Алексей Калинин - Укрощение спортивной

Кладу штангу на стойки и пытаюсь поменяться с Гариком местами, но эта сволочь делает вид, будто от скамейки идет страшная вонь. Вот же гад! А ещё друг называется.

— Ты знаешь, я сразу в сауну пойду. Фиг с ней, с этой дорожкой. Вдруг там что-нибудь похуже произойдет.

Кажется, что я сейчас провалюсь сквозь землю. Посетители кидают на меня насмешливые взгляды. Я старательно их не замечаю, но долго в пол не насмотришься. Снимаю блины с грифа и плетусь за Гариком в раздевалку.

Не смотрю на Оксану Евгеньевну — боюсь наткнуться на насмешливый взгляд.

Каждый, кто просыпался после первого занятия в спортзале, знает, насколько сильно ноют и болят мышцы. Певица Ёлка на телефоне снова попыталась убедить, чтобы я не падал духом. Но пока я тянусь к телефону, то успеваю пожалеть, что родился на свет. Два раза.

Болят даже корни волос. Я уже успеваю забыть, насколько неприятен исход молочной кислоты из мышц. А сейчас я почти весь вселенское сосредоточение боли. А ведь ещё нужно встать и сделать первую чашку кофе.

Создается ощущение, что к каждой, даже самой маленькой мышце, подвели электричество и теперь они сокращаются с болезненными ощущениями даже при легком движении. Какое похмелье? Какая рана? Настоящая боль возникает только тогда, когда долго не тренируешься, а потом даешь огромную нагрузку.

Чтобы встать, приходится задействовать всю силу воли. В эти мгновения я ненавижу певицу Ёлку с её песней, ненавижу себя за долгое спортивное бездействие. Ненавижу даже черепаху, которая выползает из-под кровати и мчится на кухню. Мы бежим с ней наперегонки, и я катастрофически отстаю. Она делает перекур, чтобы подождать меня. Ноги не идут, руки не двигаются. Я чувствую себя слишком старым для всего этого дерьма…

— Алло, привет! Ты как? — я смиряюсь с проигрышем в гонке с черепахой и набираю Гарика.

— Здорово! Чувствую себя как конь есаула, которого пристрелить не поднялась рука, — отвечает жалобный голос.

— Такая же фигня. Я сейчас буду отпрашиваться.

— Понятно. Я уже отпросился, сейчас буду пялиться в ящик, и жалеть себя.

— Классное занятие. Пожалуй, тоже им займусь.

— Давай, захочешь сочувствия — звони.

Короткие гудки уведомляют о том, что разговор закончен. Я нахожу в себе силы открыть тяжеленную дверцу холодильника и оторвать пару листов салата. Такое ощущение, что я отдираю куски от резиновой покрышки, а не легкие перья клетчатки. Ненавижу себя за слабость. Ещё нужно позвонить на работу — очередное усилие. Набираю номер и делаю умирающий голос.

— Алло, Юрий Геннадьевич. Доброе утро, кхе-кхе.

— Доброе, доброе. Зачем звонишь в такую рань? — раздается недовольный голос начальника.

— Да приболел немного. Хотел бы отпроситься.

— Что, так всё плохо?

— Да, денек бы отлежаться, а завтра буду огурцом.

— А больничный?

— Я не хочу идти в больницу, там минимум на три дня оставят, а мне-то нужен всего денек.

— Ну ладно, раз так. Давай, поправляйся.

На этот раз гудки говорят, что у меня сегодня выходной. Я бы улыбнулся, но болят даже лицевые мышцы, будто ими тоже вчера штангу поднимал. При воспоминании о штанге и казусе с ней у меня вырывается скорбный стон. Интересно — какие подколки и остроты сорвутся с языка моих коллег, когда я появлюсь завтра?

Однако, это всё завтра, а сегодня у меня весь день свободный и я, вместо кофе с оттенком гудрона, завариваю себе зеленый чай. Обожаю «Черную жемчужину» — когда в стеклянный чайник бросаешь три-четыре шарика, заливаешь их горячей водой и смотришь, как они распускаются на поверхности воды. Три верхних листика с предгорий шаолиньских областей. Собранные смуглыми руками, свернутые смуглыми руками и проданные смуглыми руками. Всё для того, чтобы бледнокожий человек с ноющими мышцами смог посидеть на кухне и вкусить ароматный напиток. Не хватает только красивого хокку, но я их не знаю, а у черепахи пасть забита салатом. Придется пить без лишних изысков.

