Лайана протянула руку, чтобы помочь ему встать, но Роган, все еще улыбаясь, потянул ее на себя.
— О, какая несправедливость! — вскричала она. — Я уже почти высохла!
Он встал, вытащил ее из воды, отнес на солнышко и сел рядом, а сам стащил рубашку. И когда Лайана вздрогнула, обнял ее и прижал к себе. Лайана поняла, что в жизни не была так счастлива.
— А где еда? — спросил Роган. — Я проголодался.
Габи принялась вытаскивать из корзинки аппетитные блюда. И четверо взрослых и двое детей принялись пировать. Габи по-прежнему говорила больше всех, развлекая присутствующих веселыми историями из деревенской жизни, однако тактично избегала упоминания о том, что семья Перегринов всячески угнетает и запугивает своих крестьян.
Роган постепенно стал расслабляться, задал Бодуину несколько вопросов о торговле шерстью и даже спросил, не знает ли тот, как увеличить настриг шерсти.
Малышка Сара, только что научившаяся ходить, взяла финик и, забавно ковыляя на пухленьких ножках, с помощью отца подошла к Рогану. Тот взглянул на нее. Он никогда не уделял особого внимания детям, но отметил, что девочка очень хорошенькая, темноглазая и кудрявая. Она протянула ему финик, а когда Роган взял фрукт, приняла это за приглашение и плюхнулась к нему на колени, прижавшись спинкой к его груди.
Роган в ужасе уставился на мягкие детские локоны.
— Никогда не видела чужих людей, — пояснила Габи. — Это моя Сара.
— Возьми ее, — прошептал Роган Лайане. — Немедленно убери девчонку.
Но Лайана неожиданно оглохла.
— Ну-ка, Сара, отдай инжир дядюшке Рогану.
Девочка торжественно взяла ягоду и поднесла ко рту Рогана. Когда он попытался взять ягоду у нее, та протестующе завизжала. Бедняга с таким видом, словно его пытают, открыл рот и позволил ей скормить ему инжир.
Лайана беседовала с Габи, делая вид, будто не замечает ни Рогана, ни ребенка, но то и дело подсовывала девочке фрукты. Устав кормить дядю, Сара прижалась к Рогану и заснула.
Скоро, слишком скоро солнце опустилось за горизонт, и Лайана поняла, что пора идти домой. Она не хотела, чтобы этот чудесный день кончался. Не хотела возвращаться в мрачный замок Морей. Она вложила руку в ладонь Рогана и опустила голову ему на плечо. Они еще долго сидели так, втроем, со спящим ребенком.
— Это был лучший день в моей жизни, — прошептала она. — Жаль, что все приходит к концу.
Роган крепче обнял жену. Совершенно пустой, никчемный день, и больше его на такое легкомыслие не уговорить! Впрочем, он согласился, что это было… скажем… приятно.
Сара проснулась и заплакала. Пора было возвращаться.
— Вы придете завтра? — спросила Лайана и увидела слезы благодарности в глазах женщины.
Лайана уже задумала назначить Габи кем-то вроде домоправительницы. Габи сделает все, чтобы служанки сохраняли чистоту в доме, а Лайана сможет проводить с мужем больше времени.
— Жаль, что нужно возвращаться, — повторила Лайана. — Хотелось бы, как Габи и Бодуин, жить в простой хижине и…
— To-то они с такой радостью отказались от своей простой хижины, — фыркнул Роган. — Этот обед стоил им годового дохода!
— Полугодового, — поправила Лайана тоном человека, проводившего много времени над счетными книгами. — Зато они влюблены. — Она мечтательно вздохнула. — Я видела это в глазах Габи. Должно быть, я смотрю на тебя точно так же.
Но Роган уже смотрел вперед, на стены замка Морей. Сегодня они с такой легкостью покинули замок. Что, если Говарды переоделись продавцами овощей и попросили разрешения войти? Нужно усилить бдительность.
— Ты слышал, что я сказала? — спросила Лайана.
Может, потребовать от крестьян, которым позволено беспрепятственно бывать в замке, чтобы носили бляхи с гербом Перегринов? Конечно, бляху можно украсть, но…
— Роган!
Лайана остановилась и дернула его за руку.
— Что тебе?
— Ты слышал меня?
— Каждое слово, — отмахнулся он. Может, что-то, кроме бляхи? Может…
— Что я сказала?
Роган тупо уставился на нее.
— О чем именно?
Лайана поджала губы.
