— Оксана, открой. Нам нужно поговорить.
— Уходи, Борис. Я не хочу тебя сегодня видеть.
— Оксана…
— Я думала, что ты другой, а ты…
— Я другой, я не такой как Юрий, как остальные и я… Я люблю тебя.
Слова, которые долго крутились в моей голове… я много раз представлял, как говорю их глядя в синие глаза… И вот сейчас я говорю их закрытой двери. И если всего полчаса назад я был счастлив, то теперь моя душа словно разрывается на части маленькими крюками. Надо же было Юрию появиться так не вовремя!
— Борис, увидимся завтра, — после минутного молчания раздается за дверью.
Проходит всего минута, а мне кажется, что ожидание тянется вечность.
— Дай мне объясниться! Я…
— Не надо. Увидимся завтра.
В её голосе столько льда, что с лихвой хватило бы собрать новый айсберг, на который наткнулся «Титаник». Как его растопить? Скрестись и дальше, как выброшенный за шкирку кот? Или же подождать до завтра?
— Оксана, прости меня, я хотел как лучше…
В ответ только молчание. Я жду ещё пять минут, ничего не происходит. Выбить дверь и сделать ещё хуже? Потом ещё и с Оскари разбираться? Да что же делать? Ненавижу женские слезы и своё косноязычие!
Я выхожу из коридора в зал. До чего же гадко на душе…
Причина этому состоянию сидит за столом с Оскари и опрокидывает стопку за стопкой. Нарезка овощей и вчерашний гусь служат им закуской. Оскари вопросительно кивает мне, я в ответ машу рукой и выхожу на улицу.
Снег искрится на солнце, слепит глаза. Я зачерпываю полную ладонь, замороженная вода приятно остужает лоб. Так бы остудить те чувства, что сейчас бушуют во мне. Что будет дальше — удастся ли вымолить прощение, или все усилия насмарку, и мы вернемся к прежнему офисному общению? Побить Юрия? А смысл? Всё равно сказанное не вобьешь обратно. Спеть под окном серенаду? Вот этого только не хватало, чтобы показаться полнейшим дебилом.
К коттеджу подъезжает «Уазик», тот самый, что увез нас от аэропорта.
Марджаана открывает дверь пассажирского сиденья и легко выпархивает наружу. Лицо светится радостью, ведь она уверена, что «олень не зря сломал ногу». Но улыбка угасает, когда она видит мое лицо.
— Борис, что случилось? Почему ты хмуришься? У вас всё нормально или…
— Да, как раз «или…». Нет, не волнуйся, Марджаана, с твоей стороны все прошло замечательно. Скорее это я всё испортил. Ну и Юрий немножко помог.
— Юрий? Он уже приехал?
— Да, сидит внутри. Он свое дело сделал, теперь празднует победу настойкой твоего мужа.
— Эх, мне так жаль, Борис. Он должен сегодня улетать… Действительно жаль, что так получилось, мы хотели как лучше.
— Спасибо вам, Марджаана. Вы сделали всё как нельзя лучше, но… Но видно не судьба. Оксана на меня обиделась, даже разговаривать не хочет. Закрылась в комнате, я же вышел немного проветриться.
— Ладно, я сегодня вечером попробую её разговорить. Может быть, что-нибудь…
— Ещё раз спасибо, Марджаана, вы очень добрые. Ты и Оскари. Вы замечательные. Я ещё немного постою на улице…
— Хорошо, только долго не стой, а то заболеешь, — Марджаана гладит меня по плечу и заходит в коттедж.
Как же зовут мужчину за рулем? Вроде бы Михаил? Да, точно — Михаил. Надо подойти к нему.
— Привет! Закурить не найдется? — пожимаю я крепкую ладонь вышедшего мужчины.
— Нет, я же недавно бросил. Марджаана с Оскари заставили. Да и жена тоже давно ругается, всю плешь проела, — щурится на меня Михаил.
— Ладно. Я тоже бросил, но вот сейчас бы от затяжки не отказался.
Мужчина окинул меня прищуром, такой ещё был у Ленина, когда он смотрел на школьников со стены над школьной доской.
— Крепись. Боль пройдет, а здоровье уже не купишь.
— Это да. Ты за Юрием?
— Ну да, сегодня его, завтра вас. В аэропорту потом других встречать и обратно.
— Две тысячи верст, это же не хухры-мухры. Не тяжело?
— Да нет, привык. Едешь, думаешь о своем, и километры скрадываются быстрее.
— Понятно, я тоже на своей машинке пару раз гонял на дальние расстояния. Едешь, смотришь и философствуешь.
На своей машинке. Эх, где же она теперь?
