Вдруг подведёшь Люба, если скажешь: «забрать домой»?
Шагнул назад — остался на месте. И лишь в эту минуту, пойманный цепким кругом, понял: опасность, нависшая над братом, убившая отца война, депрессия родных и сограждан, мрак города, очереди, «белые халаты» — в тесной связи.
— Молчание повредит тебе. Что-то скрываешь.
Ни в коем случае не выказать страха.
— От брата вот уже несколько месяцев нет писем, — сказал небрежно. — Мы с мамой волнуемся.
— Входи и жди. Тобой займутся. — К нему подъехали ступени из прозрачного камня. В стене образовался проём. Вошёл под властный голос: — Внимание, трудолюбцы и вольные граждане свободной страны Будимирова! Начало распыления. Приостановите работу. Расслабьтесь и дышите глубоко. Ваше везение безгранично. Вы — работники самого гуманного и престижного Учреждения в самом гуманном и престижном городе самой гуманной страны. Наши промышленность и экономика самые развитые в мире. Семимильными шагами, преодолевая все трудности, мы идём вперёд к идеальному обществу. — То же говорит в правлении дядька. Но ведь он так не думает! — В нашей стране изобретён необыкновенный препарат. Вы, работники нашего Учреждения, первые удостоились его благотворного действия. Доверьтесь нам, только при этом условии вам станет хорошо, будут решены все ваши и государственные проблемы.
Баул тянет руку вниз. Джулиан ставит его, но тут же подхватывает — пол мерцает, кажется, это не пол, а живое всевидящее существо.
— Отбой. Приступайте к работе.
Здесь тоже есть мраморная доска с именами погибших, только она очень большая, и мрамор не белый, а розовый. И огонь поднимается много выше, чем под досками на улицах! Вправо и влево — коридор. Однотонные мерцающие стены.
— Пропуск?! — оглушает вопрос.
Ещё мгновение назад ни пяти телефонных аппаратов разного цвета, ни человека, ни конторки, ни барьера, перекрывшего путь к коридору, не было.
— Какой «пропуск»?! Я… я сказал, к брату.
— Не по-ни-маю. По по-ряд-ку. — Слоги — щелчки бича. — Молчать не смей. Брат звал?
Его можно было бы принять за сторожа, если бы не резкий голос и не пронизывающий холодом взгляд.
— Хочу работать, — придумал, наконец, Джулиан. Дрожащими руками попытался из баула достать платок — обтереть пот, а из баула — запах трав. Столбняк прошёл.
— Кто такой брат?
— Любим Клепик, — сказал с надеждой.
Позовут Люба, и всё решится само собой.
Вахтёр поднял трубку.
— Отдел кадров? Тот, что прибыл, — здесь. Спрашивает Клепика.
Через минуту подошла девушка. Плечи чуть приподняты.
— Брат Клепика? Наконец добрался. Совершенно не похож. Нет, всё же похож. Рост, плечи. Любим сейчас в командировке. — Она продолжает изучать его. — Он был редким человеком.
Девушка — такая же, какие живут в их селе. Только брюки, бледность да короткая стрижка, ещё, пожалуй, слишком въедливый взгляд.
Не хватает воздуха. Огнём пекут оторванные в детстве пальцы на ноге.
— Подождите здесь, пойду выпишу пропуск, заведу карточку. Канцелярия, особый отдел, бумажные дела… — Девушка неожиданно усмехнулась. — Я одна работаю с людьми.
Она ушла, и вскоре раздался её голос: «Пропустить!»
Человек за конторкой тут же нажал кнопку, и барьер, резко зашипев, раздвинулся. Джулиан шагнул и оказался в западне бесконечных стен.
— Не бойтесь, я с вами. Идёмте! Я помогу… вы же брат Любима! — Она быстро пошла по коридору, уверенная, что он последует за ней. Дотронулась до стены, шагнула в образовавшийся проём. Он — следом. Туг же проём исчез, снова — глухая стена, а он замурован в тусклом помещении, с блёклой лампой, болтающейся на длинном проводе.
И тут очередь. И каждый — носом в затылок тому, кто стоит впереди, как на улице. От стойки отходят с подносами. На них у всех одно и то же: сосиски, компот, хлеб, подгоревшие оладьи. Вместо лиц — маски, ни одной живой черты.
— Может, потерпите и есть не станете?
Неожидан вопрос. Странен взгляд девушки.
— А зачем вы привели меня сюда?
— Обязана была сделать это, за нами следят.
— Я умираю с голоду.
— Как хотите. Сядьте к столу. Принесу еду.
