Кэт Мартин - Украденная невинность

Джессике не хотелось ехать. Маркиз явно читал это в ее глазах и в какой-то мере понимал ее. Однако его доводы сделали свое дело — и не только они. Джессика открыла было рот для новых протестов, но промолчала и приподняла светлую

— Прежде чем возражать, мне следовало бы вспомнить, что в Лондоне для вас есть магнит попритягательнее, чем театр и рауты. Допустим, я согласна. Оказавшись в столице, нам ведь представится возможность проводить время в обществе леди Бейнбридж? Не так ли, папа Реджи?

Маркиз прокашлялся. Черт возьми, подумал он, девчонка слишком быстро соображает!

— А почему бы и нет? — с некоторым вызовом ответил маркиз. — Раньше ты не возражала против такого сопровождения.

— А как насчет скандала? — спросила Джессика, посерьезнев. — Вдруг нам придется столкнуться с герцогом Милтоном?

— Во-первых, прошло достаточно времени для того, чтобы прекратились всякие разговоры. Во-вторых, твое появление в обществе покажет всем, что ты не чувствуешь себя пристыженной скандалом. — Маркиз улыбнулся довольной улыбкой. — Я умело распустил слух, будто мой сын был настолько ослеплен любовью, что совершенно не помнил себя. Большинство светских дам нашли это весьма романтичным и охотно простили Мэттью эту маленькую шалость.

— Думаю, женский пол находит вашего сына настолько интересным, что готов простить ему вес что угодно. Ну а мужской пол его попросту побаивается. Жаль, что слух о безумной любви — выдумка от слова до слова.

— Так ли, дорогая моя? Почему же тогда наш чопорный Мэттью повел себя так предосудительно?

— Потому что он желал меня, папа Реджи, — откровенно и печально ответила Джессика. — Мы с вами оба знаем, что жениться он собирался вовсе не на мне.

— Дай ему время, дорогая моя, — примирительно сказал маркиз, не желая вступать в спор. — Когда дело касается чувств, мой сын теряет почву под ногами. Мэттью ведь запрятал их поглубже после смерти матери. Какую-то роль в этом сыграло и то, что он командует кораблем, но наибольшая вина лежит на мне. В нашей семье никогда не было принято между мужчинами выказывать свои чувства… Однако всегда возможно изменить положение дел. Мне кажется, оно уже изменилось. Ты дорога Мэттью, Джессика, и он сам не заметит, как с годами это чувство перерастет в любовь.

— Возможно, — сказала Джессика, отводя взгляд.

Ей не нужно было добавлять то, что они оба знали: недолгое время, прожитое ею с Мэттью, может оказаться единственным сроком, отпущенным судьбой на их совместную жизнь.

Мэттью Ситон занял отведенное для него место в конце обеденного стола, накрытого белоснежной льняной скатертью. Он находился в роскошно обставленной каюте адмирала Нельсона, на флагманском корабле «Виктория».

Поскольку Нельсона назначили командующим этой важнейшей морской операцией, то под его началом находились все собравшиеся близ Кадиса суда английского королевского флота: четыре фрегата и двадцать семь кораблей эскадры, в том числе «Норвич», Вторым по старшинству считался адмирал Коллинвуд, который присутствовал тут же и как раз беседовал с Харди, капитаном «Виктории».

На обед пригласили еще пять капитанов эскадры. Мэттью предполагал, что перемены будут роскошны, и с удовольствием отдал должное черепаховому супу, жареной гусятине с перепелиными яйцами и спаржей, и прочим деликатесам. На десерт подавали воздушные меренги со взбитым кремом. Три сорта вин было предложено гостям, а когда те насытились, стюард внес превосходно сваренный кофе и различные ликеры.

Нельсон произнес какую-то шутливую фразу, и за столом раздался взрыв смеха, но Мэттью как раз отвлекся и не расслышал слов адмирала. Допив последний глоток бренди, он поставил бокал на стол и бросил взгляд в иллюминатор, на серые океанские волны. С палубы, где продолжал играть военный оркестр, доносились звуки гимна «Правь, Британия, морями!», очевидно, повторяемого на бис, так как его уже играли со всей помпой, когда Мэттью и другие капитаны поднимались на борт флагмана.

