Тарокнахт Гонгопаддхай - Украденное счастье

— Не побоюсь сказать правду! — кричала она. — У Шоролы очень уж длинный язык. А вот Промода не такая! Муж ее всю семью содержит, а она и то не кичится. Никто от нее грубого слова не услышит!

Известно, что все шакалы отзываются, стоит одному завыть в джунглях. Так и тут. Вслед за вдовой Дигомбори все женщины напустились на Шоролу. Начали с ее языка, а потом принялись судить всех женщин вообще. В конце концов решили, что за исключением Промоды все женщины плохи.

Подумайте, читатели, о человеческой природе, и вы поймете, что в речах иногда уходят дальше того, что есть на уме. Взять хотя бы стариков. Называют они юношей молокососами, а сами не колебались бы ни минуты, когда б могли снова помолодеть. Конечно, пора юности — ни с чем не сравнимое время. Все хотят быть молодыми. Юнцы лихо закручивают усы, а старики чернят их краской. И когда старики употребляют презрительное словечко «молокосос», то оно ни в коей мере не выражает их истинных чувств.

Ошеломленная словами вдовы Шорола молчала, в ее глазах стояли слезы. Торговец решил, что ждать ему больше нечего, и стал собираться. Увидев, что он складывает свои товары, Шорола перепугалась. Что Же теперь делать: и Гопал убежал с флейтой, и заплатить за нее нечем. Не зная, что ей предпринять, она глубоко задумалась и не заметила, как подошел к ней торговец. Маленькая толстая Дигомбори спросила его:

— Заплатили тебе за флейту?

— Не надо мне от них ничего. Пускай берут даром. От этого не обеднею, — ответил торговец.

Слова его совсем расстроили Шоролу. Едва взглянув на нее, торговец сразу понял, как тяжело было ей получить эту флейту даром. И чтобы как-то утешить Шоролу, он сказал:

— Не волнуйся. Я часто бываю в этих местах, заплатишь в другой раз.

Шорола немножко успокоилась, зато Промода осталась недовольна таким исходом дела. Соседки же с усмешкой доглядывали друг на друга.

С тяжелым сердцем пришла Шорола домой. Покончив с обычными домашними делами, она присела отдохнуть. Теперь, наедине сама с собой, она могла поразмыслить о том, что произошло сегодня.

Хорошо, если женщина может положиться на своего мужа. Разве не в уме мужа черпает она силу и разум? А где Шороле взять такую поддержку? Бидхубхушон все дни проводит у соседей. Домой заглянет, только когда есть захочет. На хозяйство никакого внимания не обращает, Даже пайсы заработать не умеет. Песни, музыка да карты — вот на что он тратит все свое время.

Люди, характер которых не отточен образованием, обычно бывают горячи, не умеют сдерживать себя. Таков был и Бидху. По пустякам, правда, он не сердился, но, разойдясь, не скоро успокаивался. Однако поссориться с братом для него было немыслимо; ведь это все равно, что поссориться с отцом.

Обо всем этом передумала Шорола, не зная, рассказывать мужу о случившемся или нет. Сказать — какой толк: особой помощи от него не получишь. А похоронить горе в своей душе — тоже покоя знать не будешь.

Пока она так размышляла, прибежал Гопал. Шорола быстро вытерла глаза краем одежды.

— Ма, почему ты плачешь? — спросил он.

— Да разве я плачу?

— А почему в твоих глазах слезы?

— Нехорошо мне. У меня немного болит живот.

— Почему же ты не примешь лекарство, которое давала мне Шема, когда у меня болел живот? Я пойду и позову Шему. Прими ее лекарство и сразу поправишься.

— Нет, не зови Шему. Не болит у меня живот. Просто глаза слезятся, попало туда что-то.

— Дай-ка я подую, и соринка сразу же выйдет. — С этими словами Гопал подошел к матери.

Шорола нежно посмотрела на сына.

Какая чудесная сила таится в любви! Гопал не знал, отчего плачет мать, но стоило ему увидеть ее слезы, и он тоже заплакал. Тут уже Шорола забыла свое горе, взяла сына на руки и пошла с ним гулять. Гопал молчал, положив голову на плечо матери. Стараясь его развеселить, Шорола незаметно и сама начала улыбаться.

Достоинства родителей никогда не передаются детям в полной мере, зато дурные качества наследуются с избытком. Редко встретишь, чтобы отец и сын были пандитами[11], но очень часто и тот и другой оказываются ворами. Промода от своего отца получила в наследство одни недостатки. Отца ее звали Рамдеб Чокроборти. Его дом находился неподалеку от дома Шошибхушона. Злоба, зависть, любовь к скандалам были наследственными чертами в роду Рамдеба Чокроборти. В какую бы семью ни попадала женщина из дома Чокроборти, там сразу же поселялись раздоры и склоки. Это богатство Промода унаследовала сполна, но отцовской искренности не передалось ей ни капли.

