Изо всех сил Джулиан старается быть похожим на Эвелину и Любима: так же прямо, точно деревянный, сидит, так же чеканит слова. Ему кажется, он блестяще играет свою роль.
— А вы можете показать мне это предписание?
Одной фразой Кропус разрушает его игру. Ни секунды нельзя помешкать.
— Извините, хозяина кабинета сейчас нет, я лишь исполнитель. Где у него хранятся документы, не знаю.
— Понятно. Непонятно другое. Почему такого важного распоряжения нет в этой брошюре?
Как сама-то дышит?! Почему против проветривания?
— Для начальников цехов и руководства есть дополнительные правила. — Рассердился на себя за неуверенность в голосе и продолжал нагло: — Трудолюбцы не имеют права свободно передвигаться по цеху, и подобные распоряжения не им адресуются. Я попрошу Номер 101 ознакомить вас…
— Да, надеюсь, он сделает это, — перебила она. Доносчица Властителя или только рвётся наверх? Джулиан буравит её ледяным взглядом, а она атакует: — Почему вызываете людей во время рабочего процесса? Почему не посвящаете нас в замыслы руководства? Ведь мы вместе строим справедливое общество!
От каждого слова зависит судьба его собственная и всех новых знакомых. Похоже, за спиной Кропус притаился сам Властитель, даже если пока она доносчик на самом нижнем этаже! Но по его вине уже погибли люди, он не хочет, чтобы погибли ещё! Разозлился на наглую бабёнку и на свою беспомощность.
— Позвольте и мне задать вам несколько вопросов, — начал наступление, лишь только возникла пауза: — Ваш личный вклад в строительство нового общества и создание Учреждения? Ваши заслуги перед государством до работы здесь? Проявление вашей бдительности конкретно: кого вы считаете врагами Будимирова и какие у вас есть к тому основания? Ваше времяпрепровождение после работы? — Впервые за свою жизнь он проявляет чудеса дипломатии! — Прошу изложить ваши соображения письменно и приложить к ним свою автобиографию. Передайте их начальнику цеха. Я вижу, вы нужный нам человек. Надеюсь, Номер 101 по достоинству оценит ваше рвение и удовлетворит ваши запросы.
На лице Эвелины даже тени довольства не мелькнуло. Может, всё-таки принимает препарат? Вот ведь и Любим готов разоблачать да карать любого, даже собственного брата! Джулиан почти признал себя побеждённым — не сумел отличить робота от неробота, как она… нет, она ничем не скомпрометировала себя, а всё-таки перестаралась. Совсем немного, чуть-чуть, но перестаралась. Слишком вытаращилась и снова стала задавать вопросы, когда это уже совсем было не нужно: а как он лично относится к деятельности Будимирова, каким видит их светлое будущее? И слишком нарочито отвернулась от хлеба, который он предложил ей.
Похоже, разгадал врага. Первого в жизни. Но можно ли считать это победой? Победила-то в их игре она. Наверх прорвётся сама, без его помощи, ни перед чем не остановится, никого не пощадит. И в её руках, похоже, люди, свободные от препарата!
Не признался бы никому, но весь день ждал именно её. Но после длительного и опасного общения с Кропус сил не осталось. И он лишь смотрел на девушку, не зная, с чего начать разговор. Молчать дольше было неудобно. Положил перед ней свою книжку.
Взяла её недоумевая, но, прочитав первые строки, взглянула на него! И, как в цехе, он забыл обо всём.
— Хотите спросить, кто я? Вижу прошлое мира. Наша страна — самая несчастная из всех.
— Что значит «вижу»? — пробормотал он. — Память такая — текст учебника воспроизведёшь от слова до слова? Или воображение такое: события себе представляешь?
Она улыбнулась.
— С графами расстреляли интеллигенцию, погубили культуру. Да, попадались и жестокие. Но большинство графов давали клятву заботиться о своих подданных, как о своих детях, а какой отец захочет, чтобы дети голодали, росли невежественными или безбожниками?! Сегодня же не любовь движущая сила в обществе, убийство.
При чём тут графы? Спросил о том, что волновало его:
— И долго это будет продолжаться?
— Существует закон…
— …по которому общество совершенствуется, и наступит время, когда не будет убийств?
— Нет, это невозможно.
— Были же страны, которые не воевали сотни лет и никого не казнили?! — сопротивляется он власти её взгляда над собой.