Бесшумно приблизившись, стюард наклонил бутылку над его бокалом и замер в ожидании. Мэттью кивнул. Подняв бокал, он оглядел собравшихся за столом офицеров в их синих с золотом мундирах и вдруг подумал, что в происходящем есть что-то не вполне реальное. В предстоящем сражении будет занято пятьдесят тысяч человек, от рева пушек будут глохнуть уши, палубы покраснеют от крови, и один Бог знает, сколько трупов примет в себя морская пучина.

И вот вес эти люди, от которых зависели исход сражения и сама судьба Англии, пили и смеялись среди элегантной мебели и дорогих шелковых драпировок, поблескивающего серебра и хрусталя. В этот момент сражение, кровь и смерть казались так далеки, словно ни один из капитанов еще не был в бою.

Однако Мэттью знал, что перед ним настоящие морские волки, опытные командиры, близко знакомые с ужасами войны. Каждый из них, без сомнения, понимал, что смерть равно поражает и рядовых, и офицеров.

Возможно, думал Мэттью, таким вот образом человек склонен отгораживаться от надвигающегося ужаса — смехом и хорошим вином.

— Капитан Ситон! — послышался голос адмирала, заставив его вернуться к действительности. — Расскажите нам, как прошло ваше воссоединение с экипажем «Норвича». Насколько мне известно, раньше это судно считалось одним из лучших на флоте. Так ли это теперь?

Нельсон откинулся на спинку своего удобного кресла. Это был привлекательный мужчина в самом расцвете сил, сравнительно молодой для серьезнейшей ответственности, возложенной на его плечи. Как раз перед прибытием Мэттью на «Виктории» пышно отпраздновали его сорокасемилетие.

— Должен признаться, — ответил Мэттью с улыбкой, — за время моего отсутствия капитан Мансен проделал замечательную работу. Смело могу заверить, что в бою «Норвич» сумеет отлично проявить себя. Экипаж не только готов к сражению, но даже рвется в него. Одним словом, адмирал, на них можно положиться.

— Радостно слышать, по почему-то я совсем не удивлен. Однако теперь, когда вы, так сказать, снова у руля, я возлагаю на ваше судно большие надежды. Пользуюсь случаем поблагодарить вас, капитан Ситон, за то, что сочли возможным вернуться в строй. Кому, как не вам, знать, насколько важен в сражении опыт капитана. Случается, что наличие или отсутствие оного склоняет чаши весов судьбы в сторону победы или поражения.

— Однако долго ли еще ждать открытого столкновения? — спросил Мэттью, глядя на золотистую жидкость в своем бокале. — Неужели французам не надоело бездействие?

— Уверен, что надоело не меньше, чем нам. Они могут отчалить из Кадиса в любой день и час, и тут уже дело будет за нами. Разумеется, многое зависит от направления ветра и волнения на море. Шторм существенно снизит маневренность судов. — Адмирал подался вперед, позволив себе углубиться в обсуждение стратегии предстоящего сражения. — Мой план довольно прост. Атака должна развернуться по трем направлениям. «Виктория» и пятнадцать других кораблей (в том числе тс, капитаны которых собрались сегодня здесь) ударят в лоб французам. Адмирал Коллинвуд и подчиненная ему часть эскадры зайдут с тыла. Что касается третьей ударной флотилии, то ее я намерен составить из наиболее мобильных судов и располагать ею как подкреплением, в зависимости от хода сражения.

Нельсон углубился в детали, и тем самым товарищеский обед перешел в военный совет. Мэттью был весь внимание. Он поймал себя на мысли, что если и существовал человек, способный выиграть эту битву, то это, без сомнения, адмирал Нельсон. Уважение и доверие к нему были столь велики, что подчиненные последовали бы за ним и в преисподнюю.

Неудивительно, что Мэттью радовался возможности идти в атаку в одном строю с флагманским кораблем. Это было немалой честью, а кроме того, он испытывал к Нельсону личное расположение. Но даже гордость, даже кружащая голову близость сражения не могли заслонить предчувствия больших человеческих потерь.

После долгого и подробного обсуждения Нельсон был наконец удовлетворен и сделал знак стюардам подать еще кофе. На этом обед на флагманском корабле закончился. Капитаны обменялись прощальными пожеланиями и отправились по своим кораблям.

Мэттью тоже вернулся на борт «Норвича». Он чувствовал сильное беспокойство и внезапное одиночество и потому, меряя шагами полубак, думал о Джессике. Долгая ходьба не помогла успокоиться, и Ситон направился в каюту, надеясь забыться сном. Настойчивый стук в дверь заставил его подскочить, но это оказался всего лишь Грехем Пакстон. Мэттью сделал приглашающий жест.