— Мы не супруги. Это мой коллега, мы вместе выиграли поездку на отдых.
— Вам пофесло. В том месте даше коллеги влюбляются друк в друка, — от улыбки лицо мужчины собирается морщинами и начинает напоминать печеное яблоко.
— Вы нас совсем засмущали, — вмешиваюсь я в разговор. — Между нами ничего нет.
— Я знаю Калевалу, там шивет моя бывшая любовь Мартшаана и мой друк Оскари. Мошет, вы едите к ним?
— Илмари, не приставай к молодым людям, — одергивает его пожилая женщина, она сидит рядом и ладошка нежно поглаживает плечо мужчины. — Ты же видишь, что они смущаются. Какое им дело до твоей бывшей любви?
Женщина говорит по-русски без акцента, чисто, но с небольшим оканьем. Будто бы она жила в Костроме, а потом переехала в другой город, где в почете «аканье».
— Это Валентина. Моя люпимая шенщина. Она моя шена навсекта и очень не люпит, когда я вспоминаю о Мартшаане, — поясняет словоохотливый мужчина и целует жену в лоб. — Не ревнуй, она осталась в прошлом и мы теперь только трузья.
Я вспоминаю слова Натальи о хозяевах коттеджа. Она вроде бы называла эти имена… Решаю подбодрить разговорчивого пассажира.
— Неужели Валентина отбила вас у Мартшааны? — я стараюсь произнести имя также, как произносит он.
— О-о, сейчас будет история… — закатывает глаза женщина и откидывается на сиденье.
Оксана делает вид, что смотрит в окно и изучает удаляющуюся землю. Стюардесса просит всех пристегнуть ремни, но мужчина вытягивает шею и начинает рассказывать.
— Валентина уше слышала эту историю несколько рас. Мы с друком Оскари влюпились в одну девушку и толко топивались её внимания. Однако она люпила нас опоих и не мокла выпрать никоко из нас, чтопы не опитеть друкоко. Токта мы пыли молотые и корячие — мы решили соревноваться на оленьих упряшках. Я почти попетил, кокта мой олень сломал ноку. Оставалось каких-то пара сотен метров, но Всевышний решил иначе. Оскари повесло в люпви и Мартшаана вышла са неко. Но я всё равно рат, веть я встретил Валентину, — он тянется к жене и целует её в щеку.
Сквозь его акцент я разбираю, что два друга влюбились в одну девушку и устроили соревнование на оленьих упряжках. И Илмари не повезло с оленем. Зато повезло Оскари.
— Может, как раз к ним мы и едем. Мы выиграли поездку в коттедж «Медведь», — хвастаюсь я мужчине.
Мимо проходит стюардесса и просит мужчину посидеть прямо. До тех пор, пока мы не наберем высоту. Но как только она отходит в сторону, как он тут же поворачивается к нам и подмигивает.
— Путете у них, перетавайте привет от Илмари и Валентины Йохансон. На Новый кот мы к ним опязательно приетем, — улыбается мужчина.
— Илмари, ну перестань досаждать людям. Извините, пожалуйста, — к нам снова поворачивается женщина. — Мой муж боится летать и за болтовней скрывает свой страх.
— Я тоже немного побаиваюсь, — признаюсь я из мужской солидарности.
Мужчина снова подмигивает, показывает оттопыренный большой палец и отворачивается. Я украдкой смотрю на Оксану. С неё можно рисовать картину — задумчивый взгляд устремлен в иллюминатор, одна рука подпирает щеку, грудь равномерно вздымается.
Эх, если бы сейчас какой-нибудь террорист вскочил посреди салона и поднял вверх руку с пистолетом, то я бы не раздумывая, бросился бы на него. Совершил бы героический поступок. Или в борту образовалась пробоина, и я бы заткнул её своим телом. Понимаю, что это бред и меня бы высосало давлением, как косточку из вишни в руках младенца, но помечтать-то можно. Я даже готов встать сейчас и станцевать «Цыганочку», лишь бы она обратила на меня внимание. Но каким идиотом я буду выглядеть в её глазах?
— Я всегда взлетала и думала — а что будет, если самолет начнет разваливаться? — тихонько спрашивает Оксана.
Непонятно — она или у меня спрашивает, или же разговаривает сама с собой?
— Может, поговорим об этом на земле?
— Да-да, ты прав, не дело об этом говорить в воздухе. Нельзя привлекать несчастье, — кивает Оксана.
Я знаю, что несчастие ждет нас на земле, но не подаю вида, а глубокомысленно поджимаю губы.