— Внутри общества всегда есть убийства и очаги раздора.
— А если создать хорошие условия для всех?
— Жадному всегда будет мало того, что у него есть. Склочному нужна склока, он ею подпитывается. Завистливый всегда найдёт чему завидовать. Зависть — одна из главных причин драк и войн. Люди могут посочувствовать человеку в несчастье, но редко кто принимает чужой успех! И ты… разве ты не завидовал своему брату, его особому положению среди людей, его чудо-рукам? А ведь любил его!
Растерянно кивнул: знает он это ноющее, пиявкой впивающееся в нутро чувство зависти! И тут же разозлился. Он — голый перед ней! Да, завидовал брату, но при чём тут войны и власть? Никогда бы не причинил он брату боли!
— Из твоих слов получается: вовсе не высокие материи, не великие идеи движут историей, а тщеславие, зависть! Это ложь. Я хочу бороться с Будимировым потому, что мне жалко людей! Ты говоришь, убийство неистребимо? Это не так! В нашем селе разные люди, но никому не придёт в голову желать войны. Работают и работают по извечной привычке трудиться. От безделья, скуки возникает жажда убивать.
— Что в бутылку полез? — усмехнулась она. — Ты говоришь то же, что я. В жестокие игры труженики не играют. Закрою глаза, вижу картины, скульптуры. И в голодные годы графы не продавали их иностранцам. Думаю, произведения искусства, любовь, труд помогали людям переживать все напасти…
У неё в голове каша! А почему в его доме звучали имена художников? Артисты тоже хранили культуру? — подумал невольно. — Почему умерли все родственники отца и матери? — новый вопрос. Чертовщина какая-то. Нужно было в город приехать, познакомиться с этой странной девушкой, чтобы задуматься о вещах, о которых никогда не задумывался! Это у него в голове каша! Похоже, он тронулся ненароком! Конкордия предлагает себя ему в утешение; Саломея душит шпиона; эта видит события прошлого и других стран! А ему ни с того ни с сего тайны мерещатся, и он никак не может связать воедино зависть, войны и произведения искусства.
— …И вдруг оказывается: это история. Своим размеренным бытом люди включены в процессы, совершающиеся в обществе, но часто даже не знают, что их дела, их чувства — история.
— Хватит!
— Чего ты взорвался? Со временем на все свои вопросы получишь ответы. Имеющий психологию раба обязательно захочет властвовать. Любой Властитель — потенциальный раб. Горе народам, состоящим из рабов и властителей. Да, человек не просто ест и пьёт…
Ну а это всё при чём?
Печален голос девушки, печальны глаза. Хочет возразить ей: Будимиров не раб, погибнет, а рабом не станет, несмотря на его робость перед Магой. Это не рабство, это то, что он сам чувствует сейчас: осторожность по отношению к этой девушке, невозможность сказать ей — она всё смешала в кучу, она не права!
— Личность уничтожается и в том, и в другом случае, потому что умирает нравственность. Шторм, песчаная буря губят тело. Власть, сильная диктатура губят душу.
Их неторопливые деды подчиняются надсмотрщику, как буре, — возражает он ей. — Но они не рабы. И живут по законам нравственности. Ни рабов, ни властителей, ни доносчиков в их сёлах нет. Не считать же Гишу властителем! Речи произносит, да. За Будимирова агитирует, задания на день раздаёт. Но никого не обижает, вместе со всеми брагу пьёт, поёт песни и плачет и не даёт надсмотрщикам наказывать людей. Может, это город рождает рабов и властителей?! Ведь в нём не живут птицы, не растёт трава! Девушка валит на него то, что возникает в её нездоровом мозгу? А может, подводит к тому, что нужно вернуться к природе? Похоже, и Кора и эта девушка заболели в городе?! И он заболел. Замечает в себе странности. Он спасёт её, и Апостола с Корой: перевезёт в своё село, к солнцу и земле, всё равно здесь нет ни картинных галерей, ни музыки! Возразить девушке, а он нем. Погружает чуткие пальцы в волны, идущие от неё, и пальцы начинают согреваться, от их кончиков вверх движется тепло. Он спасёт эту девушку, и они не расстанутся!
— Нет, не город рушит личность. Да, в городе люди несчастнее, чем в селе, отлучены от естественной жизни. Кроме того, в городе голодно. В селе есть огород… Вы были на кладбище? — Она снова забыла о нём.