— Я сказала, что люблю тебя.
Может, лучше каждый день менять пароль? Или запретить крестьянам вообще входить в замок? Никаких новых лиц… это…
К досаде Рогана, жена отбросила его руку и пошла вперед. Судя по походке, она очень разозлилась.
— А теперь что? — пробормотал Роган. Он сделал все, что жена от него требовала, и все же она опять недовольна.
Он поспешно догнал ее.
— Что-то не так?
— А, ты все же заметил меня! — надменно объявила она. — Надеюсь, я не помешала тебе своими признаниями в любви?
— Нет, — честно ответил он. — Я просто думал о другом.
— Не позволяй моим глупым речам отвлечь тебя! — яростно прошипела она. — Уверена, что сотни женщин клялись тебе в любви. Все «дни недели». А ведь когда-то у тебя были даже «месяцы». И разумеется, Жанна Говард каждый день твердила что ты для нее — единственный.
Роган начинал потихоньку прозревать. Это обычные женские выходки, и не стоит придавать им значения.
— Она не была Говард, когда вышла за меня.
— Понятно. Но ты не отрицаешь, что она постоянно повторяла тебе слова любви. Ты, возможно, слышал их так часто, что мои слова ничего для тебя не значат.
Роган немного подумал.
— Не помню, чтобы какая-то женщина признавалась мне в любви.
— Вот как? — бросила Лайана и снова взяла его за руку. Несколько минут оба молчали. — Ты любишь меня? — тихо спросила она.
Он стиснул ее пальцы.
— Любил. Несколько раз. А сегодня ночью я…
— Я не про такую любовь. Я имею в виду — душой и сердцем. Как ты любил мать.
— Мать умерла, когда родился я.
— Тогда мать Северна, — нахмурилась она.
— Она тоже умерла, рожая Северна. Тогда мне было два года. Я ее не помню.
— А мать Зареда?
— Вряд ли я что-то испытывал к ней. Она боялась нас до смерти. И все время плакала.
— Неужели никто не пытался ее утешить.
— Роуленд велел ей прекратить вой, чтобы мы могли немного поспать.
Лайана подумала о бедняжке, одной, в грязном замке, полном грубых, бесчувственных людей. Именно ее уморили голодом в замке Бивен. Но если Роган в жизни не любил ни одну женщину, то, должно быть, любил братьев.
— Когда твои старшие братья умерли…
— Роуленд не умер. Его убили Говарды.
— Ладно, пусть так, — нетерпеливо бросила она. — Убили. Прикончили. Погубили безвинно. Ты тосковал о нем после его смерти?
Роган не сразу ответил. Перед глазами как живой встал его сильный, могучий брат.
— Я тоскую о нем каждый день, — ответил он наконец.
— А если бы умерла я? — тихо спросила Лайана. — По мне ты тосковал бы? Скажем, если бы меня унесла чума?
Роган повернулся к ней. Если она умрет, его жизнь станет прежней. Одежда будет кишеть вшами. В хлебе будет полно песка, «дни недели» вернутся. Больше некому будет проклинать его, издеваться, подтрунивать, публично позорить и заставлять тратить время.
Роган нахмурился. Да, он будет тосковать по ней.
И черт побери, ему совсем не понравилась эта мысль!
— Мне больше не придется ходить на ярмарки, — буркнул он и пошел дальше.
Лайана словно примерзла к месту. Не хотелось думать о том, как больно ранили его слова. Они пробыли вместе так немного, но он уже значил для нее все, а она для Рогана — меньше чем ничего.
Она поклялась себе, что никогда не даст увидеть ему, как сильно он ее обидел. Пусть боль останется при ней.
Она воображала, что ничем себя не выдала, сохранив бесстрастное лицо, но Роган, обернувшись, увидел свою хорошенькую жену в полном расстройстве: нижняя губка выпячена, в больших глазах стоят непролитые слезы. Да что с ней такое?! Не хочет возвращаться в замок?
Он попытался приподнять ее подбородок, но она отпрянула.
— Я тебе безразлична! — всхлипнула она. — И если я умру, ты найдешь себе другую жену с богатым приданым.
Рогана передернуло.
— От женитьбы одни неприятности, — буркнул он. — Мой отец был отважнее сотни человек, если позволил себе иметь четырех жен.
Несмотря на решимость, слезы покатились по лицу Лайаны.
— Если я умру, ты, вне всякого сомнения, швырнешь мое тело в ров.