Полет проходит успешно. Меня даже ни разу не стошнило. Мы с Оксаной несколько раз порываемся обсудить рабочие моменты, но потом кто-то один вспоминает, что мы на отдыхе и обрывает разговор.
Илмари ещё несколько раз пытается повернуться и поболтать, но его постоянно одергивает жена. Суровая она у него. Я думаю, что Марджаана вряд ли стала бы так делать, но он сам выбрал свою судьбу.
— Оксана Евгеньевна, Наталья говорила, что в коттедже два этажа, какой вы займете? — после получасового неловкого молчания, я решаюсь заговорить.
— Я тебе уже говорила и напомню ещё раз. Вне работы можно Оксана и на «ты». Мне хочется быть сверху, — она понимает, как это двусмысленно звучит и поправляется. — То есть я хотела сказать, что хочу занять второй этаж.
— Хорошо, а мне без разницы. Займу первый, — нужно не подавать вида, что я знаю небольшую, но печальную новость.
За стеклом иллюминатора в редких прорехах облаков видна зеленая поверхность земли. Создается такое ощущение, что под туманом скрывается древнее лоскутное одеяло, на которое то тут, то там пролили озерца воды. В иных местах озерца пролились ручейками и протянулись далеко за горизонт. Города виднеются проплешинами с маленькими коробочками внутри.
Потом всё покрывает сплошная зелень с проблесками багрянца и желтизны. Будто по махровому темно-зеленому полотенцу раскиданы золотые стружки. Появляются горы — будто вытертые складки полотенца. Дух захватывает от картин, что раскрываются внизу.
Самолет снижается и вот тут приходит тошнота. Начинает закладывать уши, будто кто-то невидимый засовывает в уши вату. Я ловлю себя на том, что стискиваю подлокотник кресла. Надо немного расслабиться.
— Мы приземляемся, просьба пристегнуть ремни и не ходить по самолету вплоть до полной остановки, — раздается голос пилота.
Я щелкаю пряжкой и замечаю, что Оксана делает тоже самое. Мы приземляемся. Захватывает дух, но сдерживаю себя в руках. Я же мужчина и должен делать морду кирпичом.
К счастью, всё проходит хорошо, и мы приземляемся без каких-либо неприятностей. Меня поражает тот факт, что пассажиры начинают аплодировать. Для меня это дико — зачем аплодировать? Спрашиваю об этом Оксану, пока идем к маленькому зданию аэропорта.
— Аплодируют, потому что радуются, что приземлились.
— Но почему же тогда не хлопают водителю автобуса? Ведь от аварий на дороге гораздо больше людей умирает, чем от аварий в воздухе.
— Вот то-то и оно, что из-за дорожных аварий люди погибают чаще, но единицами, а от самолета сразу десятками. Что болезненнее для тебя — щелчок или удар кулаком?
— Удар кулаком, конечно.
— Потому-то и муссируют средства массовой информации крушения самолетов. Потому что болезненнее.
— Понятно. Значит, люди аплодируют пилоту за то, что их не покажут по телевизору.
— Можно и так сказать.
Выход из желтого здания проходит беспрепятственно, хотя я и озираюсь по сторонам. Колонны, терминалы, уставшие лица людей. Хотя молодежь смеется. Девчонки-студентки проходят мимо нас с веселым щебетанием и обсуждением русской литературы. Скорее всего, это будущие педагоги.
Мы же выходим с территории петрозаводского аэропорта. Конечно, это одноэтажное здание не сравнить с мощным домодедовским комплексом. Желтоватая коробка с надписью «Петрозаводск» больше похожа на автостанцию, чем на здание аэропорта. И тут лежит снег!!! Мы улетали из поздней осени, а прилетели в раннюю зиму. Снег небольшой, едва выше щиколоток и уже расчищены дорожки. Свинцовые тучи того и гляди рухнут на головы.
Илмари с Валентиной прощаются с нами, зовут обязательно «прийехать в кости» и приветливо машут рукой подбегающему молодому человеку. Парень похож на Илмари, хотя светлые глаза от Валентины. Они целуются, обнимаются и уходят в сторону автостоянки.
Я же тем временем оглядываю территорию и радуюсь, что замечаю человека с табличкой «Медведь». Мужчина сорока лет, хмурое обветренное лицо и ровно подстриженная борода.
— Здравствуйте. Вы в Калевалу, в коттедж «Медведь»? — подхожу я к нему, пока Оксана остается возле двух чемоданов.
— Да. Вы Оксана и Борис? Тогда поехали. Оскари просил вас доставить со всеми удобствами, — мужчина мотает головой в сторону стоящих машин.