Я подбегаю к Оксане и хватаю оба чемодана.
— Всё хорошо. Идем за тем бородатым дядькой. Он как раз приехал за нами.
Мы идем за мужчиной. Асфальт успел заледенеть и приходится шагать как по минному полю. Зеленые кусты жимолости по краям дороги покрыты белым покрывалом снега. Невысокие березки окружают прилегающую территорию. Серая «Нива-Шевроле» останавливается возле нас.
Сердце обливается кровью при взгляде на знакомый значок. Покупатель тогда нашелся быстро — стоило мне только выложить фотографии в интернет, как через полчаса раздался звонок. Надеюсь, что машинка в надежных руках. Я помню, как приехавший мужчина заглянул даже в те места, в которые с монтажа машины никто не заглядывал. Вроде бы нормальный мужик, но я чуть не расплакался, когда отдавал ему машину. Правда, пришлось ехать в Москву, на улицу Твардовского, в единственный пункт, где машину можно снять и поставить на учет в выходные. Если бы не такая острая необходимость, то ни за что бы не продал машину. Ни за что.
Мы погружаемся в машину, водитель засовывает чемоданы в багажник. В салоне пахнет сигаретным дымом, который с трудом перебивает запах елочки-вонючки. Также пахло и в салоне моего автомобиля…
— Скажите, а сколько по времени займет дорога? — спрашиваю я, когда мы начинаем выезжать со стоянки.
— Часов за шесть доберемся. Если дорогу не заскользит, — отвечает мужчина и крутит настройку радио.
Если я правильно понимаю этот жест, то разговор окончен. Эх, зря я всё-таки сел на переднее сиденье. Нужно было садиться на заднее и подставить плечо Оксане, в качестве подушки. А теперь сижу на переднем и слушаю полупопсу-полушансон. Догадываюсь, что такое придется слушать всю дорогу.
Села, деревни, города сменяются лесами. Деревья в основном хвойные, суровый климат не дает развернуться теплолюбивым растениям. Мелькание однообразной массы приедается, и я засыпаю. Засыпаю, несмотря на очередной шедевр про «мусорка, заточку и нары». Машина урчит как сытый кот. Слегка потряхивает, будто я вернулся в детство, и мама везет меня в коляске.
Оксана тоже посапывает сзади. В машине тепло и уютно. Я выныриваю и снова впадаю в дремоту. На каком-то участке пути до меня доходит, что я на отдыхе. Я буду отдыхать десять дней с любимой женщиной! Единственная мысль мне не дает покоя — она тоже знает, кто нас там ждет. Знает, но молчит. Хочет сюрприз сделать, или специально не говорит? Вроде как считает меня недостойным такой информации… Что же, посмотрим на реакцию по приезду. Она должна многое сказать.
Всякая дорога рано или поздно подходит к концу. Так и наше путешествие по бескрайним лесам заканчивается возле двухэтажного синего коттеджа. Белые перильца красиво разбавляют синеву бревенчатых стен. Белые наличники щурятся на фары подъехавшей машины. На дворе глубокая ночь, но в коттедже приветливо светятся окна.
Кажется, что большой дом бочком спускается с горы. Вокруг его, насколько хватает света фар, застыли стволы высоких сосен. Яркая луна сияет с небес и заставляет серебриться тонкий слой снега. Рубец Млечного Пути отчетливо выделяется на звездном небе. Когда мы выходили с самолета, то тучи нависали грязным балдахином, а теперь ни облачка. Почти лубочная картинка, из тех открыток, что дарили в детстве вместе с подарочными вкусностями.
Я едва не теряю сознание от обилия чистого воздуха, когда выхожу из душной машины и делаю первый вдох. Да только ради этих моментов стоило бросить курить! Легкие будто окунают в колодезную воду. Я кашляю, и из горла вырывается зеленоватый комок слизи. Хорошо ещё, что никто не видит, быстро затираю комок подошвой.
Оксана тоже выходит наружу. Её лицо чуть припухло от сна, но всё равно она остается самой прекрасной женщиной на свете. Хочется подойти и обнять её, рассказать о своих чувствах, но рано. Ещё очень рано…
Эх, как бы не стало слишком поздно!
Михаил, а именно так зовут неразговорчивого мужчину, помогает нам занести чемоданы в дом. Пройдя небольшую прихожую, мы оказываемся в каминном зале. По-другому эту комнату и назвать нельзя. Два плюшевых бурых кресла у большого камина, в котором весело полыхает огонь. Он трещит, пожирает предложенную пищу и распространяет клубы тепла по отделанной вагонкой комнате. Стены, пол, потолок — всё выдержано в одной цветовой гамме, желтовато-коричневой, словно свежий спил дерева.
