Между тем сходни убрали, и полоса воды между причалом и бортом судна стала медленно увеличиваться, а Элиза все стояла у поручней, размахивая промокшим от слез платочком. Но тут на нее накинулась Агнес:

— Дитя мое, ты что, смерти своей хочешь?! Разве можно при твоей болезни стоять на палубе в такую сырость! Идем, идем отсюда скорее!

Элиза бросила последний взгляд на берег. Ее родители стояли на причале рука об руку, мать прикладывала к глазам платок. Леклер, Перри и Майкл подняли воротники и надвинули поглубже шляпы, пытаясь спастись от холода и дождя. Но все они улыбались ей, и Элиза постаралась проглотить застрявший в горле комок. Она не увидит их целых шесть месяцев. Шесть долгих месяцев. Кто знает, что может случиться за это время?

«Леди Хэбертон» отошла от причала Сент-Кэтрин и направилась вниз по Темзе в девять часов утра. Всего лишь полчаса спустя за ней проследовал «Хамелеон» Киприана Дэйра. Сам Киприан стоял на носу. Опираясь о поручень, он всем телом подался вперед, устремив нетерпеливый взгляд поверх украшавшей форштевень резной деревянной фигуры, потемневшей от бурь и непогод и изображавшей обнаженную женщину, вокруг тела которой обвилась огромная змея. Киприан Дэйр знал, что ждать осталось совсем недолго. Он даст «Леди Хэбертон» выйти в открытое море, но… пожалуй, не дальше Нормандских островов. А там — внезапное нападение, и драгоценный отпрыск сэра Ллойда наконец будет в его руках.

Дождь все усиливался и вскоре превратился в настоящий ливень. Тугие струи секли лицо, барабанили по палубе. Окружающий мир на глазах менял свои очертания, таял и вскоре совершенно скрылся за пеленой дождя. Ветер дул с севера, и «Хамелеон» шел с хорошей скоростью. Киприан откинул капюшон плаща, поднял лицо к небу. Его коротко подстриженные волосы мгновенно промокли до корней, ледяные пальцы дождя забрались за воротник, но Киприан не замечал ни холода, ни сырости.

Может быть, рассуждал он, хоть этот ливень немного остудит ужасающий жар ненависти, так долго сжигавший его изнутри. Двадцать восемь лет безрадостной жизни, тяжелой борьбы за существование, поисков, ожидания наконец-то были близки к завершению. Скоро он настигнет свою добычу. Он смог начать охоту только в тот день, когда умерла его мать. Случилось это пятнадцать лет назад, но воспоминания, жившие в душе Киприана, ничуть не потускнели со временем. Мать никогда не говорила ему, кто его отец, даже когда он прямо спрашивал ее об этом. Лишь на смертном одре она открыла это имя — имя сэра Ллойда Хэбертона — и прокляла его за то, что он оставил ее с ребенком на руках. А вскоре она и сама оставила Киприана. Конечно, не по своей воле, теперь-то он это понимал, но в тот миг Киприан почувствовал себя брошенным.

Наверное, когда-то Сибил Берне была красива. Красива, полна веры в будущее и в порядочных людей. Однако эта вера привела к нежеланной беременности, и семья, заклеймив ее позором, отвернулась от нее. Сибил осталась в целом свете совершенно одна; всеми покинутая, она должна была не только выжить сама, но и прокормить сына. Увы, тут ей не могли пригодиться ни уроки музыки, ни знания, полученные от домашних учителей, ни изысканные манеры. Чтобы не умереть с голоду, благовоспитанная дочь викария из Ньюпорта пошла работать служанкой в портовых кабаках. Были и моменты, когда Сибил приходилось торговать собой, но только ради него — Киприан понял это, когда немного подрос. Его мать спала лишь с тем, кто обещал ей сделать что-нибудь для ее мальчика. Именно так он получил свое первое место юнги на корабле и один бог знает сколько других мест.

Поломанная судьба матери оставила в его душе глубокий след. Став взрослым, Киприан никогда не пользовался услугами проституток, он просто не мог. Благодарение богу, на свете было достаточно женщин, готовых спать с ним не ради того, чтобы заработать деньги, иначе ему пришлось бы вести целомудренную жизнь, как монаху. Если, конечно, монахи действительно ведут целомудренную жизнь.