Надо сказать, что положение ее отца было далеко не благополучным, и Промоде в его доме жилось незавидно. Стало несколько лучше, когда она вышла замуж: иной раз ей перепадали одна-две рупии, но после смерти свекрови Промода сделалась единственной хозяйкой в доме. Теперь уже она могла взирать на всех свысока.

О том, что Бидхубхушон ничего не делал, читатели уже знают. Но им еще неизвестно, что за безделье Бидхубхушона расплачиваться приходилось Шороле.

Промода сама домашним хозяйством не занималась. Стряпню, уборку, все остальные домашние дела она целиком возложила на Шоролу. Если же кто-нибудь заводил речь об этом, Промода небрежно замечала:

— Разве это работа? И говорить не стоит! Не будь я так больна, я легко бы справлялась сама со всеми делами.

При каждом удобном случае Промода любила поговорить о своей болезни, но никто не мог сказать, что это за болезнь. Отсутствием аппетита она не страдала и не только не худела, а, наоборот, все больше толстела. Стоило ей не поесть с утра, она уже готова была уверять, что находится при смерти, это и был единственный признак ее болезни. Теперь вы, верно, поняли, чем она страдала?

Читателям уже известно о разговоре между Шоролой и Промодой у лотка торговца. Знают они и о том, что делала Шорола, вернувшись домой. Послушайте же, что предприняла Промода.

Шаркая ногами сильнее обычного, она вошла к себе, хлопнула дверью и легла. Домашние сразу определили по этому звуку, что надвигается буря. Никто не решался заговорить с женщиной. Настолько Промода была сладкоречива, что, раз послушав ее, никому не хотелось выслушивать ее вторично. Пришел из школы Бипин, но, найдя дверь закрытой, снова ушел. Пыталась и Камини позвать: «Ма! Ма!», да и расплакалась в конце концов. А Промода все молчала.

Обычно слуги и служанки почитают своих хозяев, но в доме Шошибхушона это правило не соблюдалось. Их служанка Шема хоть и слушалась Промоду, но Шоролу любила гораздо больше, ведь им обеим приходилось выслушивать попреки. Поэтому между ними завязалась тесная дружба. Бранили Шоролу — на глаза Шемы навертывались слезы; ругали Шему — от слез не могла удержаться Шорола.

Было у Шемы особое качество: о чем бы где ни говорили, она все слышала. Она умела так беззвучно ходить, что никто не мог обнаружить ее присутствия. А когда разговор заканчивался, она так же неслышно исчезала, затем шла к Шороле и все ей подробно рассказывала. И Шорола тоже ничего от нее не скрывала.

Теперь она рассказала Шеме все, что произошло у лотка торговца.

Несколько минут Шема молчала, затем усмехнулась:

— Значит, будет сегодня ей подарок.

День подходил к концу. Скоро должен вернуться со службы Шошибхушон. Шема, как обычно, вынесла на веранду кувшин с водой, полотенце, пару сандалий и приготовила все для вечерней молитвы. Сердце Шоролы сжималось от дурных предчувствий. Промода в соседней комнате принялась тяжело дышать и всхлипывать. Камини снова заплакала. От соседей прибежал Бипин. В это время вернулся Шошибхушон. Приходя из конторы, Шошибхушон обычно направлялся прямо в свою комнату. Так поступил он и сегодня. Найдя дверь закрытой, он постучал, но не получил никакого ответа.

— Что случилось, есть кто-нибудь дома? — крикнул Шошибхушон и принялся снова стучать в дверь, но и на этот раз никто не отозвался. Наконец он позвал Шему.

— Куда все запропастились, Шема?

— Госпожа здесь, у себя, — ответила Шема и, взяв кувшин, отправилась будто бы за водой.

На этот раз Шошибхушон уже с некоторым раздражением проговорил:

— Ну, как, откроешь дверь, или же мне уйти?

Промода поняла, что если еще сильнее «надавить на лимон, он станет слишком горьким». Не торопясь, она встала, открыла дверь и снова легла. Увидев ее покрасневшие глаза и измученное лицо, услыхав глубокие ее вздохи, Шошибхушон понял, в чем тут дело. Видеть Промоду разгневанной для него было не ново. Она и сердиться-то умела к своей выгоде. Промода всегда бывала разгневанной, когда ей нужны были новые драгоценности или красивые наряды. Тут Шошибхушон не ошибался: покупал, что она хотела, и тем самым смирял ее гнев.