— Ну да, разные мысли приходят. Извини, что нет сигарет, — Михаил поднимает капот и углубляется в недра машины.
Я понимаю, что разговор окончен и подхожу к пирсу. Вода у берегов чуть скована льдом, но дальше двух метров всё также играются зайчики в ряби озера. На другом берегу заснеженные пики деревьев, как забор, оберегающий чувства и эмоции холмистых гор вдали. Сосны и ели сцепились ветвями и нужно постараться, чтобы пройти сквозь них, чтобы пробраться к горам. Но даже если удастся к ним пройти, то вряд ли что можно добиться от гор — они слишком долго жили и копили опыт, чтобы успеть завернуться в каменную оболочку и скрыть свои души от эмоций внешнего мира. Так и мне придется заворачиваться снова в щит, в покрывало, которое скрывает меня от других. Я вряд ли смогу кого ещё пустить в свое сердце.
Хотя и есть поговорка, что время лечит…
— Бориска! Я уезжаю! Не хочешь подойти и попрощаться? — меня вытаскивает из раздумий ехидный голос.
Мужчины не плачут. Вот такую надпись нужно сделать у меня на лбу — «Мужчины не плачут!» И держаться, держаться несмотря ни на что. Юрий хотел увидеть эмоции — он их увидел, больше он не добьется ничего. Он смотрит на меня с улыбкой. С извечной презрительной улыбкой.
— Всего доброго, Юрий. До встречи на работе! — я стараюсь выглядеть спокойным, хотя пальцы подрагивают.
Чемодан исчезает в недрах «Уазика», Михаил захлопывает крышку капота. Я наблюдаю, как Юрий потягивается, осматривается и садится на переднее сиденье. Ни Оскари, ни Марджаана не вышли его провожать. Лишь я стою на причале и гляжу вслед «Уазику». Может, помахать ему платочком? Нет, пусть едет так, без махания.
Но как же тошно. Беспокойство, печаль и разочарование кружатся на карусели и создают новое чувство — противное, мерзкое, от которого хочется залезть в душ и скрести, скрести кожу, как снаружи, так и изнутри. Теперь я понимаю, о чем говорил колдун: «Корить себя бушь, коли проиграшь, а коли выиграшь, так вдвойне убиваться бушь». Убиваюсь…
А что он говорил про то, «что под следствием»? Просто так ляпнул или?..
Нужно немного отвлечься от мыслей об Оксане, иначе я рискую сойти с ума. Где мой смартфон? Давно я его не видел, с тех пор, как приехал в коттедж. Я захожу в дом с мыслью «надо позвонить Гарику». Жестом останавливаю Оскари, когда он хочет что-то сказать. Вообще не хочется кому-то открывать душу, вот Гарик поймет, а чужие, хотя и хорошие люди… Зачем им заботы какого-то менеджера-неудачника?
Дверь в комнату Оксаны по прежнему закрыта. Хотя, чего я ожидал? Что она вот так вот выйдет и скажет, что всё хорошо?
Почему тогда не мама с папой? Им тем более нельзя знать ничего, ведь сын уже большой и самостоятельный. Рассказал, что приехали, что разместились, скинул несколько фотографий и всё, этого достаточно, чтобы они не беспокоились. Старенькие они у меня, их жалеть нужно. Где же этот смартфон? А вот, в тумбочке.
Батарея села не полностью, так что на разговор с Гариком хватит. Третий, четвертый гудок. Неужели не возьмет? Неужели и он меня оставит? Пятый, шестой… Может, что-нибудь случилось? Седьмой, восьмой…
— Привет, полудурок! — раздается в трубке.
О как! Интересное начало.
— Привет? Ты чего сразу с ругани начинаешь?
— А как тебя ещё назвать, если ты такого наговорил, что хоть стой, хоть падай.
— Ты о чем, Гарик. Или уже бухой с утра?
— Без тебя не бухаю, а вот ты, похоже, здорово под мухой был, если такого наплел.
— Не понимаю.
У вас было такое состояние, когда в чем-то обвиняют, а вы ни сном, ни духом? Вот такое же состояние и у меня сейчас. Может, просто развлекается? Пытается поставить в неловкое положение, а потом посмеяться?
— Всё ты понимаешь, если о таком с Юрием размусоливал. На хрена ты ему всё рассказал?
Я начинаю лихорадочно перебирать в голове наши диалоги — вроде бы ничего такого, а что на полянке, так то произошло в неконтролируемом состоянии.
— Слышь, хорош невинность из себя строить. Братиш, я тебя понимаю, но чего ты мне сейчас по ушам-то ездить?
— Блин, Гарик! Это тебе хорош меня разводить! Чего ты муть развел? О чем я там с Юрием размусоливал?