Элоиза Джеймс - Укрощение герцога

Он всегда собирался дать ей именно то, чего она хотела, даже если она и не знала об этом.

Он завладел ее ртом в тот момент, когда его пальцы нырнули глубоко в ее тело, и ртом поймал ее крик и не позволил ей сразу спуститься с небес на землю. Он удержал ее на этой высоте, крепко прижимая к себе, зарываясь пальцами в ее нежную плоть, творя руками волшебство и не выпуская ее рта, но вознося ее все выше и выше.

Теперь она извивалась под его руками, а он крепче прижимал ее к себе, и она зарывалась лицом в его грудь, а он был полон желания напомнить миру, каким был до того, как начал пить. Рейф Джорден был мужчиной, никогда не выпускавшим из своих объятий женщину неудовлетворенной и не получившей наслаждения.

И, сказать по правде, Имоджин не была таким уж сложным случаем.

Не прошло и мгновения, как она вскрикнула так громко, что он не усомнился в том, что ее крик был слышен тем, кто находился внизу, в общей комнате постоялого двора. И он понимал, что ему придется увести ее отсюда через заднюю дверь, потому что теперь на ней не было краски, а каждый, кому довелось бы увидеть женщину со столь прекрасным лицом, никогда бы ее не забыл.

Она вскрикнула, прижимаясь лицом к его груди, и в нем взмыла гордость, вытеснившая из его сознания все его заботы. А именно: стоило ли спать с Имоджин до свадьбы?

Он осторожно опустил ее, теперь уже не беспокоясь о том, что она может разглядеть его лицо, потому что сейчас эти глаза были закрыты и выглядела она так, будто все еще не могла восстановить дыхание.

– Первый раз? – спросил он, целуя ее в плечо. Это было забавно, но он чувствовал себя как мужчина, не знавший близости с женщиной много-много лет. Впрочем, разницы для него не было никакой, потому что он был не настолько глуп, чтобы думать, что в мире для него могли бы существовать другие женщины.

Она пришла в себя. Теперь ее руки запутались в его волосах, и она потянула его к себе. Но на его вопрос Имоджин не ответила. Поэтому он задал его снова:

– Это случилось с тобой первый раз?

И принялся целовать ее ключицы, собираясь приступить к следующему этапу.

– Ради Бога, – сказала она, и тон ее был таков, будто она собиралась рассмеяться. – Конечно, нет, ты, тупица. А теперь иди сюда.

И прежде чем Рейф успел обдумать это заявление и освоиться с тем фактом, что Дрейвен, оказывается, знал кое-что о любви и имел в запасе пару трюков, она заставила его лечь на спину и ее роскошные черные волосы упали на его тело, обжигая его огнем, а возможно, это было прикосновение ее сладостного языка…

Он попытался поднять ее, но она толкнула его на постель, и то, что она начала с ним проделывать, было прекрасно.

– Что ты делаешь?

– Я пробую тебя на вкус, – сказала она. – Как и все те отважные женщины, с которыми ты бывал прежде. И, Гейбриел… Мне нравится твой вкус.

Он мог бы сказать ей, что отважные женщины обычно бывали настолько храбры потому, что этот особый сорт доброты и щедрости обычно хорошо им оплачивался, но не смог найти слов, а она, задыхаясь, лепетала глупости, безмерно льстившие ему, и было очень приятно сравнение между собой и Мейтлендом.

В этот момент ее губы прошлись вдоль всего его тела, спускаясь от живота вниз, и она не обнаружила ни малейших признаков отвращения, а вместо этого играла с ним и так увлеклась, что его бедра сползли с постели, а он пытался вспомнить, что он человек, никогда, никогда не теряющий контроля над собой. Даже когда пил. Будучи совершенно пьяным, он ухитрялся неутомимо вспахать поле так, что каждая женщина оставалась удовлетворенной. При этом он никогда не испытывал затруднений…

Но возможно, существовали женщины, действовавшие более сильно, чем виски. Этот урок должен поставить на место такого человека, как герцог Холбрук.

Имоджин резвилась, играла с ним, дразнила его, и вдруг ее теплый влажный рот коснулся его. И это была не какая-то случайная дама, но Имоджин… Она прикасалась к нему, смотрела на него прекрасными безумными глазами, и волосы ее дико разметались…

Да, есть женщины, более сильно действующие, чем виски, более пьянящие, чем вино, лишающие мужчину возможности владеть собой, рвущие его самоконтроль на части и бросающие на ветер.

