Она дотронулась до его руки, успокаивая.
— Я никуда не бегу. — И это было правдой. Пока. — Я хочу тебе все рассказать, но не могу, поверь. Позже.
Он внимательно посмотрел ей в глаза:
— Я ничего не понимаю. Ты выходишь за Синклера?
Она покачала головой:
— Нет. Уже нет.
Он посуровел.
— Ты бросишь его у алтаря?
— О, я не хотела бы, но…
— Я не собираюсь ждать до вечера, чтобы узнать, в чем дело. Я вижу по твоим глазам, что ты сбежишь. Ты никогда не умела лгать, Элеонора.
— Тебе было четырнадцать, когда ты в первый раз сбежал. И с тех пор мало бывал дома. Мне уже двадцать два, ты не забыл? Я знаю, что делаю. Встретимся в шесть, сегодня. И никому ни слова.
Он колебался, подозрение в его глазах не исчезало.
— Прошу тебя.
Он наконец уступил:
— Ладно. Но я недоволен.
Она отвернулась, чтобы он не увидел ее улыбки. Его трудно было убедить, но она всегда умела это делать и добивалась от него всего, чего хотела.
Когда она выехала на поляну, где оставила Шона, его там не оказалось. Она уже испугалась, что он снова от нее сбежал, как вдруг он внезапно вышел из-за дерева.
— Ты зачем опять здесь? — хрипло прозвучал громкий шепот. — Я же сказал тебе… Я пришел бы домой ночью.
Она ловко соскользнула с лошади, на этот раз одетая в женское платье для верховой езды, как положено леди.
— Я не могла позволить тебе голодать весь день.
Он снова рассердился:
— Проклятье, Эль, за тобой следили?
— Нет. Я была осторожна. — Она сняла с седла мешок со снедью и одеждой. Она снова была счастлива.
— Но почти полдень! — воскликнул он. — Тебя могли заметить!
Она весело посмотрела на него:
— Я знала, как себя вести, чтобы никто ничего не заподозрил, я не так глупа. Сказала, что у меня болит голова, и, чтобы избежать дамского общества, пошла к конюшням. Вот. Смотри, что я привезла. Вино, хлеб, сыр, немного ветчины. И сверток с одеждой. — Она протянула ему большой мешок из непромокаемой ткани.
Он хмуро поблагодарил, сел на землю, достал еду. Искоса взглянул на застывшую рядом Эль и, не силах более сдерживаться, вонзил зубы в кусок сыра. Только сейчас она увидела, как он голоден, и отвернулась, чтобы не смущать его. Как хорошо, что она догадалась привезти ему еды. Немного спустя повернулась и увидела, что он уничтожил все в считаные минуты.
Они морили его голодом? И снова отвернулась, на этот раз чтобы он не увидел жалости на ее лице.
— Эль, — вдруг спохватился он, — я ничего тебе не оставил.
Она только вздохнула:
— Я не голодна.
— Ты всегда голодна, — настаивал он.
Он помнил, что у нее всегда был неженский аппетит. Кому, как не ему, было знать об этом. Когда она помогала ему отстраивать заново Аскитон, они часто так уставали, что ели прямо на полу, усевшись по-турецки. И она не отставала от него во всем.
— Я отлично позавтракала, — солгала она.
— Хочешь вина? — Он с трудом поднялся.
Снова жалость охватила ее, он испытывал боль при движении, очевидно, сказывались полученные раны и увечья. Кинжалом, вид которого бросил ее в дрожь, откупорил бутылку и снова неуверенно взглянул на нее. Она поняла этот взгляд и разрешила:
— Ничего, ты можешь пить прямо из горлышка, не стесняйся.
Закинув голову, он сделал несколько жадных глотков, и по лицу его разлилось блаженство. Как давно он не пил вина? Несколько лет? Ее сердце разрывалось от жалости и любви. И все же внутри опустившегося бродяги еще был жив джентльмен, он появлялся иногда, хотел этого Шон или нет.
