— Ты должен спрятаться. Тебя не выследили, они не знают, что ты здесь?

— Нет.

Она облегченно вздохнула.

— В конюшне! Ты можешь там спрятаться.

Он не ответил.

Она не могла понять его замешательства.

— Прости, я так волнуюсь. Ты согласен?

— Я не… останусь.

Она, наверное, ослышалась. Он вернулся, он больше не оставит ее. Она так растерялась, что долго молчала. Потом робко спросила:

— Почему?

Он взглянул на ветки над головой, на высокое небо.

— Я покидаю страну.

— Но ты только что вернулся! — Она с отчаянием схватила его за руку. Кожа была огрубевшей, но рука такой знакомой.

Он выдернул руку и покачал головой.

Она наконец сообразила, что он не хочет ее прикосновений. Когда они росли вместе, она ребенком часто увязывалась за ним, и, когда уставала, он, сжалившись, нес ее на спине. Или катал на лошади, посадив сзади. Она была так счастлива, сидя позади своего любимого брата, обхватив крепко его руками за талию. И, став старше, часто брала его за руку, а он ее обнимал за плечи.

— Ты изменилась, — услышала она натужный шепот.

Разумеется, она изменилась. И хотя в его шепоте нельзя было расслышать никаких эмоций, она смутилась. Вернулось сразу желание его обнять и сказать, что теперь все будет хорошо. Она была предана ему и душой и телом.

— Я выросла. Ты тоже изменился, — наконец смогла она ответить, поборов волнение.

И снова молчание. Она начала понимать его поведение и скованность. Неужели он тоже испытывает похожее чувство к ней, то же желание, непреодолимое, нахлынувшее на нее внезапно. Ведь этот пристальный взгляд выдает его, он сердится, и ему неловко, и… Что, если он ревнует? Он никогда раньше не смотрел на нее так, никогда не возникало подобного напряжения, все между ними было легко и просто. Их привязанность друг к другу была естественна и никогда никого не смущала. Что происходит, почему они оба так напряжены и теряют дар речи?

Она, вздрогнув, спросила:

— Сколько времени ты провел в тюрьме? Что ты сделал?

Глаза его вновь приобрели непроницаемое выражение.

— Два года.

Она ахнула.

— Там была деревня, которой больше нет.

Она помнила историю своей страны и народа. Страна подвергалась грабежам, царило бесправие, насилие и убийства. В одном из самых кровопролитных кровавых мятежей погиб отец Шона. В Ирландии часто случались протесты и восстания, и тогда приходили войска британцев. И, защищая свою страну, гибли люди, результатом подавления бунтов были разрушенные города и деревни. И Шон участвовал в борьбе.

Она помнила, как он отстроил разрушенный Аскитон заново, как защищал права ирландцев, крестьян и фермеров, живущих на их земле. Она понимала, на чьей стороне он сражался.

— Были убиты английские солдаты? У вас было оружие?

В Лимерике нельзя было носить оружие, властями это расценивалось как попытка мятежа и измена.

— Да. Нашим оружием были ножи и вилы.

У Элеоноры подкосились ноги. Она не знала, где произошел этот мятеж, но это не имело значения. Если в том диком сражении были убиты британские солдаты, Шон в смертельной опасности. Он изменник. Теперь она понимала, что ему грозит.

Прошлой зимой британцы повесили многих и еще больше изгнали, обвинили в бунте.

— Отец больше не в магистрате, он ушел, — сказала она. — Его обвинили в уклонении от долга, потому что он осмелился защищать своих людей. Капитан Броули, который командует гарнизоном в Лимерике, является и главой магистрата. — Она поняла, что плачет, и вытерла лицо. Теперь не время плакать.

— Мне очень жаль, — угрюмо пробормотал он.

— Они с Девлином оба лжесвидетельствовали, чтобы спасти обвиняемых. Отец отошел от дел, потому что больше не мог защищать своих людей.

Она перевела дух и хотела подойти к нему, но он снова отшатнулся. Теперь его решимость держать дистанцию пугала ее. Почему он так враждебен и так странно себя ведет?

— Шон, мне все равно, что ты сделал, ничего не изменилось между нами, ты остаешься моим лучшим другом, я все для тебя сделаю. Все! — горячо сказала она. — Почему ты не позволяешь мне обнять тебя?

— Все изменилось.

