– В самом деле? – с притворным изумлением спросила Лилит. – Что ж, расскажи мне о них.
– Можешь смеяться, если хочешь, но это просто замечательно! И Джек говорит, что даже сам принц, по крайней мере, раз в сезон посещает карточные вечеринки у Антонии.
Лилит нахмурилась:
– Кто говорит? Джек? Уильям кивнул:
– Джек Фаради. Маркиз Дансбери. Он знает все об азартных играх, но у меня тоже имеются кое-какие секреты. – Уильям поставил на стол чашку и улыбнулся. – Вчера я выиграл у него тридцать фунтов, а он так и не понял, как я это сделал.
– Значит, маркиз Дансбери? – в задумчивости пробормотала Лилит. Похоже, Уильям и в самом деле ничего не соображал.
Брат взял ее за руку.
– Не волнуйся, Лил. Дансбери – прекрасный человек. Да-да, поверь. Позавчера он возил меня в «Гарем Иезавели». С нами были также Эрнест Лэндон и Прайс.
– Он возил тебя в «Гарем Иезавели»?
– А что с тобой, Лил? – Уильям снова улыбнулся. – Думаю, и тебе надо побольше развлекаться.
– Мне надо?.. – Лилит тяжко вздохнула. – Уильям, ты хоть представляешь, с кем связался?
Он нахмурился:
– Лил, в чем дело?
– Дансбери – ужасный человек, поверь мне.
Уильям погрозил сестре пальцем:
– Не говори глупости. Ты злишься на него только потому, что он произвел на тебя впечатление.
– Он… что?
– Ты же все прекрасно понимаешь. Когда он подошел, чтобы представиться, ты просто вся затряслась. – Уильям усмехнулся. – Он сказал, что испугался, что ты можешь упасть в обморок прямо в зале. Но я ему сказал, чтобы он за тебя не беспокоился, потому что ты на такую глупость не способна. Хотя должен заметить, что и в опере ты вела себя не лучше.
Это было уже слишком. Лилит вскочила со стула.
– Я вовсе не тряслась, когда подошел Дансбери! У него·ужасная репутация, и я не хотела с ним говорить! Вот что я ему сказала, не более того. И ты должен поступить так же, Уильям. Боже мой, как ты думаешь, почему он так неожиданно познакомился с тобой? Да просто потому, что он хочет отомстить мне! Хочет отомстить за то, что я поставила его в неловкое положение! И еще…
Уильям тоже встал.
– Ты все это придумала, Лил. Ты не имеешь никакого отношения к нашей дружбе.
– К дружбе с кем, Уильям?
Лилит и Уильям вздрогнули, когда в комнату вошел их отец. По суровому выражению его лица было видно, что он слышал по крайней мере последнюю часть их разговора. Если не принимать во внимание морщины, пересекавшие лоб отца, и небольшую седину на висках, Стивен и Уильям Бентоны были очень похожи. По характеру, однако, они были так же далеки друг от друга, как один земной полюс от другого. Уильям отличался веселым и добродушным нравом, в то время как виконт был суров и даже более сдержан, чем Лилит. С тех пор как шесть лет назад его жена сбежала с любовником, люди редко видели на лице виконта улыбку. Лилит оставалось лишь надеяться, что ее успех в обществе и удачный брак снимут тяжесть с его сердца.
– Да так, отец, с несколькими новыми приятелями, пробормотал в ответ Уильям. Он потянулся и зевнул. – Ну, мне, пожалуй, лучше поспать, если мы сегодня поедем на бал к Фелтонам.
– Уильям, я больше не стану повторять. – Виконт сел во главе стола. – Твое поведение в Лондоне отражается на всех нас. Я верю, что ты все-таки поумнеешь и больше не станешь позорить нашу семью. Тебе ясно?
Уильям нехотя кивнул: – Да, отец, ясно.
– Очень хорошо.
Лилит, нахмурившись, смотрела вслед брату, выходившему из комнаты. Она получила более суровый выговор от тети Юджинии только зато, что смотрела на Дансбери. Уильям же два вечера пьянствовал с этим человеком, а ему лишь напомнили, что он должен хорошо себя вести! А ее брат был так очарован новыми приятелями, что не захотел понять настоящую причину, по которой беспутный маркиз Дансбери пожелал сблизиться с таким юнцом.
– Лилит, обязательно оставь два вальса для обоих Нэнсов и один для Джереми Джиггинса, – сказал отец. – И только одну кадриль для этого идиота Хеннинга. Я думаю, еще контрданс для Питера Варрика – хотя, возможно, в этот вечер будет четыре вальса.
Виконт позвонил, чтобы принесли свежий чай.
– Но вы распределили только три вальса, – заметила Лилит.