Кто знает, какой это кайф вытянуться на кровати в утро рабочего дня, тот поймет моё состояние. Включаю фильм на мониторе ноутбука. Хочется чего-нибудь не феерического с компьютерными спецэффектами, а простого, доброго, для души. Мне попадается на глаза «Укрощение строптивой». Старый фильм с Элизабет Тейлор и Ричардом Бёртоном. Как раз то, что можно пересмотреть не раз.

Под него я и засыпаю. Вернее погружаюсь в то дремотное состояние, когда почти всё слышишь, но мышцы не двигаются, мысли текут вяло и балансируешь на грани сна и реальности. Вроде бы и хочется рассмеяться над шутками, а вроде бы и лень. То выпадаешь на пять минут из жизни, то появляешься в ней вновь. Так продолжается половину фильма. Потом оживает телефон.

Если вы думаете, что никому не нужны, то попробуйте лечь спать днем… Позвонят даже те, кого вы не знаете и кого никогда не увидите! Мне сегодня в это вопросе везет не меньше — телефон начинает вызывать по любому малейшему поводу. Коллеги звонят и спрашивают о какой-то мелочи. Начальник не перестает интересоваться по поводу здоровья и в то же время интересуется отчетом. Его сдавать только в следующем месяце, а он уже сейчас тревожится. Словно специально…

Однако больше всего добивает звонок от социологической службы.

— Здравствуйте! Мы проводим опрос населения по поводу того, какие каналы вы сейчас смотрите. У вас есть минута времени ответить на пару вопросов? — скороговоркой выпаливает приятный женский голос.

Как же достали. Вот спрашивают и спрашивают. Что вы думаете об этом, а что думаете о том? Один раз даже было так: «Вас беспокоит социологическая служба Центрального телевидения!» На что я тут же ответил: «Социологическая служба Центрального телевидения нас не беспокоит. Плевать мы хотели на эту службу!» И тут же положил трубку. Мелочь хулиганская, но приятно. И ладно, если такое происходит в будний день, а в то время, когда лежишь полурасслабленый и стараешься лишний раз не двигаться…

— Вы извините, но я сейчас граблю эту квартиру. Поэтому, сами понимаете, я очень ограничен во времени, — отвечаю я низким и хриплым голосом.

Пятнадцатисекундная пауза и следом этот же голос:

— Тогда успехов вам, счастья и удачи! Осторожнее там.

Я лежу, смотрю на телефон, и меня разбирает хохот. А смеяться-то больно. От сокращений пресс горит огнем, но я не могу остановиться. Вот за что люблю наш народ, так это за чувство юмора.

В хорошем настроении досматриваю картину, и в эту секунду меня пронзает мысль — ведь я ещё не курил! Точно! С самого утра ещё не совал в рот эту пакость. А вчера так задыхался на дорожке… Может, сегодня есть шанс провести день без сигареты? Я же должен соответствовать Оксане Евгеньевне.

Решено! Сегодня продержусь, а завтра будет уже легче. Ведь один день без сигарет останется позади. Будет от чего отталкиваться.

И тут же взгляд падает на сигаретную пачку. Господи, теперь я понимаю, почему ты изгнал Сатану из рая. Только расслабишься, и тут же появляется какая-нибудь соблазняющая гадость. И сразу же возникает мысль — а если выкурить последнюю сигарету? Аллен Карр как говорил? Выкуришь и распрощаешься с дурной привычкой навсегда. Да, но вдруг последней сигаретой окажется другая, а за ней третья?

Нет! Решено! Я не буду менять своего решения!

А чтобы пачка не смущала взор, то решаю её выкинуть. До мусоропровода не дойду — помру по дороге, так что надо выкинуть в мусорное ведро. А прежде надо намочить, чтобы не тянуло. Вода из-под крана с радостью плеснула на фильтры, пролилась по бумаге, размочила табак. Я чувствую, что мне уже не хватает одной затяжки. Всего одной, а после я брошу. Обязательно брошу. Сигаретная пачка летит в мусорное ведро.

Пересиливаю себя и заставляю думать об Оксане Евгеньевне. Это на какое-то время отгоняет мысли от сигарет. Брошу ради неё, ради наших будущих детей. Улыбаюсь этой приятной мысли. Затем сосредотачиваюсь на приготовлении пищи.