Пока он пил, она смогла наконец спокойно его рассмотреть. Он, конечно, похудел по сравнению с прежним Шоном, но все равно оставался одним из самых красивых мужчин, каких она знала, это не изменилось. Черты лица стали жестче, грубее, но каждая из них была совершенна. Когда они были детьми, он казался ей прекрасным принцем, а себя она считала дурнушкой. Его тело тоже было идеального сложения. Высокого роста, он никогда не был накачанным здоровяком, но даже сейчас, при его худобе, мускулы играли под тонкой смуглой кожей. Он был силен, без сомнения. Она посмотрела на его узкие бедра и вспомнила, сколько раз видела его обнаженным, когда шпионила за ним, подглядывая за его любовными играми в конюшне, где он частенько занимался любовью с местными красотками. Шон не пропускал ни одной юбки, был повесой, и, подглядывая, она видела и запретные части его тела. Она смутилась от своих мыслей. Как ей хотелось поцеловать его! И еще она мечтала заставить его поцеловать ее — по-настоящему, как он целовал других.
— Перестань, — вдруг сказал он.
Она замерла и встретила его понимающий взгляд.
— Но я ничего не делаю, Шон, просто смотрю на тебя. — И поспешно спросила: — Ты ранен? Почему ты хромаешь?
— В меня стреляли. И рана еще не зажила.
Она подумала о том, что он провел два долгих года в тюрьме, без возможности ходить, бегать, ездить верхом. Раньше они оба не любили сидеть взаперти.
— Тебе нужен отдых.
— А тебе надо идти домой, и немедленно. Твое поведение может вызвать подозрение.
— Но мне надо с тобой поговорить.
Он посмотрел враждебно. Ну почему он так боится ее?
— Шон, я на твоей стороне. Ты ведь знаешь это.
Он помолчал, потом прошептал:
— Эль, помогать мне — плохая идея.
Она не стала спорить. Просто заговорила по-другому:
— Знаешь, Клифф вернулся домой вчера поздно ночью.
Он проявил интерес, выражение его лица немного смягчилось.
— О, он все еще бороздит моря и океаны? Плавает у берегов Вест-Индии и Африки, гоняясь за корсарами? Возит вино и шелк и соблазняет австрийских принцесс?
— Он соблазнил австрийскую принцессу? — Она не знала, но это так похоже на ее беспутного братца. — Его не бывает дома, он все время в море. Кажется, он баснословно богат. И совсем не изменился.
Рот Шона скривился в подобии улыбки.
— Это хорошо. Ему можно, он младший сын и может делать все, что ему вздумается.
— Как тебе когда-то? — Она вспомнила то утро, когда он покинул дом и ее.
Он не ответил и отвернулся.
Она подошла и взяла его за руку.
— Прости… Я знаю, что заставил тебя страдать.
Она замерла.
Он убрал руку, его взгляд остановился на ее губах. Потом посмотрел ей в глаза:
— Я ни за что не поступил бы так сейчас.
— Я рада, что ты вернулся. — Она уже потянулась, чтобы взять его лицо в свои ладони, но он как будто почувствовал и сразу отступил назад. И теперь внимательно следил за ней.
Она облизала губы.
— У Клиффа есть корабли. Быстрые, боевые. Один сейчас стоит в Лимерике. Мой брат может помочь нам скрыться.
Он одним прыжком очутился рядом и схватил ее за плечи.
— Что ты сказала ему?!
— Ничего! — крикнула она ему в лицо. — Но он понял, что я хочу сбежать. Что я не хочу выходить замуж — и он прав!
— Не думаю.
— Почему ты так говоришь? — Она смутилась.
— Если ты не любишь Синклера, почему позволяла себя обнимать вчера вечером?
У нее запылало лицо.
— Просто хотела узнать, — прошептала она, — что чувствуешь, когда тебя целуют.
В глазах его промелькнул огонек. Они посветлели. Как бы ей хотелось, чтобы он поцеловал ее!
— Не надо, Эль. Никогда не играй со мной, как делаешь это с Синклером.
Она не поняла и не пыталась понять его слова. Ей казалось, что сейчас он обнимет ее и прижмет к себе.
— Но я уже женщина. Надеюсь, ты заметил.
Он предупреждающим жестом поднял руку. Она задрожала.
— Почему ты не слышишь меня? Почему так смотришь на меня? Я не позволю играть с собой, Элеонора.
— Я не понимаю, о чем ты. Я ни с кем не играю. Я ужасно скучала по тебе.
— Но ты не хочешь слушать! Я не тот человек, которого ты знала!
— Никогда в это не поверю.
— Я ничего не могу предложить тебе сегодня, поэтому перестань смотреть на меня так! — в отчаянии выкрикнул он.
— Но я не могу. Я так люблю тебя. — И покраснела от вырвавшегося признания.
В его глазах промелькнуло удивление и одновременно ярость.
— Возвращайся к Синклеру, Элеонора. Твое будущее теперь в Англии. С ним.