Ей хотелось заглянуть в глубину его глаз, увидеть, что творится в его душе, понять его, как когда-то понимала. Почему он сердится на нее?

— Да, ты попал в ужасную ситуацию, ты много пережил, но знай, мои чувства не изменились. Моя верность осталась. Я спрячу тебя, а потом мы пойдем к отцу, и он поможет разобраться в твоем деле, все решится, и ты будешь свободен.

— Ты не пойдешь к графу! — хрипло воскликнул он. — Ты что… хочешь, чтобы его обвинили в укрывательстве преступника? Ты понимаешь, что у него отберут, как у изменника, и титул и землю? — Он был так взволнован, что крик прорвался, но был так же ужасен, как и шепот.

— Тебя обвинили в измене?

Он кивнул, сверкнув глазами.

— Но изменников они вешают сразу!

Расправа в то время была мгновенной.

Он махнул рукой:

— Побег. — Он тяжело дышал. — А теперь я собираюсь бежать в Америку.

Америка. Так далеко. Шон прав — отец не должен стать укрывателем преступника. Страницы истории Ирландии полны такими случаями отъема земель и титулов. Но он не может, не должен уехать от нее навсегда.

— Тебе не обязательно уезжать в Америку. — Она услышала в своем голосе отчаяние. — Нам поможет Девлин.

Он дернулся, и в какой-то миг ей показалось, что он бросится на нее. Но он остановился.

— Нам? При чем тут ты?.. И мне он тоже не поможет.

— Но Девлин захочет помочь. Он один из самых влиятельных людей в Ирландии, и у него связи с правительством. У него много приятелей в адмиралтействе…

— Нет! — Он вдруг очутился одним прыжком рядом, все тело сотряслось дрожью; в страшном волнении, охватившем его, он не мог подавить эту дрожь. — Почему ты… никак не поймешь? Тот человек, который четыре года назад ушел из дома… Он не вернулся! — Шон впал в бешенство, глаза засверкали, лицо раскраснелось.

Она струсила, но была втайне рада, что он наконец проявил живые человеческие чувства.

— Неправда, он вернулся! И стоит передо мной.

— Он умер! — крикнул он в отчаянии. — Шон О'Нил — мертв.

Ее ужаснули эти слова, как и его желание заставить ее в это поверить.

— Я теперь — Джон Коллинз, беглый преступник. И я не потащу Девлина за собой в ад!

Она была напугана, но не его криками, а тем, что с ним сделали, в кого он превратился.

— Если бы Шон был мертв, я бы это знала! — И вдруг кулаком ударила ему в грудь.

От неожиданности он дернулся, но она снова ударила, рука у нее была не легкой.

— Замолчи! Если бы Шон был мертв, он не стал бы защищать своего брата так яростно. Не знаю, кто такой Джон Коллинз, и не желаю знать.

И она горько заплакала.

Он отступил и, кажется, попытался обрести хладнокровие. В нем, казалось, шла внутренняя борьба, и Эль притихла. Потом погладила его по щеке, чувствуя, как он постепенно успокаивается. Он был плохо выбрит, но это не имело значения. Она любила его так сильно, как никогда, хотя это казалось невозможным. И прикосновение вновь пробудило ее нерастраченную нежность и потребность в ласке. Если бы он позволил ей обнять его и обнял ее в ответ!

— Не плачь.

Она не замечала, что слезы струятся по ее щекам.

— Как я могу не плакать, когда ты числишься в беглых преступниках? Должен снова покинуть дом? И когда я хочу обнять тебя, прикоснуться к тебе, ты не даешь сделать этого. Ты никогда больше не вернешься?! Посмотри, на кого ты похож. — И она снова заплакала.

— Не надо, Эль.

Слезы сразу перестали литься. Как давно он не называл ее этим привычным когда-то, уменьшительным именем, которое сам придумал. И ей захотелось невозможного — увидеть вновь его улыбку, с которой он когда-то смотрел, когда не сердился на нее. Она не шевелилась и все еще держала у его щеки руку; и в его пустых глазах вдруг зажегся огонек, или это сверкнула слеза?

— Граф не поможет. И Девлин тоже. Они не смогут. Ты должна это понять. — Теперь он говорил спокойно.

— Нет! Я все понимаю. И Девлин может тебе помочь. Он никогда не станет уклоняться от помощи брату, он не трус. Он так скучает по тебе. Почти как я.