Тянуло сесть, бежать прочь из этого недоброго помещения. Но ощущение опасности, страх остаться одному погнали его в очередь вместе с девушкой.
Наконец еда. Спинка стула и сиденье образуют острый угол, не откинешься удобно, ног не вытянешь. Зато, наконец, он напьётся и поест! Увидел: девушка незаметно прячет еду в сумку. А он жадно выпил компот, заглотнул еду. Компот отдаёт рыбой, сосиски похожи на кашу. Тут же усталость и чувство опасности пропали, дятлом застучало: «Срочно на рабочее место!», «Ни минуты простоя!»
— Что со мной?! Не хочу. Не надо.
— В туалет и два пальца в рот! — Девушка встала, пошла к стене, он поспешил за ней.
Его вырвало, и тут же вернулись голод и чувство опасности.
— Выйдем подышать?
Терраса — узка и бесконечна, как коридор, ограждена белой металлической сеткой. Лестница вверх и вниз.
— На случай пожара или аварии. Здесь никто не услышит!
Во рту противно, от голода сводит живот.
— Что это значит?! Городское гостеприимство?! Сами сказали, поможете, а чуть не отравили?! Нарочно устроили…
— Нарочно, — улыбнулась девушка. — Именно нарочно. Тест такой. Первый экзамен.
— Какой такой экзамен? Я все экзамены сдал в школе!
— То в школе, а то в жизни. Большая разница. А вы хорошо учились в школе?
— Нормально. Какое это имеет отношение к тому, что я хочу есть? — перекрикивает он ветер.
— Прямое. Смотря какая школа. Смотря как учился. Смотря какие взгляды на жизнь. Смотря что привело вас в этот город.
— Это что, допрос?! — заорал он. — Или вы издеваетесь надо мной? При чём тут школа, как учился? Лучше объясните, что значат очереди за сыновьями, почему среди бела дня какие-то странные типы утаскивают с улицы женщину, узнавшую о гибели сына? Что вы тут подмешиваете в столовой и что распыляете? Почему так мрачно в городе, будто солнца нет? Где мой брат, и что вы тут с ним сделали: почему кто-то пишет письма за него? — Протянул было девушке письмо, но тут же сунул в карман. Совсем рехнулся, от злости голову потерял: наверняка эта миленькая девушка заодно с голосом, вещающим о распылении препарата, сейчас вызовет санитаров. — Ничего рассказывать не буду, к допросам не привык, — закончил сдержанно.
Девушка засмеялась. Ишь, какая смешливая! Но что-то сразу изменилось в их отношениях — напряжение распалось.
— Ну, полно, прости меня. Ты измучился в дороге. Да ещё не повезло: на санитаров нарвался! И я стала нервы трепать! Казалось бы, раз ты брат Любима, можно обойтись с тобой и помягче, но уж очень мир сейчас перевёрнутый: брат предаёт, а то и убивает брата, сын — отца, отец — сына. Понимаешь?! Не понимаешь. Я тоже не понимаю, как это возможно. — Она поёжилась. — К сожалению, на твои вопросы ответить не так просто. Ты ведь и в самом себе многого не понимаешь, что уж говорить о ком-то другом или незнакомой ситуации. Скажи, зачем пришёл в город?
— Брата на свадьбу звать! — Неожиданно он поверил в искренность девушки.
— А вот и не только. Брата ведь можно вызвать письмом! Что-то ещё толкнуло тебя самого явиться сюда?!
И так мягко, так ласково смотрела на него девушка, что он позабыл про всякую осторожность. Стал рассказывать о селе, о своём недоумении перед двойной жизнью, о том, что услышал в автобусе, о жалости к людям, желании помочь им. Даже о тайных надеждах на необыкновенную жизнь сказал: хочет, чтобы люди слушали его!
— Это уж совсем неожиданно — слава понадобилась?! Как странно, в Любиме тщеславия совсем не было. Вкусившие славы и власти слепнут и глохнут.
— Да нет, я… понимаете, сам не знаю почему, бывает тесно… — Замолчал, ощущая неловкость, но тут же вдруг стал читать стихи: одно заканчивал, начинал другое. С последним словом вздохнул глубоко впервые за много дней.
— У нас украли солнце, — сказала девушка. — Каждого из нас сторожит смерть. А препарат «Ц» — квинтэссенция нашей системы. Тот, кто вдыхает его или получает с пищей, теряет своё «я», становится «гармоничной» личностью, то есть идеальным рабом. Урожаи и мясо попадают на кладбище. На все вопросы я тебе ответила?