Егор выглянул, открыв дверь. В сторожку ворвался тусклый свет зимнего утра.
– Хорошо, – согласился Али, его неудержимо клонило ко сну, – только не уходи далеко, заблудишься. И недолго. Мы сегодня еще в баню собирались.
Егор кивнул, соглашаясь. Повесил на плечо лук, прикрепил к поясу колчан.
– Рогатину тебе оставлю, – сказал он, вдруг медведь завалится. Встретишь его, как положено – отобьешься.
– Типун тебе на язык, – сказал Али, – здесь медведи не водятся.
– Все равно закройся, если спать собрался. Подопри дверь чем-нибудь.
С этими словами он вышел из сторожки. Али последовал его совету, подпер дверь, подбросил дров в печь, лег на лежанку и мгновенно заснул.
Ему снился благословенный пророк Мухаммед, укоризненно качающий головой. Али не чувствовал за собой никакой вины, однако перечить и оправдываться не стал, хотя удивился, и возразил, отвечая на невысказанный упрек:
– За мной нет вины, так сложились обстоятельства.
– Как же, – укорил пророк, – пьешь вино, предаешься разврату.
– Разврата не было, – возразил Али.
– Разврата не было, – согласился пророк, – обвинение снимается, а как быть с вином?
– Но вы же сами пили вино?
– Пил до определенного возраста, потом бросил.
– И я брошу, я еще не созрел до этого.
– Ладно, с этим тоже разобрались. Но ты усомнился в вере, – строго сказал пророк.
– Вы же знаете, какие испытания выпали на мою долю, что я пережил. Безвременная смерть матери, гибель отца, кончина жены и не рождённого ребенка. За что мне все это? Я мухи никогда не обидел. Потому и усомнился.
– Как человек, я тебя понимаю, – тяжело вздохнул Мухаммад. – Очень даже понимаю. Мой единственный сын, мой мальчик, умер у меня на руках. Но он, – при этих словах пророк указал вверх, – может не понять… я бы на твоем месте поостерегся, ведь ты хафиз.
– Я думаю, что ему нет никакого дела до меня.
– Это не так, – возразил пророк.
– Ну, а если это не так, то он меня понимает и прощает. Как родитель прощает своего неразумного отпрыска. Когда дитя заявляет родителю, что он в него не верит, что на самом деле его принес аист. Это же не меняет положения вещей. Это лишь вызывает улыбку у родителя.
– Хорошо у тебя язык подвешен, – заметил пророк, – не зря ты судейских убеждаешь.
– Ну почему же, нынешний судья не плох.
– Да, мне он тоже нравится, – согласился Мухаммед, и вдруг, спохватившись, воскликнул, – а от своих жен я сколько натерпелся!
– Вот поэтому я больше и не женюсь.
– Здесь я тебя тоже понимаю, – с сочувствием сказал пророк и добавил строго, – и все-таки ты кончай куролесить.
– Но вы же заступитесь за меня, если что?
– Может быть. Но неизвестно, что ты еще натворишь? Так что, я бы на твоем месте на мое заступничество не очень-то рассчитывал.
– Все равно спасибо, – поблагодарил Али, и спросил: – Зачем же вы женились так много раз?
– Как зачем, из политических соображений. Ты что думаешь, мне это жизнь облегчало. Надо было союзы с племенами укреплять. На ком-то из жалости, на ком-то по расчету. Я только двух женщин любил по-настоящему – Хадиджу и Айшу. У последней на руках я даже умер. А первая на моих руках умерла. Вот так. Ладно, некогда мне тут с тобой препираться, лясы точить. Пойду я. А ты смотри у меня, и, кстати, печка дымит – не угорел бы.
Открыв глаза, Али увидел, что сторожка в самом деле, полна дыма. Изменивший направление ветер задул дым обратно в горизонтально выведенную трубу и погасил слабое пламя в печи. Али открыл дверь, проветрил помещение. Разворошил поленья в топке, дождался хорошей тяги, лег, удивляясь своему сну, и вновь заснул.
