Ей стало совестно. Он защищает свой народ и борется за справедливость. Черт побери, он защищает ее. Он защищает ее, но она его не достойна. Потому что ее никак не назовешь благородной.

Кэролайн сделала все возможное, чтобы компенсировать свои грандиозные ошибки. Однако ошибка – то, что происходит случайно. Она совершила больше чем ошибку, связавшись с Робби и не предприняв соответствующих мер предосторожности.

Но ее ошибка с Робби не сравнима с ошибкой по делу Веранго.

Короче говоря, в ее прошлых поступках не было ничего благородного, и это определенно можно использовать против нее.

Кэролайн была почти готова рассказать об этом Тому. В конце концов, он ведь открылся ей. Но они вступали на неизведанную территорию. Сможет ли она честно рассказать ему о том, что она пошла на уступку своему преподавателю, в результате чего ее долги были погашены в полном объеме? Одно предложение, но как же трудно в этом признаться. Да, она не брала взятку намеренно – профессор права обманул ее. Но Кэролайн не вернула деньги, потому что не знала, как это сделать.

Вместо этого она делала пожертвования на благотворительные цели, в том числе в фонд Резерфордов. По ее приблизительным подсчетам, она отдала в фонды чуть больше первоначальной суммы кредитов, которые были погашены грязным способом.

– Я ни с кем не говорю об этом, – произнес он привычным тоном. – Это…

Если он постарается убедить ее в том, что ему следует стыдиться своего происхождения и смерти жены, то Кэролайн ему врежет.

– Ты поступил смело, благородно и честно, Том. Ты потерял свою жену, но ты с пользой распорядился ее деньгами. – Ее глаза щипало от слез, когда она коснулась рукой его щеки. – Ты лучший человек из всех, кого я знаю.

Том обнял ее за плечи и коснулся лбом ее лба.

– Сегодня все было по-другому. Благодаря тебе.

Признание застыло на ее губах. То, что происходило между ними, было прекрасно. Кэролайн была неравнодушна к Тому, и он был неравнодушен к ней. Но будет ли он по-прежнему смотреть на нее с нежностью и страстью, когда она признается ему в своей ошибке?

Или же он отнесется к ней как к преступнику?

Больше всего на свете Кэролайн надеялась, что никто не свяжет ее студенческие кредиты со сделкой с Винсентом Веранго.

– Кэролайн? – прошептал Том. – Я…

Она ответила бы положительно на любой его вопрос. Он отвез ее в свой дом, а потом в Вашингтон. Он отвел ее на гала-вечеринку и познакомил с родителями своей покойной жены. Он сводил ее с ума, занимаясь с ней страстной любовью. Он сказал, что хочет продолжать с ней отношения. Забыв о здравом смысле, она следовала за ним, потому что между ними зарождалось настоящее чувство.

Внезапно Том отстранился и отсел от нее подальше. Это было больнее пощечины.

– Завтра я сам проверю твой дом на предмет слежки, – сказал он.

Наверное, это считается нежным жестом от человека, который не знает, как выразить свои эмоции. Однако Том отстранился от нее не только физически, но и эмоционально. Кэролайн могла поклясться, что между ними растет невидимая стена.

– Когда мы снова увидимся? – спросила она.

Молчание затянулось, нервы Кэролайн были на пределе.

– Мы должны быть осторожными, чтобы не скомпрометировать себя, – наконец сказал он.

Он бросал слова с такой точностью, словно использовал лазерный прицел.

– Да. Ты прав.

Умом Кэролайн это прекрасно понимала. Она легла с ним в постель в этот уик-энд. Она прогуливала работу сегодня и прогуляет ее завтра, заявляя, что у нее грипп. На ней была неприлично дорогая одежда и украшения, которые оплатил Том. Она рисковала своим душевным спокойствием, своим здоровьем и карьерой.

Если кто-то действительно захочет шантажировать ее, то у него появился отличный шанс.

Да, Кэролайн прекрасно знала, что ей необходимо держать с Томом дистанцию. Он только что отстранился от нее, и поступил правильно.

Но сегодня в душе, занимаясь с ним любовью, она начала верить, что их с Томом отношения вышли на новый уровень. Именно поэтому ее так обидела его холодность.

– Работа должна быть для меня важнее всего, – продолжал он, еще сильнее расстраивая ее. – Что касается моих чувств к тебе…

О, по крайней мере, он признался, что испытывает к ней чувства. Вероятно, она может на что-то рассчитывать.

