЯ? — возмутился некуртуазностью вопроса дед.
— Да тьфу на тебя, дрыщ глухой, — махнула рукой баб Надя и повернулась к Сергею, чтобы, очевидно, что-то сказать.
— Я НЕ ГЛУХОЙ, — рассердился посетитель и даже пристукнул палкой от негодования. — ЭТО ТЫ ВЕЧНО МЯМЛИШЬ, ХРЕН ПОЙМЕШЬ ТЯБЯ.
— Да йди ты отселя. Дай с человеком нормальным пообщаться. Пристал, что твой слепень, пока не хлопнешь — не угомонится, — раскраснелась бабка, уперев руки в боки.
— НАСТЬКА, МНЕ МЕД НАДО СЫМАТЬ. ХОДИ СО МНОЙ. ПОМОГАТЬ БУДЕШЬ, — поставил в известность дед и, не дождавшись ответа, развернулся и двинул на выход.
— Не называй меня Настькой. Сколько раз говорила, — высунувшись в окно, погрозила кулаком баба Надя, на что "дрыщ" вполголоса пробубнел:
— Анастасия Ни-и-иловна, — и ехидно подмигнул разъяренной бабке, сняв при этом кепарь и совершив им замысловатое движение в воздухе, очевидно, призванное обозначить вежливый поклон.
— Ат, зар-р-раза, — смачно сплюнула, как наконец-то выяснилось, Анастасия Ниловна и повернулась к таращившему на нее глаза Сергею. — А ты, милок, не слушай этого пердуна старого, зови меня бабой Надей. Мне так ловчее. Ну, зар-р-раза. Мед ему сымать надо, — передразнила сердито сверкнувшая глазами фурия, но, наскоро попрощавшись со спасенным от голодной смерти соседом, засеменила в сторону огромного деревянного шкафа, приговаривая:
— А хде ж мой платок белый, куды ж я в цветастом-от к пчелам сунусь?
Набитое брюхо оказалось не только глухо к учению, но еще и величаво отмахнулось от утренних кровожадных устремлений альфа-натуры к справедливому возмездию. Умиротворенный деревенской домашней кисломолочкой ЖКТ распространил по членам сытую негу и вальяжную ленность. Через час, повалявшись на диване и даже слегка вздремнув, теша осчастливленную утробу, новоявленный сельский житель решил, так сказать, провести рекогносцировку на местности и пройтись по ближайшим улочкам, надеясь отыскать в этом прелестном среднерусском Эдеме некие признаки цивилизации в виде магазина с проверенными городскими продуктами, возможно, почтамт, дай Бог, аптеку или медпункт, автобусную остановку и прочие первые к взятию в условиях успешного восстания по заветам Ильича опорные пункты административной единицы, гордо именующей себя село Апольня.
Широкая утоптанная глинистая (чи суглинистая, Сергей не особо в этом разбирался, но красноватый цвет грунта приметил) дорога пролегала прямо рядом с его домом. Взглянув направо, мужчина увидел лишь несколько домов, судя по виду, пустующих, и примерно на расстоянии двухсот метров даже перечеркнутый знак, за которым лишь шумел высокой стеной густой мрачноватый лес.
"О. Нам налево. Люблю туда ходить", — радостно возвестил дебил.
"Ну, значит, сегодня идем налево. Уговорил, чертяка красноречивый", — согласился Сергей и, насвистывая незамысловатую мелодию, неспешно двинулся по щедро залитой июльским полуденным солнцем улице.
В деревне кипела жизнь: брехали на проходящего мимо незнакомца псы, кудахтали куры во дворах, где-то звучал детский плач и успокаивающее курлыканье женщины, сидевшие на лавках бабки в цветастых платках звонко здоровкались, нет-нет да и спрашивая: "Ты Палны, чо ле, сынок? Аль Мишкин?" На что Сергей лишь вежливо улыбался и отрицательно качал головой, не забыв, разумеется, учтиво вернуть пожелание здоровья. Уткнувшись в огроменную лужу ржаво-коричневого цвета, разлившуюся на всю прошпекту, Сергей решил свернуть с основной многополосной трассы и обойти через неприметную тропку между двумя здоровенными дворами. А через десять метров благолепной тишины на него обрушились знакомые голоса.
— Да шоб тебя бесы взяли, сучий потрох.
