Самид Агаев - Улица Иисуса

– Если мне не веришь, – настаивал Егор, – спроси вот у него. Он подтвердит.

– У кого? – повернулся Али и в этот момент увидел стоящего рядом человека. Это был Назар.

– И все-таки вы пришли, – произнес он.

– Из любопытства, – сказал Али, – мы уже уходим. Это то, о чем я думаю?

– Да.

– Назар, – молвил Егор, – скажи этому Фоме неверующему, что это я сейчас на этом кресте подвешен.

– Ладно тебе, – ответил Назар, – каюсь, с кем не бывает, перепутал малость. Фома, кстати говоря, тоже здесь. И тоже, как и вы, прямиком из Индии.

– А ты, кстати, почему здесь, – спросил у Назара Егор, – опять кого-то по ошибке на крест перенес?

– Ошибки здесь нет. Сейчас не время для шуток. На кресте сейчас находится один достойный человек.

– В самом деле, почему же ты его не освободишь? Ты-то со своими возможностями.

– В эту ситуацию мы не можем вмешаться. Он сам себя обрек на мученическую смерть.

– Давно он висит? – спросил Егор.

– Третий час пошел.

– И ты так спокойно об этом говоришь. Будешь смотреть, как он умирает.

Поскольку Назар молчал. Егор обратился к Али.

– Друг мой, ты вооружен?

– Да, и что?

– Пойдем, сделаем что-нибудь.

– Ты видишь, сколько здесь солдат?

– Это ничего. Эффект неожиданности сработает. Они не ждут нападения с тылу. Главное, прорваться сквозь оцепление. Займем господствующую высоту. Освободим этих двух, что на крестах. Одного из них зовут Гестас, а другого Гисмас. Я их знаю. Оба отъявленные негодяи. Нас будет уже четверо, не считая Назара. Иблис, наверное, тоже, где-то рядом околачивается. Иблис, ты же здесь?

– Здесь, я здесь, – прозвучал невидимый и недовольный голос.

– Глядишь, и ученики его присоединятся. Хотя нет, вру. Их то, как раз и нет здесь. Но может, кто из простонародья вмешается. Понимаешь, очень многое зависит от толпы. Власть всегда давит до тех пор, пока народ гнется. При малейшем сопротивлении она тут же осадит назад.

– Успокойтесь, – тоном, не терпящим возражений, сказал Назар. – У нас здесь все под контролем. Почти все. Меры уже приняты. А сейчас расходимся, здесь полно шпионов первосвященника. Встретимся в гостинице.

Друзья повиновались, бросили прощальный взгляд на холм, и ушли, проталкиваясь сквозь толпу зевак.

Енох встретил их, как обычно у дверей гостиницы.

– Я накрыл на террасе, – сказал он, – Назар распорядился. Ну, что там происходит?

– Иди, да посмотри, – мрачно сказал Егор.

– Не могу. Во-первых, гостиницу не на кого оставить. Во-вторых, у меня организмы слабые, я вам говорил.

На задней террасе, где когда-то состоялась стычка с крестоносцами, стоял накрытый белой скатертью стол.

– Это называется, он стол накрыл, – возмутился Егор, – то есть в буквальном смысле накрыл, белой скатертью. И это все?

– Но мы же не можем, есть и пить в то время, когда там страдают люди, – урезонил Егора Али.

– Но это же разные вещи, – возразил Егор. – Не совести меня, я достаточно участлив к чужому горю.

Они сели за стол, и следующие полчаса провели в молчании. Затем появился Назар в сопровождении человека с тюрбаном на голове.

– Знакомьтесь, это Фома, – сказал он и бросил на стол свернутый пергамент. – Я раздобыл копию приговора.

Али и Егор поочередно пожали индусу руку и назвали свои имена.

– Мы живем в Шринагаре, – сообщил Егор, – у озера. Отличное место.

– Рад, что вам понравилось, – сказал Фома, – вы были в храме на горе Соломона? Это я построил.

– Честно говоря, до него еще не дошли. Мы только вчера приехали.

Али во время этого обмена любезностями развернул свиток, покрутил и вернул Назару.

– По-арамейски не читаешь? – спросил Назар.

– Нет.

– Этот пробел в образовании надо устранить. Фома, ты еще не разучился читать на родном языке, – спросил Назар, передавая ему свиток.

Фома взял свиток, развернул и прочел следующее:

– Что это меняет, – спросил Фома, – зачем нам этот протокол? Его должны были оправдать. Иосиф подкупил половину судей синедриона.

– История должна знать своих героев, – ответил Назар. – Его должны были оправдать, и сам прокуратор склонялся к этому. Но наш друг вел себя очень дерзко, он не признавал своей вины. Ему надо было покаяться, попросить о снисхождении. Но он даже настаивал на казни, словно, смеялся над синедрионом. Сделав тем самым смертный приговор неизбежным. Но этот вариант мы тоже учли. По просьбе слуг синедриона для него изготовили особый крест с подпоркой, чтобы он мог опираться на нее.

Далее. Казнь была назначена без обычной отсрочки, так как сегодня пятница, а на субботу на кресте никого не оставляют. Он не успеет умереть, но сделается как мертвый, он умеет это делать. Его обучили этому в Индии.