– Я понимаю тебя, – сказала Кэролайн. – Мы оба должны работать. Я просто ненадолго забыла об этом.

Ей показалось, что Том заметно успокоился.

– Мне легко забыть обо всем, когда я с тобой, – ответил он. – Но когда мы вернемся в Пьерр…

Да. Когда они приедут в Пьерр, она снова станет судьей Дженнингс, а он вернется к обязанностям агента Желтая Птица.

Глава 13

– Четырнадцать. – Том бросил маленькую сумку с записывающими устройствами на письменный стол Джеймса Карлсена. – В ее доме было четырнадцать камер слежения.

Том едва сдерживал ярость.

Карлсен внимательно посмотрел на него и приподнял бровь.

– По-моему, многовато.

– Многовато? Две камеры были установлены в ванной комнате, одна в душе и еще одна на унитазе. И три камеры в спальне! Мы с тобой отлично знаем, для чего ее кровать просматривалась с трех разных углов!

Несколько лет назад Роузбад Доннелли и ее мужа Дэна тайком снимали, а потом пленка была использована в попытке шантажа Роузбад. Ее заставляли закрыть судебное дело против энергетической компании. Она тогда пришла к Карлсену и Тому за помощью.

Одна минута из частной жизни Роузбад чуть не стоила ей карьеры. Тогда Карлсен и Том решили, что они наконец нашли человека, который подкупал судей. Дядя Дэна Армстронга, Сесил, был отъявленным негодяем. Он годами шантажировал людей и подкупал судей, в том числе судью, который сделал из всей судебной системы посмешище, использовав Мэгги.

Теперь было ясно, что подкуп и шантаж судей продолжается. Четырнадцать камер в доме Кэролайн тому доказательство.

Том сидел в кресле напротив стола Джеймса, дрожа от едва сдерживаемого гнева. Он готов был прибегнуть к насилию, хотя редко поступал необдуманно. Однако сейчас ему хотелось просто пристрелить злоумышленника.

Что случилось бы, если бы он позволил Кэролайн убедить себя в том, что ей померещилось, будто в ее доме побывал посторонний? Что случилось бы, если бы он оставил ее дома в прошедший уик-энд? Если бы он расстался с ней в понедельник утром и один поехал в Вашингтон?

Он правильно сделал, взяв ее с собой. Четырнадцать камер слежения подтверждают его правоту. Но из-за него Кэролайн по-прежнему рискует.

– Кажется, ты слишком расстроился, – небрежно произнес Карлсен, поднимая сумку. – Как отреагировала судья Дженнингс, когда узнала, сколько камер ты нашел в ее доме?

– Я еще ничего ей не сказал.

Том не был уверен, что сможет сообщить ей об этом, потому что знал, как она отреагирует. Кэролайн потеряет покой. Она не сможет спать, принимать душ и вообще жить в своем доме.

Она не сможет вести себя так раскованно, как вела себя с ним в этот уик-энд. Когда она разделась и плавала в его бассейне под лучами закатного солнца. Или когда уселась на него верхом и стонала от удовольствия. Или в Вашингтоне, когда он заплатил черт знает сколько денег за ее платья и драгоценности, чтобы представить ее своим тестю и теще.

Или когда они занимались любовью в душе.

Если он расскажет Кэролайн о камерах слежения, она перестанет быть самой собой.

Он не знал наверняка, когда Карлсен замолчал. Прошло несколько секунд, а может, и минут. Том поднял голову и увидел, что его старинный друг пристально смотрит на него. С любым другим человеком Том мог притворяться. Но Карлсен не идиот, к тому же они слишком хорошо знали друг друга.

Том обхватил голову руками, стараясь успокоиться и собраться с мыслями. Но ему не удалось ни то ни другое. Он потерял покой в тот момент, когда Кэролайн позвонила ему в пятницу и говорила с ним тихо и испуганно.

Черт побери, кого он обманывает? Он перестал объективно воспринимать Кэролайн Дженнингс с тех самых пор, как впервые увидел ее в зале суда.

А после того, как Том провел с ней четыре дня, он не сможет притворяться, будто она ему безразлична.

– Ты когда-нибудь вспоминаешь ее? – спросил Том. – Я говорю о Стефани.

– Вспоминаю, – ответил Карлсен. – Она была хорошей женщиной.

Снова воцарилось молчание.

Как правило, молчание Тома устраивало. Лучше всего он умел ждать. Что такое несколько минут, если надеешься заставить кого-то выговориться и тем самым совершить ошибку?