Уютно, черт возьми. И пахнет свежими плюшками. Целую тарелку румяной сдобы я замечаю на столе, там же стоит… Самовар! С кресла тут же подскакивает мужчина и берет в руки поднос. Мужчина чем-то похож на Карлсона, может, выдающимся животом, а может и застенчивой улыбкой. На подносе стоят две рюмочки с бордовой, будто кровавой, жидкостью и тарелка с янтарными полосками.
— Зтравствуйте, путешественники! — гаркает мужчина с подносом. — Толок ваш путь, но вы тостикли пункта назначения. Мы с Мартшааной раты приветствовать вас в нашем уютном томике.
Вот уж никак не ожидал от «Карлсона» такого голоса. Я чувствую, как колени пытаются согнуться. Такое ощущение, будто мужчина прогудел из огромной трубы. Таким голосом можно командовать драккаром, вести за собой яростных викингов, перекрывать вой шторма и завывания ветра. Вот тебе и «Карлсон», вот и добродушный толстяк. Как же порой обманчиво первое впечатление.
— Здравствуйте, — говорю я.
Говорю, а кажется, что из моих губ вырывается тихий шепот. Голос хозяина коттеджа ещё гуляет под деревянным потолком, играет с языками пламени. По сравнению с его звучным ревом я едва пищу.
— Вишу, что вы устали с тороки, прошу вас, укощайтесь. Наливку телаю сам, так что за качество ручаюсь коловой, — хозяин снова улыбается улыбкой Карлсона.
Никак эта улыбка не вяжется с голосом. Нет. Я вижу, что Оксана тоже оторопела от громкоголосого хозяина. Спасение приходит со стороны миловидной женщины, она подскакивает к мужчине и кладет руку на его плечо.
— Прошу вас извинить моего мужа Оскари, он немного глуховат и поэтому повышает голос, — без малейшего акцента говорит женщина.
— Мартшаана, я снова кричал? — удивляется мужчина. — Простите, я нечаянно.
— Ничего, бывает. Говорите, что сами делаете настойку? — я протягиваю руку за рюмкой и передаю её Оксане.
— Благодарю за прием, но я не пью. Не люблю спиртное, извините.
Моя спутница по отдыху покачивает головой. На что лицо Оскари приобретает обиженное выражение, словно его нагло обвесили на рынке. Марджаана снова гладит его по плечу.
— Видишь, Оскари, к нам попала не только красивая, но и мудрая женщина. Повезло нам с постояльцами, — улыбается хозяйка.
— Токта мы выпьем с мушчиной. Он не так красив, как шенщина, но витно, что тоше мутр и не откашется выпить с тороки непольшую рюмочку?
Я пытаюсь отказаться, но, при виде того, как Оскари набирает в грудь воздуха для очередной речи, поднимаю вверх рюмку. Хозяин коттеджа берет вторую, и мы с ним чокаемся.
— С приезтом!
— Спасибо, ваше здоровье.
Если вы пили когда-нибудь вишневый ликер, то можете понять сладкий вкус того зелья, которым меня попотчевал Оскари. Сладкий и слегка терпкий на языке ликер превращается в желудке в горячий свинец. Оскари пододвигает тарелочку с полосками рыбы. То, что это именно рыба, я понимаю по запаху, по вкусу же это нечто потрясающее. Я впервые закусываю настойку вяленой щукой, и от феерии вкусовых оттенков начинает кружиться голова.
Оксану же увлекает к столу радушная хозяйка. Единственное, что финансовый директор успевает сделать — сменить сапожки на войлочные тапочки. Я тоже засовываю ноги в мягкое тепло. Тепло ногам, тепло в желудке, при взгляде на Оксану становится тепло на душе. Всё бы прекрасно, но я жду того момента, когда нам представят соседа. Судя по взглядам Оксаны, она ждет того же самого. И ведь ничего не сказала за всю дорогу!
— Ух, крепка у вас настойка. Никогда такой не пробовал. Пьется как сок, а в мозгах уже пошло щекотание.
Оскари улыбается на мои слова. Сразу видно, что ему приятна похвала от постороннего человека. Оксану же пичкают горячим чаем. Михаил ставит наши чемоданы возле порога. Здоровается с хозяевами коттеджа и тут же выходит. «Мавр сделал своё дело, мавр может умыть руки!»
Хозяин коттеджа тоже увлекает меня к столу. Румяные пышки так и просятся в рот, а чай пахнет луговыми травами. Маленькая лужица лета в чашке. А за стенами уже лежит снег и подмораживает. Хорошо-то как. Ровно до той поры, пока Оскари не начинает говорить.