– Один следует оставить на всякий случай, – ответил отец и взглянул на слугу, вошедшего в комнату: – Принеси мне утреннюю газету.
– Да, милорд – кивнул слуга.
Лилит опустила глаза.
– Вы уже решили, как ответить на предложение Лайонела? За последние две недели он уже второй раз просит вашего согласия.
Отец ответил, лишь когда у его локтя появилась газета.
– Я надеялся, что его состояние более внушительно, но я не слышал о нем ни одного дурного слова. Полагаю, что он, возможно, и подходит, но я намерен подождать хотя бы до конца недели, прежде чем дать ответ.
Лилит с облегчением вздохнула. Казалось, отец перестал рассчитывать на предложение герцога Уэнфорда. К тому же ей нравился Лайонел. Хотя он и был немного… толстым, он всегда оставался добрым и любезным.
Лилит с улыбкой заметила:
– Но мне бы хотелось, чтобы Лайонел был более искусен в танцах.
Виконт нахмурился:
– Не думаю, что это необходимо для удачного брака. Главное, что у него безупречная репутация. И мне безразлично, умеет он танцевать или нет.
– Да, папа, – кивнула Лилит. – Я ведь просто пошутила… Хотя я очень люблю танцевать.
Отец вдруг усмехнулся:
– Я бы об этом не слишком беспокоился, дорогая. Вскоре у тебя появится слишком много обязанностей и тебе будет не до танцев. – Он наклонился и потрепал ее по щеке. – Но все же не отвергай других претендентов, пока я не приму окончательного решения. Мы не можем рисковать, оскорбив кого-нибудь.
Она кивнула. По крайней мере, отец опять улыбался.
– Конечно, папа.
В узких проездах, разделявших особняки позади Мейфера, гулял резкий холодный ветер. И снова накрапывал дождь, хотя в клубе «Уайте» самые смелые делали ставки на то, что в этом году в июне выпадет снег. Маркиз Дансбери ставил на целых шесть дюймов снега – ледяной холод вполне подходил ему, ведь он собирался очаровать Снежную королеву.
– Джек, почему ты так думаешь?
Маркиз вздрогнул и посмотрел на женщину, сидевшую напротив него в мягком кресле:
– Что именно я думаю?
Антония Сен-Жерар налила себе бренди и с улыбкой проговорила:
– Скажи, Джек, почему мы так и не стали любовниками? Маркиз тоже улыбнулся и, снова уткнувшись в газету, пробормотал:
– Потому что мы с тобой очень похожи. Мы как два тарантула. И мы перекусали бы друг друга, еще не закончив спариваться – или как это называется у тарантулов?
Антония со смешком откинулась на спинку кресла. В свете камина ее темные волосы отливали медью.
– После соития самка тарантула убивает самца, не так ли? – проговорила она с легким французским акцентом.
– И это – главная причина, – с усмешкой ответил Джек. – Именно поэтому я и воздержался.
– Когда ты заехал ко мне, я не думала, что ты собираешься сидеть в гостиной. Я полагала, что ты хотя бы поиграешь в карты. Иначе я бы еще спала. Знаешь, сегодня утром я легла спать только после семи.
– Тебе следовало бы разумнее распределять свое время.
– Ха! – усмехнулась Антония. – Я бы так и сделала, если б ты уехал отсюда в более «разумное» время. Можно подумать, что ты никогда не спишь.
Джек пожал плечами:
– Выходит, не сплю.
Антония указала на стопки газет, лежавшие у его кресла:
– Что ты в них ищешь?
– Насколько мне известно, только у тебя имеются старые номера, ответил Джек. – Я ищу сообщение о смерти.
Антония сделала глоток бренди. Немного помолчав, спросила:
– Но что тебя интересует? Сообщение о чьей смерти ты ищешь?
– О смерти Элизабет Бентон. Леди Хэмбл. – Маркиз отложил газету и взял следующую. – Видишь ли, никто не смог указать мне точную дату.
– Эта леди – родственница того красивого молодого человека, который вчера после театра присоединился к нам?
– Его мать. – Джек снова принялся читать. Затем вдруг поднял голову и с удивлением посмотрел на Антонию. – Ты, кажется, назвала его красивым молодым человеком, Тони? Или я ослышался?
Антония с улыбкой потянулась, и верхняя часть ее халата весьма соблазнительно распахнулась. Впрочем, маркиза трудно было соблазнить этим зрелищем, и он лишь пожал плечами.
– Нет, ты не ослышался. Он действительно красивый. К тому же богатый, как я поняла. – Антония рассмеялась. – Иначе ты не позволил бы ему обыграть тебя на несколько фунтов. Ведь ты никогда не утруждаешь себя, никогда не заманиваешь того, кто не может похвастаться богатством.