Он вернулся и вылил воду, наполнив деревянную кадку.
— Подожду во дворе, — сказал он коротко.
Она встала.
— Ты уже заказал себе место на корабле, отплывающем в Америку?
— Еще нет.
Она облегченно вздохнула.
Он мрачно взглянул:
— Эль… Элеонора. Все, что произошло, не должно было случиться. И снова в этом моя вина. Прошу тебя, только не плачь, — добавил он умоляющим тоном.
— Я не плачу.
— Но ты страдаешь. Я вижу это по твоим глазам! — вдруг воскликнул он. — Я снова заставил тебя плакать.
— Не понимаю, как ты можешь целовать меня и ласкать, а потом пытаешься уверить, что это просто для удовлетворения низменной страсти. Ты любил меня, когда я была ребенком, и не смей это отрицать! — крикнула она, потому что ей показалось, что он хочет возразить. — Потом, когда я выросла, мы были друзьями и разделяли вместе все радости и тяготы, помнишь, как вместе работали в Аскитоне, восстанавливая его из руин. Теперь я женщина, и мы испытываем взаимное влечение, мы любили друг друга только что…
— Не надо, не продолжай, прошу тебя…
Но она уже не могла остановиться:
— Я понимаю, ты был заперт на два года в темном подвале, не видел никого, с тобой жестоко обращались, и в той деревне тогда были убиты солдаты, и ты винишь себя. Но все в прошлом. Ну почему ты не хочешь взять меня с собой? — Она была вне себя от отчаяния. — Ты продолжаешь казнить себя за что-то еще, чего не хочешь мне открыть. И отказываешь себе в счастье на всю оставшуюся жизнь? Ты был счастлив, я сделала тебя счастливым всего несколько минут назад, и сделаю это снова. Мы можем делить постель каждую ночь, и не только, можем разделить жизнь. Я могу иметь от тебя детей, Шон.
Он побледнел.
— Ты должна сохранять гордость. Нельзя молить мужчину о любви.
Ей захотелось изо всех сил ударить его.
— Я не прошу твоей любви. Но ты никак не хочешь понять и принять тот факт, что тоже любишь меня, просто не признаешься себе в этом. — И она замолчала, задохнувшись от отчаяния.
Он молчал, упрямо не желая отвечать. У него не было желания спорить, виски ломило от головной боли.
— Просто я не хочу, чтобы ты портила себе жизнь.
— Ты причиняешь мне боль, когда исчезаешь из моей жизни. И кто позаботится о тебе в Америке? Кто залечит твои шрамы?
Он дернулся:
— Они давно зажили.
— Но мы оба знаем, что шрамы в твоей душе остались и кровоточат.
Он искоса взглянул на нее:
— А если нас поймают?
Сердце у нее забилось, в ней вдруг вспыхнула надежда. Она подошла и взяла его за руку.
— Нас не поймают.
— Ты не понимаешь опасности. — Он отошел назад и покачал головой. — Британские солдаты… ты не знаешь, что они сделают с нами.
— Но не со мной! Я женщина, леди, дочь графа, и, если нам поможет Клифф, нас не поймают. Он сам опасен, как сто пиратов вместе.
— Я не хочу, чтобы тебя повесили рядом со мной! — крикнул он. — Я не могу допустить, чтобы ты погубила свою жизнь из-за меня!
Она отступила. Его отчаяние было столь очевидным, что она пожалела, что заставляет его так мучиться. И, помедлив, прошептала:
— Что-то есть, кроме того всего, о чем я уже знаю. Ты не сказал мне главного. И в этом кроется причина, почему ты боишься за меня, за Клиффа, за всех нас. Скажи, Шон, что действительно произошло с тобой до тюрьмы?
Его лицо застыло, как маска. И в комнате воцарилось молчание.
Она знала, что коснулась самой больной темы.
— Ты можешь мне полностью доверять; что бы ты ни скрывал, я никогда не предам тебя.
После томительной паузы он наконец заговорил, его голос звучал глухо и сдавленно.
— Я не могу дать тебе того, что ты хочешь, Эль. Поверь, не могу…
И такая боль звучала в его голосе, что Элеонора готова была расплакаться.
Она подошла и решительно обняла его. Он не пошевелился.
— Я не стану больше мучить тебя, Шон, — прошептала она, гладя его по волосам. — Дай мне утешить тебя. Позволь…
Он стоял неподвижно, но она чувствовала, что в нем идет борьба. И вдруг он заговорил:
— Ты очень хорошая, Эль. — В его глазах светилась нежность, а губы изогнула легкая улыбка.