Выйдя из сторожки, Егор спустился на кабанью тропу и постоял там, прислушиваясь к звукам. Гора была изрядно лесиста. Здесь можно было встретить не только кабана, и заяц мог пробежать, и лиса. Из рыжей вышел бы хороший воротник. Такой воротник был на монгольском юзбаши, который встретился ему на базаре. Знай он сколько Егор уложил монголов в степях во время службы в хорезмийском войске, он не был бы так доброжелателен. Егор, чуть натянув тетиву, снарядил стрелу, положив ее на прицел, и так, держа лук в правой руке, неторопливо пошел по тропе в сторону, откуда пришло кабанье семейство. Ему послышалось, будто крякнула утка. Затем, совершенно точно отозвалась другая. И Егор уверенно пошел на звук. Где-то рядом должен был быть водоем. Ибо утка, птица водоплавающая. Утки были ближе, чем река, которую они пересекали. Егор шел, обходя гору, поглядывая по сторонам, пока внизу не блеснула вода. Балансируя руками, чтобы сохранить равновесие, он спускался все ниже и ниже, стараясь не поскользнуться на мерзлой, местами обледеневшей земле. Идти вниз оказалось гораздо труднее, нежели подниматься на гору. По пути он попал в чащу горных узловатых деревьев с раскидистой кроной. А, когда выбрался из нее, увидел пресловутый водоем. Это оказалась речная протока, рукав, возможно искусственно отведенный от основного русла. Здесь вода была спокойней. Егор пригнулся и стал красться, ибо главное в утиной охоте было появиться у реки неожиданно. Утки были здесь, он знал это чутьем охотника. В следующий миг он услышал еще раз, как крякнула утка, Егор замер, взяв лук наизготовку, слегка натянув тетиву, ибо это был сигнал тревоги. Возможно, утки его услышали. В следующий миг он услышал – фрр-рр-рр, и стая диких уток поднялась в воздух. Егор вскинул лук и выстрелил, упреждая полет селезня. И проводил стрелу взглядом, не особо надеясь на удачу. Однако стрела догнала селезня, и он камнем рухнул вниз. Егор возликовал и, держа перед глазами место падения, стал сбегать вниз к подножию горы.
На берегу реки среди небольших валунов стоял крестьянин, держа в руках птицу, из которой торчало оперенье Егоркиной стрелы, и с удивлением поглядывал в небо. Увидев подбежавшего охотника, он с испугом воззрился на него.
– Аман, аман, – крикнул он, протягивая селезня, – возьми, только меня не трогай.
– Спасибо, – сказал Егор, беря птицу, – это я подстрелил, видишь, моя стрела. Вот в колчане такие же.
– Вижу, ага, вижу. Конечно, твоя, а чья же. Не с неба же она свалилась.
Егор засмеялся. Крестьянин, сообразив, тоже.
– А ты что здесь делаешь? – спросил Егор.
– Рыбу ловлю, я живу здесь, там мой дом. Я уж было обрадовался. Ну, думаю, Аллах послал немного дичи моим детишкам. Давно мяса не ели. От рыбы скоро сами чешуей зарастем.
Егор посмотрел на лукавое выражение лица рыбака, на его посиневшие от холодной воды руки и протянул ему птицу.
– Возьми, – сказал он, – только стрелу отдай.
– Ну что ты, ага. Не надо, – стал слабо отказываться рыбак.
– Возьми, обычай такой охотничий. Дичь принадлежит не тому, кто подстрелил, а тому, кто нашел.
– Ну, если так, то благодарствуй, а ты возьми рыбы у меня, – обрадовался рыбак, – как говорится, баш на баш.
– Не стоит, – отказался Егор.
– Возьми, обидишь отказом.
– Ладно, – сдался Егор. – Послушай, а монголы здесь есть?
– Какие монголы? Нет никаких монголов.
– Как какие, те самые, что завоевали вашу страну. Ты, что же, не знаешь?
– Понятия не имел.
– И власть сейчас принадлежит им, а не хану.
Рыбак пожал плечами.
– Да, мне все равно, кому власть принадлежит. У меня своих забот хватает.
– Счастливый ты человек.
– Здесь я с тобой не соглашусь.
– А чем ты рыбу ловишь?
Рыбак взял бурый комок, лежащий у него под ногами и, размахнувшись, бросил его в реку. Комок раскрылся и превратился в сеть, которая упала прямо на стремнину. Немного подождал, затем стал вытягивать. В вытянутой сети оказалась пара рыбин. Рыбак бросил их в каменную заводь, где уже копошилось два три десятка рыбешек разной величины. Крестьянин поднял с земли тонкую гибкую ветку, заломил с одной стороны, завязал, а на другой конец быстро нанизал десяток рыбин, пропуская ветку через жабры. И подал Егорке.
– Спасибо, – сказал охотник.
Чтобы разбудить Али, ему пришлось колотить в дверь ногой.
– Ну, я тебе скажу, друг, охотиться в Азербайджане просто невозможно, – заявил он заспанному товарищу. – Кто бы ни подстрелил птицу, обязательно кто-то другой ее поднимет, но зато я рыбы наловил.
Он продемонстрировал кукан, полный рыбы.
– Или позарится. Ты помнишь, как свита султана налетела в Нахичевани на мою утку? Или это был гусь?