Киприана начала бить дрожь, но он не обращал на это внимания. Там, впереди, маячила его цель, ждала вожделенная месть. Захватив сына Хэбертона, Киприан сможет наконец утолить свою ненависть, грозившую целиком поглотить, разрушить его личность. Этот мальчишка испытает все, что довелось испытать Киприану: мучительное чувство отверженности, растерянность, беспомощность, унизительность существования ребенка в жестоком мире, не делающем скидок ни на возраст, ни на слабость. А уж он, Киприан, позаботится, чтобы до сэра Ллойда Хэбертона дошли все подробности новой жизни его обожаемого сына. «Хамелеон» будет идти от порта к порту, и на каждой остановке Киприан будет писать Хэбертону длинные письма.

Пусть этот человек узнает, как его любимый сынок дрожит от ночного холода и сырости, скорчившись на гнилой соломе под защитой одной лишь тонкой лошадиной попоны. Как он дерется с собаками за содержимое их мисок, чтобы хоть чем-то наполнить желудок. Как он обматывает ноги тряпьем, потому что единственная пара обуви давно развалилась.

Киприан сжал зубы, его пальцы крепче стиснули мокрый поручень. Ему-то пришлось пройти через все это. И он выжил. Он научился бороться. Невзгоды и лишения только закалили его. Так, возможно, будет и с этим мальчиком, неважно, что он калека. Хуже всего придется Хэбертону. С каждым письмом что-то в нем будет умирать. Он будет умирать, медленно, постепенно, по частям, как когда-то мать Киприана. Для окружающих он останется все тем же богатым, благополучным, преуспевающим человеком, но это будет лишь оболочка прежнего Хэбертона. В душе у него будет шириться мертвая, выжженная пустыня. Он никогда не узнает, где его сын, и это в конце концов прикончит его.

Мыслями о такой мести Киприан упивался все годы, потраченные ям на поиски подходящей возможности отомстить. Да, Киприан родился ублюдком, но в том была вина его отца, а не его собственная и не его матери. Мать говорила ему, что у него нет фамилии. Свою она потеряла, когда семья отреклась от нее, а его отец не позаботился о том, чтобы у сына была фамилия. Киприан сам назвал себя Дэйром. Даже когда мать наконец открыла ему имя отца, он не пожелал взять это имя себе и никогда не пожелает. Ему не нужно имя этого человека, не нужны его деньги. Ни фартинга. Ему нужен только его единокровный братец…

Получить возможность распоряжаться судьбой единственного законного наследника Хэбертона, лишить Хэбертона всей его гордости, всей радости жизни — нет, это не слишком большая плата за двадцать восемь лет жизни отверженного.

3

Долгий-долгий день, пока «Леди Хэбертон» шла вниз к устью Темзы, оставил у Элизы самые скверные воспоминания. Дождь лил не переставая, и путешественники носу не могли высунуть из кают. За иллюминаторами виднелась лишь грязная вода, несущая всевозможный мусор, словно они плыли по сточной канаве, а не по самой большой реке Англии. И запах — боже, что за отвратительный запах!

— Господи всемилостивый, умоляю, избавь нас от этих… этих ароматов! — тихонько причитала Агнес, прижав молитвенник к своей обширной груди. Кузина сэра Ллойда жила на скудные средства, оставленные ей отцом, не слишком преуспевшим в жизни. Сэр Ллойд последние восемь лет не оставлял ее своими щедротами, и Агнес благословляла его имя. Для нее этот человек был непогрешим, и его распоряжения не подлежали обсуждению. Сердце старой девы сжималось от страха, когда она поднималась на корабль по шатким сходням, вонь сводила с ума, хотя она ни на минуту не отнимала от лица надушенный сиренью платочек, но Агнес только вполголоса бормотала себе под нос молитвы — жаловаться вслух она не осмеливалась.

Элизе, Агнес и Клотильде пришлось втроем делить каюту величиной едва ли в четверть роскошной спальни Элизы в Даймонд-Холле. На койках хватало мягких подушек и теплых одеял, но сами они были очень узкими и прикреплялись к стенам каюты. По краю каждой койки было сделано специальное ограждение из веревок, чтобы спящий ненароком не свалился во время качки. Багаж размещался у стены в пеньковых сетках, а все прочие предметы в каюте — кувшин для воды, таз для умывания, ночные горшки — были надежно закреплены в особых держателях из тикового дерева. Посреди потолка висел на крюке медный фонарь, и по бокам от него в потолок были вделаны две стеклянные призмы, пропускавшие в каюту дневной свет с палубы. Впрочем, из-за дождя этого света, было не слишком много.

— Распаковать вещи, мисс Элиза? — бодро спросила Клотильда.