— ДЫК ДЕРЖИ ОТСЕЛЯ, МНЕ ОТТЕЛЬ ВЗЯТЬСЯ НЕ МОЖНО НИКАК.
— Да шоб тябе… Уй. Пшла, зараза.
— АТ, ИБИЕГОЗАНОГУ. ТЫ РУКАМИ НЕ МАХАЙ. ТЫ РАМУ-ТО ДЕРЖИ, КОМУ СКАЗАЛ.
— Ай, к… ую иди, пень старый. Уж пятая ужалила.
— А МЕНЯ ДЕСЯТАЯ, ДУРА ТОЖ МНЕ МОЛОДАЯ. КУРИ СЮДОЙ. ДА ЖАМКАЙ ТЫ ЕГО, КАК МУЖИКА ЖАМКАТЬ НАДО. ЗАБЫЛА, ЧО ЛЕ?
— Ат я тябе пожамкаю. Так пожамкаю, что… Ай. Да в… уй твой мед. Я лучшее у Кольки Гугнавого возьму, чем с тобой ишшо раз… А-а-а. Две сразу. Ох божечки. Хучь одуван в твоем огороде есть?
— ТЕБЕ ЗАЧЕМ?
— За надом. Растереть и приложить. Ох матушка, Царица небесная, жжет-то как.
— НАССАТЬ МОГУ, ТОЖЕ ЛЕГШЕЕТ, ЕЖЛИ НАССАТЬ ВОВРЕМЯ.
— Да в рот себе нассы, дурень колченогий, охренел совсем.
Завороженный экспрессией диалога двух уважаемых пожилых пчеловодов, Сергей аккуратно привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть за высокий плотный забор.
— Ой, дядь, ты лучшее не суйся туды, — посоветовал детский голос из-за спины. — Оне когда мед у двоих сымають, пчелы дуже злые потом становятся, точно псы цепные. Надо было мамку им звать. У нее пчелы будто ручные совсем — не жалют, не кИдаются.
На расстоянии пары метров стоял, поддерживая здоровущий взрослый велосипед и настороженно зыркая по сторонам, рыжий пацаненок — Тоха, кажись.
— Да и ба с Лексеичем сейчас тож будут… не в духах. Пошли-ка отселя, пока и нам не досталось, — явно наученный горьким опытом младой абориген просунул ногу под высокую раму древнего драндулета и, скособочившись, но умудряясь при этом как-то держать равновесие, двинул по тропинке. Подальше от особо опасного объекта.
ГЛАВА 9
душещипательная, в которой главный герой невольно задумывается о несовершенстве трудового законодательства и крайне скромно оценивает свою весовую категорию
Реалити-шоу за забором было чрезвычайно занимательным, но предупреждению Сергей все же внял и за несколько шагов нагнал пацаненка, пристроившись рядом. Конечно, он не воспылал внезапной любовью к общению с детьми, но этот, по крайней мере, был уже самостоятельно передвигающимся и внятно говорящим, что являлось в глазах мужчины огромным преимуществом и поводом не попытаться сразу скрыться в неизвестном направлении. К тому же после утреннего допроса душа Сергея требовала компенсации в виде встречного потока информации, а мелкий казался вполне подходящим источником.
— А мама у тебя кто? — разумеется, Сергей, сложив два и два, догадался уже, что Тоха является отпрыском госпожи участковой, к тому же неуловимое внешнее сходство было очевидным. Но ведь существовала вероятность того, что мелкий приходится ей, скажем, племянником. Вот и с чего его вообще занимает сей вопрос? Да потому что для появления на свет этих самых детей требовалось обычно два родителя, сюда-то вряд ли докатились феминистские веяния и мода рожать ребенка "для себя", воспользовавшись спермой безымянного донора. А значит, предположительно, где-то существовал мужик, вполне вероятно, даже законный супруг Лилии Андреевны, который мог оказаться совсем не рад ее ночным визитам к соседу. Воображению Сергея неожиданно явился здоровенный рыжий детина, причем с длинной штакетиной наперевес. Так, стоп. Почему это "визиты" во множественном числе?
— Мамка у меня участковый, — покосился на него мальчишка так, будто не знать таких вещей не просто странно, а прямо-таки кощунственно. Типа как быть не в курсе, кто сейчас президент.
— А отец твой где работает? — Очень тонко, Серега. И куда только девалась твоя способность нутром чуять, какой подход нужен к каждому инвестору, за который тебя так ценили партнеры?