Лоретта прибыла вечером и вошла через заднюю дверь Холбрук-Корта, потому что там ее оставил возница наемного экипажа. Это был просторный дом, гораздо больший, чем дом имеет право быть, и Лоретте не понравилось, что с обеих его сторон ничего не было. Он выглядел голым, потому что рядом не теснились другие дома.

Она оставила свой сундук стоящим в пыли и направилась к ступенькам заднего крыльца. Даже эта дверь была много больше, чем какая-либо другая, в которую входили Джек Хоз и его дочь. На мгновение она смутилась, когда дверь распахнулась, а за ней оказался лакей, одетый в причудливый костюм, украшенный позументом, похожий на мундир капитана Черная Борода[16] из пьесы, написанной леди, той самой, в которой она, Лоретта, играла в прошлом году.

Но тут Лоретта вспомнила, что она актриса, а все, что требовалось актрисе, – это роль.

Милашка Пэтси вполне могла подойти для этой цели. Милашка Пэтси была деревенской девушкой, вышедшей замуж за лакея. Пьеса называлась «Влюбленный вор». Это была прискорбно старомодная пьеса, но главная роль была вполне подходящей.

Она улыбнулась лакею, показав ямочки Милашки Пэтси.

– Добрый вечер. Я к герцогу Холбруку.

Его брови взлетели с такой скоростью, что было чудом, как они вообще остались у него на лице.

– О, так вы хотите видеть герцога? – сказал он. – И откуда вы?

Лоретта больше не испытывала ни смущения, ни тревоги.

– Я всего-навсего горничная из Лардинга, – сказала она, снова показывая ему ямочки и с трудом удерживаясь от следующей реплики Пэтси.

Он снова нахмурился и сказал:

– О, так вон оно что… Следуйте за мной, мисс.

Лоретта вздохнула. Конечно, в сельской местности полно людей, давно не бывавших в театре, возможно, по многу месяцев. Но, учитывая, что пьесу «Влюбленный вор» играли в течение восемнадцати недель – Лоретта сама смотрела ее четырнадцать раз, – она могла предполагать, что он узнает реплику.

Вскоре она оказалась перед крепко сколоченным индивидом, очень похожим на Гарри Кизара, когда тот играл дворецкого в Букингемском дворце. Это был мистер Бринкли, дворецкий Холбрук-Корта.

Потребовалось некоторое время, чтобы все разъяснилось. Потому что дворецкий вообразил, что она приехала занять место одной из горничных верхнего этажа, выгнанной с позором за кражу двух серебряных ложек. Но в конце концов Лоретта объяснила, что она гостья герцога.

Тогда мистер Бринкли вспомнил, что слышал об актрисе, которая должна приехать помочь с постановкой пьесы, и пошел узнавать, как ему с ней поступить.

Когда он вернулся, Лоретта уже уютно расположилась за столом на кухне, а весь штат прислуги столпился вокруг нее.

– И тогда лошади почувствовали запах этих овечьих шкур, – разглагольствовала она. – И все четыре подняли головы и помчались без оглядки. Возница оказался между лошадьми и дилижансом…

Повариха миссис Редферн испустила глубокий вздох и поспешно перекрестилась.

– Готова поклясться, что он погиб.

– Погиб, – подтвердила Лоретта, тряхнув локонами. – Дилижанс налетел на столб. Там было двое пассажиров снаружи и четверо внутри.

– И все мертвы? – воскликнула миссис Редферн.

– Но ведь вы не были в числе пассажиров, мисс? – спросила одна из горничных.

– Нет, я там не была, а иначе не могла бы вам об этом рассказывать, – ответила Лоретта. – Но я видела, как все случилось. В дилижансе была всего одна женщина, мисс Пиппс.

– И что с ней произошло? – выкрикнула одна из горничных со слезливым и кровожадным любопытством.

– Ну, когда ее вытащили из кареты, она выбросила руку вверх, подняла ее к голове – вот так. – Лоретта вскочила на ноги и выбросила руку вверх ко лбу. – Потом она упала на колени. – Лоретта медленно и трепетно заняла описываемую позицию.

– А затем она умерла, да? – спросила миссис Редферн. Даже мистер Бринкли, пропустивший первую часть истории, ожидал ее продолжения.

– Она звала мать, – сказала Лоретта, возводя глаза к потолку. – «Мама, прижми меня к своей груди. Мама!»

Дрожь в ее голосе внезапно произвела определенное действие на миссис Редферн, и та часто-часто заморгала.