– Я тоже умею это делать, – сообщил Фома.

– Помолчи, не перебивай меня. Я сейчас вернусь туда. Главное, чтобы ему не перебили ноги. Об этом будут просить Анна и Каиафа. Моя задача не допустить этого. Его снимут с креста и положат в склеп, высеченный в скале. Якобы завалят камнем, но оставят щель, в которую ты, Фома, сможешь его вытащить. И забрать его с собой в Индию.

– Между прочим, – сказал Фома, – истины ради я должен сказать, что на помощь ему пришли те, кого он прогнал от себя. Я, ведь, не хотел идти в Индию. Когда я встретил его на брачной церемонии в Андраполисе, в Анатолии, он мне сказал: «Не бойся, Фома, иди в Индию и проповедай там слово, ибо моя милость с тобой». Я ему возразил, пошли, мол, меня куда хочешь, но только не туда. Я не пойду в Индию, как могу я иудей проповедовать индийцам? И что вы думаете, он сделал? Продал меня, как раба, индийскому торговцу Аббану, который искал плотника для царя Гондафара из Таксили. Я строил дворец для царя…

– Довольно, – остановил его Назар, – сейчас не время предаваться воспоминаниям. Я возвращаюсь на место казни. Сегодня пятница. Повторяю. Евреи будут требовать, чтобы никто не остался на кресте. Ибо завтра суббота, священный день для них. Если не поторопиться, то приговоренным к казни перебьют ноги и колени.

– Ему не перебьют ноги, – сказал Фома, – Иосиф договорился с прокуратором. Ему одному заплатили столько, сколько половине судей синедриона.

– Тем не менее, надо поспешить. Прокуратора не было на месте казни. Потом он будет говорить, что произошла ошибка. Знаю я этих чиновников, и деньги возьмут, и дела не сделают. Фома, выйдешь отсюда сразу же после меня. Не надо, чтобы нас видели вместе. А вы двое, оставайтесь здесь. Из гостиницы никуда. За вами придут, если возникнет необходимость.

Назар ушел.

– Кто это такой? – спросил у Фомы Егор.

Фома сделал неопределенный жест.

– Один из его апостолов, правда, я его не помню хорошо. Нас было больше семидесяти человек. Кто-то уходил, кто-то приходил. После того, как я был продан в рабство, появились новые ученики. Но он из наших людей, это точно.

– Командует еще здесь, – заметил недовольный Егор, – из гостиницы никуда! А, может, я хочу пройтись. Кстати, Фома, у меня есть один знакомый, твой тезка, тоже Фома, земляк мой. Здесь служит в храме. Хочешь, сведу тебя с ним, хотя, нет, не получится. А почему ты хочешь забрать Его в Индию?

– Его многое связывает с Индией, – Ответил Фома. – Когда ему было 13 лет, он уже был известен в Иудее своим умом и своими проповедями. Многие хотели породниться с ним. Отдать за него свою дочь. У нас это возраст, когда надо выбирать себе жену. Но Есуа тайно ушел из дома. Вместе с караваном купцов отправился к Инду, чтобы совершенствоваться в божественном слове и изучить законы Будды. Достигнув Инда, он переправился на другой берег и поселился среди ариев. Слава его распространилась по северной Индии. Он прошел страну пяти рек и Раджпутану. Джайниты просили его остаться с ними, но он принял их учение и ушел в Джагернаут, и жрецы Брахмы приняли его. Там он научился читать и толковать Веды, исцелять молитвой, изгонять злых духов из человека. Он прожил шесть лет в Джаггернауте, Раджагрихе и Бенаресе. Все любили его, так как он равно общался с низшими кастами с париями, вайшьями и шудрами. Толковал им священные списки. Но брамины и кшатрии воспротивились этому. Они стали говорить, что великий Прабрахман запретил им приближаться к тем, кого он сотворил из своего чрева и ног. Что вайшьям дозволено слушать чтение Вед лишь в праздничные дни. Что шудрам воспрещается не только слушать чтение вед, но и смотреть на них. Что их долг – вечно трудиться. Но Есуа не слушал их. Он восставал против права людей лишать других людей человеческих достоинств. Бог-отец, – говорил он, – не делает различия между своими детьми. Они все равны, дороги ему. Есуа отрицал Тримурти и воплощение Парабрахмана в Вишну, Кришну и Шиве, и других богов. Он сказал, что Вечный дух создал единую и неделимую душу вселенной, которая одна творит, заключает в себе и оживляет все. Вечный дух один существовал и властвовал от века, и бытию его нет конца. Он изъявил волю и мир явился. Он есть начало чудного существования человека, в которого вдохнул частицы своего бытия. Белые жрецы и воины, узнав о его речах, задумали убить его. Но Есуа, предупрежденный шудрами об опасности, ночью покинул Джаггернаут. Добрался до гор и поселился в стране гаутамидов, где был рожден великий Будда Шакьямуни, среди народа почитавшего единого и величественного Брахму. Там он, изучив язык пали, стал читать священные писания Сутр. Через шесть лет он стал толкователем священных писаний. И тогда он покинул Непал и ушел на запад проповедовать народам… Простите, – перебил сам себя Фома, – я должен идти. Если не увидимся, я на всякий случай, прощаюсь.