Она дотронулась до уголка его губ:
— У тебя была здесь ямочка. Я хочу увидеть ее снова.
Вдруг его взгляд упал на стол.
— Где ты это взяла?! — воскликнул он и бросился к столу так, будто речь шла о жизни и смерти. Схватив игрушку, засунул ее в карман. Потом повернулся, взгляд его обвинял, и Эль поняла, что игрушка имела для него большое значение.
— Я нашла это на полу, — объяснила она, чувствуя, что губы пересохли от волнения. — Почему ты носишь это с собой? Это талисман?
На его лице уже застыла прежняя маска.
— Да. — И снова хотел выйти за дверь.
Она загородила путь:
— Не понимаю. Что это все значит? Кто дал тебе ее? Это игрушка ребенка.
— Дай пройти.
— Это игрушка какого-то ребенка, так?
Он молчал, и вдруг лицо его исказилось, он выкрикнул со стоном:
— Да, это игрушка ребенка! Она принадлежала Майклу… Майклу… моему сыну… Майкл… мертв.
У Шона был сын? Сын, который умер?
Она была так ошеломлена, что не могла выговорить ни слова. Он спал с большим количеством женщин, и нет ничего странного в том, что у него был внебрачный ребенок. Большинство мужчин имели внебрачных детей.
Его сын погиб?
И в этом объяснение его вины, его печали и настоящая причина кошмаров?
— Я не знала, что у тебя был сын, — прошептала она. — Прости меня. — И ее глаза наполнились слезами от жалости к нему. Как ужасно все, что с ним произошло.
Он вдруг повернулся к ней, как будто решив ей все объяснить.
— Моим долгом было оберегать его.
Она подошла и взяла его за руку.
— Как он погиб?
— Солдаты подожгли дом. Они не нашли меня и убили его. — Он все же вырвал руку, отошел в угол комнаты. — Я не хочу об этом говорить… Почему ты не оставишь меня в покое?! — Подошел к очагу, присел, стараясь оживить затухающий огонь.
Она встала на колени рядом.
— Я понимаю твою боль, — тихо сказала Эль и погладила его по спине.
Он снова дрожал, такая дрожь охватывала его каждый раз, когда им овладевали воспоминания. Он пытался вновь взять себя в руки, но это удавалось ему с трудом. Никогда еще она не любила его так сильно и не испытывала такого желания защитить его и помочь пересилить свою потерю и горечь. — Ты не виноват. — Она обвила его руками.
Он застыл и не пытался высвободиться из ее объятий.
— Я виноват во всем.
Значит, ее догадка была верна, он винил себя за трагедию, разыгравшуюся там, в деревне.
— Нет, за это ответственны те британские офицеры, которые отдали приказ сжечь твой дом. Ты хороший и честный человек. Если бы ты оказался на том месте раньше, ты бы отдал свою жизнь за него. Не вини себя. — Она силой повернула его лицо к себе. — Посмотри на меня, Шон.
Он, не сопротивляясь, поднял на нее глаза, в которых видно было настоящее страдание.
— Прекрати винить себя. Это не вернет Майкла. Ты же знаешь.
Он не отводил взгляд, и вдруг она услышала:
— Сколько раз мне удавалось спасать тебя в детстве…
Она молчала, принимая часть его страданий на себя.
— Но я не смог спасти Майкла… — продолжал он.
И вдруг по его щеке покатилась слеза. Она остановила ее губами, потом начала гладить его по лицу, он нуждался в ее ласке, ничто больше не имело значения. Даже если это лишь на время, она все равно будет счастлива, если ей удастся сейчас утешить его. Она встала сама и подняла его за руку.
— Я люблю тебя, — тихо сказала она и увидела, как в его глазах зажегся знакомый огонек.
Потом его глаза наполнились слезами, и он покачал головой.
Она не поняла, что это означает. Он противится тому, что она собиралась сделать? Но теперь она знала точно, как утешить его. Закрыв глаза, она прикоснулась губами к его губам.
Он стоял некоторое время неподвижно, позволяя целовать себя. Она чувствовала на своих губах соленый вкус его слез.
И вдруг он крепко обнял ее, и его губы ответили на ее поцелуй с отчаянной страстью.
На этот раз, когда он оторвался от нее и лег на спину, она подвинулась к нему и положила голову ему на грудь. Он не отстранился, даже обнял ее в ответ. Она закрыла глаза, и невольные слезы выступили на ее глазах. Он не отодвинулся и не оттолкнул ее, как обычно, и это было началом их новых отношений. Оба молчали.